– Только – что? – перебила ее Одрианна.
– Я знаю, что ты все еще переживаешь из-за разрыва с Роджером и еще не справилась с разочарованием, которое вызвал у тебя этот разрыв, – сказала Дафна ласково. – Если ты была с мужчиной, меня это не касается, равно как и причина, заставившая тебя сделать это. Но я надеюсь, что не досада заставила тебя совершить опрометчивый поступок. Ни счастье, ни удовольствие не достанутся тебе, если ты совершила что-то от обиды, испорченных отношений или просто в знак протеста.
– Прошу тебя поверить в то, что у меня нет ни с кем никаких отношений, – сказала Одрианна. – И я очень благодарна тебе за место в твоем доме, дорогая кузина. Более благодарна, чем ты думаешь, – горячо добавила она. – Да, два дня я отсутствовала по личным причинам, но к сердечным делам они не имеют никакого отношения. И я прошу тебя больше не задавать мне никаких вопросов.
Дафна опустила голову – спорить она не собиралась. Судя по виду, ее слова не оскорбили кузину. И все же Одрианна беспокоилась, что обидела ее. Обычно они придерживались похожих точек зрения, а этот разговор совсем не походил на их обычные беседы и скорее напоминал ссору.
Вообще-то Одрианна была бы не против того, чтобы все поведать Дафне, но этим вечером она не знала, как все объяснить, что сказать. Ей нужно было хорошенько отдохнуть, чтобы все обдумать, рассортировать в голове все события и сложности чудовищной поездки.
Встав, Одрианна стряхнула крошки с платья и обняла кузину, которая, как обычно, держалась весьма холодно.
– А сейчас я пойду спать, – сказала она. – Утром увидимся. Спасибо за заботу и извини, что тебе пришлось из-за меня беспокоиться.
Повернувшись, Дафна поцеловала Одрианну.
– Спокойной ночи, дорогая.
Но когда та подошла к двери, Дафна снова заговорила:
– Ох, я совсем забыла, что должна сказать тебе еще кое-что, Одрианна. Пропал пистолет, который я хранила на верхней полке шкафа в библиотеке. Если найдешь его, сообщи мне, пожалуйста.
Себастьян поморщился, сунув руки в рукава синего фрака, который подал ему лакей. Его правая рука взбунтовалась в это мгновение.
Рано утром к нему приезжал хирург, чтобы наложить на рану мазь и свежую повязку. Он очень удивился, что рана не загноилась. Так что, похоже, единственным осложнением станет эта чертова скованность, которая охватила его конечность и продержится еще несколько дней.
Сунув руку в карман и убедившись, что часы показывают десять, Себастьян направился в покои Моргана.
Необходимости в таких ежеутренних визитах не было, однако он навещал брата каждый день. К тому же тот с нетерпением ждет их встреч. Порой они просто молчали, попивая кофе и просматривая почту и газеты. Порой обсуждали последние сплетни и решения правительства. Порой говорили о том, как остаться нормальными в тот день, когда слишком многое будет напоминать им о том, что слишком мало осталось вещей такими, какими они должны быть.
Доктор Фенвуд вышел в переднюю гостиную как раз в то мгновение, когда в нее вошел Себастьян. Вообще-то Фенвуд был не врачом в обычном понимании этого слова, а слугой, обладающим недюжинной силой и подобающей осмотрительностью. Сначала Морган стал называть его доктором в шутку, но потом это прозвище привилось, да так и осталось.
Так что теперь все именовали лакея доктором Фенвудом, а Морган мог делать вид, что человек, оказывающий ему неприятные интимные услуги, был профессиональным медиком. В этом доме многое было столь же притворным, так как все пытались помочь доброму человеку сохранить достоинство.
– Нынче утром здоровье маркиза в хорошем состоянии, – объявил Фенвуд. Титул Моргана слегка кружил ему голову, поэтому он выражал свое мнение с таким видом, будто понимал разницу между «хорошим» и «нехорошим» состоянием здоровья. – И милорд в отличном настроении, – прибавил он.
Именно это Себастьяну очень хотелось услышать. Брат часто предавался приступам меланхолии. Настоящий доктор предупреждал их, что такое поведение часто бывает свойственно инвалидам.
Себастьян вошел в комнату, служившую небольшой гостиной в просторных покоях хозяина. Брат не услышал, как открылась дверь, и продолжал читать письмо. Почты было немало. Общество по-прежнему посылало ему приглашения, зная, что они никогда не будут приняты. И Морган, третий маркиз Уиттонбери, читал каждое из писем, словно у него была возможность посетить несколько вечерних приемов.
Кресло Моргана было придвинуто к окну, чтобы он мог смотреть в него на город. Стол и темное одеяло прикрывали его неподвижные ноги, сделавшие его узником этих комнат с тех пор, как его привезли с войны, на которую он отправился по зову гордости и идеализма, правда, с опозданием и импульсивно.
То, что Морган так поздно оказался на войне, казалось Себастьяну горькой иронией. Невольно напрашивался вопрос: не приурочила ли судьба отступление французов в Полуостровной войне, чтобы погубить жизнь Моргана?
Себастьян сел и налил себе кофе. Ни слугам, ни лакеям не разрешалось беспокоить братьев в эти утренние минуты общения.
Морган оторвался от письма.
– Хорошо, что ты вернулся, – заметил он. – Я рад тебя видеть.
– Вчера меня задержал дождь, – сказал Себастьян. – Это было весьма неожиданно. – Если какие-то дела не позволяли ему зайти поутру к брату, он всегда заранее предупреждал. Но вчера вечером сделать этого он, само собой, не мог.
Себастьян был не против этого. Собственно, он сам придумал это требование и начал исполнять его, позволяя брату зависеть от него. Гости к Моргану заглядывали редко, поэтому лишь компания родного человека помогала ему скоротать день. И вот теперь, придумывая объяснение вчерашнему отсутствию, Себастьян обратил внимание на то, насколько изменилась его жизнь вместе с жизнью брата. Паралич, приковавший Моргана к постели и вынуждающий его оставаться в своих покоях, радикально повлиял и на судьбу Себастьяна.
– Я был неподалеку от Брайтона, – сказал Себастьян. – Искал кое-что, связанное с этим делом о Совете по боеприпасам.
– Полагаю, речь все-таки идет о халатности, как думают все, – вымолвил Морган.
– Ты сам в это не веришь.
– Нет, – едва слышно бросил Морган.
Морган внимательно следил за развитием скандала и качал головой всякий раз, когда в газетах писали, что войска оказались беззащитными из-за плохого пороха. Маркиз Уиттонбери мечтал, чтобы за гибель солдат кто-то ответил по справедливости, а Себастьян хотел, чтобы брат получил удовлетворение, узнав, что его товарищей по оружию оправдали.
– Так ты что-то узнал? – спросил Морган.
– Я надеялся встретить человека, которому кое-что известно, – ответил Себастьян. – И наша встреча могла бы привести к раскрытию правды.
Морган рассеянно кивнул. Затем взял одну из аккуратно разглаженных газет, которые ожидали его внимания.
Себастьян сделал то же самое. Его визиты стали обыденными. И оба брата соблюдали некий ритуал.
– Вчера днем заходила мать, – сообщил Морган, просматривая газету. -Она хотела поговорить о тебе.
А вот это уже не обыденность!
– М-м-м… Она хочет сказать тебе, что ты должен жениться, – вымолвил Морган. – И мама уже выбрала несколько подходящих девушек.
– Уверен, что это она считает их подходящими, – пробормотал Себастьян.
– Я сказал ей, чтобы она не обманывалась и не думала, что ты уж очень изменился. И еще я выразил предположение, что то, что она принимает за молодой листок, на самом деле – всего лишь листва, которую уложили таким образом, чтобы она прикрывала старую кору. Свобода действий – это не покаяние и не реформа.
– Что-то она часто приезжает к тебе в последнее время.
Морган кивнул:
– Да, чаще, чем прежде.
– Стало быть, слишком часто. Скажи Фенвуду, что ты не принимаешь, когда она приедет в следующий раз, – посоветовал Себастьян. – Не позволяй ей чувствовать себя тут как дома и приходить, когда ей заблагорассудится.
Всегда существовала опасность того, что их мать снова превратит Моргана в ребенка, если только дать ей такую возможность. Она будет приходить в любое время, ухаживать за ним, все за него решать, и Морган постепенно потеряет право быть независимым человеком.
