Или это название появилось позже?
Может, хоть кого-нибудь из мирных людей да повезет встретить? Может, из деревни старосты Тимофея Овчины кто-то приплывет за ягодами-грибами? Девушки там, дети. Лодку бы, лодку! Другого ничего и не надобно.
Ратников остановился у самой воды, задумчиво глядя на папоротники и камыш. Прикинул, а что у него вообще есть-то, не считая солидной пиджачной пары — презента доктора Отто Лаатса? А есть еще пистолет! Браунинг! С полной обоймой. Кстати, тоже от доктора, только уже не презент, а, так сказать, трофей.
Красивый, небольшой, легонький — и сбоку золотистая надпись «Браунинг». Очень изящная вещь… в ближнем бою, разумеется. Да, собственно, любой пистолет и предназначен для ближнего боя, кроме разве что знаменитого «Маузера». Да, браунинг, это, конечно, хорошо, а вот костюмчик, увы… В таком к местным людям не выйдешь, придется приводить то, что есть, к местной моде. С пиджачком, как уж ни жаль, а все ж таки придется расстаться, а вот все остальное… Все остальное вполне еще можно сделать comme ils faut. Вытянуть из брюк ремень, выпустить поверх сорочку, подпоясаться, те же брюки — подкатать, а вот парусиновые туфли лучше оставить — все ж не очень-то привык Михаил ходить босиком… Так… Пистолет? А вот в брючный карман и сунуть! Отлично. Совсем хорошо. Конечно, по местным меркам — чудно одет, однако издалека в глаза бросаться не будет. Жаль вот только стрижка слишком уж коротковатая, ну да уж с этим ничего не поделаешь, придется так и ходить — парика тут раздобыть негде.
От жары Ратникову сильно хотелось выкупаться, но все же молодой человек решил повременить с этим делом — для начала осмотреть остров, точнее говоря — его берега, заливчики, пляжики. Особенно те места, где густой камыш да плакучие ивы. Может, кто челнок припрятал? А вдруг?
Увы, все поиски оказались напрасными, хотя и не заняли так уж много времени. Обойдя островок по кругу, Михаил уселся у могилки, той самой, что они соорудили с Олексой. Жаль девчонку, кто бы она ни была. Пленница, решившаяся на отчаянный побег… Либо кто-то просто решил позабавиться — кнехты или лесные разбойники, здесь всякого люду хватало. Устроили массовое изнасилование. Вот девчонка и вырвалась, да далеко не убежала, какой-то гад всадил промеж лопаток стрелу, наверняка вызвав недовольство сообщников — девку ведь не для того на остров тащили. Сначала бы позабавились, а уж опосля… Можно и пострелять — в охотку! Да, скорее всего, так и было, или примерно так, точно уж теперь не узнаешь… Пусть земля будет для несчастной пухом.
Миша помолился, как уж сумел, невольно вспомнив и другую могилку — Темину. Неправильную, очень неправильную могилку — дети ведь не должны умирать. Увы. Ладно… Молодой человек сжал кулаки — еще предстоит разобраться с этим гнусным делом. И медсестра тут при делах, и директор… и Узбек-Кумовкин со своим «Гермесом». И тот, на красно-белом «мерсе». Юстас Какс, курьер. Наверняка из тех, из конца тридцатых, какой-нибудь знакомец доктора Отто Лаатса, точнее говоря, не знакомец — подельник.
Помолившись, Миша выкупался и, обсохнув, отправился обратно к шалашу — день уже катился к вечеру, начинало темнеть, а комары — так и вились, гады. А ведь где-то в шалаше должна была оставаться отпугивающая кровососов травка.
Сорвав с ближайшей березы веточку — отмахиваться, — молодой человек свернул по пути к старому дубу… здесь, впрочем, не такому еще и старому… но тоже украшенному разноцветными ленточками — видать, язычники эсты приплывали, что уж. Может быть, их и попросить перевезти? Если повезет встретить… Ага, тем более, и старостиха их — знакомая, Анне-Лиизе, чтоб ей ни дна, ни покрышки. Она ведь, кстати сказать, тоже в деле. Всего, конечно, не знает, так, поставляет детей на запчасти. Через Якоба Штраузе, коменданта замка. Вот кого надо крутить по-серьезному! И с Кнутом хорошо бы встретиться да как следует прижать. Он много чего знает, Кнутище! Опять же, все на том же можно сыграть — на конкуренции. Шайка людокрадов боярыни Ирины Мирошкиничны явно мозолит глаза Штраузе. А он — им, Кнуту то есть, больше, похоже, из новгородских здесь никого и нет. Поубивали всех? Очень может быть, запросто — законы рынка суровы. А поначалу, может быть, даже действовали вместе… до поры до времени, когда каждый захотел кусок потолще… за счет соседушки. Как сплошь и рядом бывает — подлая человеческая природа, увы, неизменна.
Кнут и Штраузе. Два врага. Два гнуса. И кто из них, так сказать, матери истории вреден? Да оба! Обоих и уничтожить… нет, стравить для начала. Выгорело же один раз, почему бы не быть и другому? Только продумать все побыстрее — время не терпит… Впрочем, а почему не терпит? Ведь, сколько бы здесь времени не прошло, а туда, в тридцать восьмой, можно явиться хоть в тот же самый день. Как, кстати, и произошло… произойдет… может быть…
Обойдя дуб, молодой человек поднялся чуть выше, на холм, осмотрелся… И, чертыхнувшись, сплюнул: за орешником, на осине, покачиваясь на ветру, висела голая женщина.
Более того! Подбежав ближе, Ратников чертыхнулся еще раз, узнав… Анне-Лиизе! Это была она!
По всей видимости, старостиха висела здесь не так уж давно — труп еще не успел почернеть, и даже не начал разлагаться, лишь затвердел — Миша пощупал ногу. Эх, Анне-Лиизе, Анна-Лиизе… Эта роковая женщина, любовница крестоносца, даже в этой отвратительной смерти по-прежнему оставалась красивой. Или это просто так казалось Мише, не замечавшему ни вывалившегося языка, ни кровавых, сочащихся желто-коричневым гноем ран на месте выклеванных жадными птицами глаз. О нет, Михаил сейчас не видел этого… он видел ту Анне-Лиизе, ту, прежнюю, жутко красивую, уверенную в себе хозяйку деревни эстов.
Да, конечно, эта женщина принесла ему зло. Вернее, хотела принести, намеревалась… и все сорвалось отнюдь не по ее вине. Да, она посылала на страшную смерть несчастных детей, даже их подыскивала… И все же… Все же Ратникову было жаль эту женщину. Страшная смерть… Гнусная, некрасивая… да смерть и не может быть красивой, хоть и говорят, что «на миру и смерть красна»… Нет! Вовсе не красна! Что может быть красивого в тлене и разложении?
Первым порывом Михаила было сейчас броситься, снять, похоронить по-человечески, как ту, пронзенную стрелой девушку…
Молодой человек уже полез на осину, но передумал. Кто-то ведь казнил старостиху, именно казнил — вряд ли она сама повесилась, хотя, в принципе, всего можно ожидать. Однако же во всех теперешних предположениях нужно исходить из худшего.
Казнили. Повесили. Хотя и не на самом видном месте… Да нет! Как раз наоборот — если смотреть с той стороны острова, где тогда высадились кнехты — так очень даже на видном! Что же, для них и повесили? Чтобы знали. Чтобы зашлись в злобной ярости. Нарочно!
Кто бы это мог быть? Эсты? Прознали, что их старостиха — любовница крестоносца, и… Ну, вот уж вряд ли! Эстам это как раз выгодно, ведь тевтонцы тут сейчас за хозяев. Тогда, может быть, Кнут? Этот может… Впрочем, что гадать? Повесили… картинно эдак. В надежде, что те, кому сей поганый сюрприз предназначен, его скоро увидят. Скоро… Очень скоро, учитывая стоявшую жару. Может быть, даже — сегодня ночью, завтра… Короче — на днях!
Нет, не стоит снимать и хоронить несчастную Анне-Лиизу… не стоит. А стоит затаиться где-нибудь рядом, хоть вон в тех кустах, последить. И поспешить — заранее приготовить местечко да сбегать в шалаш за антикомариной травой.
Михаил устроился отлично — тихо, сухо и комары не кусают, только вот травка от комаров и прочих кровососов пахла так, что хоть нос затыкай. Противно, короче говоря, пахла, ну да Миша скоро привык — уж лучше вонять, чем всяких летучих тварей приманивать, не говоря уже о всяких там энцефалитных клещах. Это ведь только так кажется, будто летом на природе легко и приятно. Ага! Сейчас!
Припасенная еще Олексой травушка уже иссохлась, рассыпаясь на ладони в труху — пришлось разводить водой, потом натираться. А перед всем этим еще и побить острогой рыбу на мели возле песчаной косы. Приготовить старым способом — испечь на углях, слава богу, хоть спички у Ратникова имелись, прихватил во флигеле с печки, сунул в карман. А вот ножик — не догадался, да и кто бы ему дал ножик-то? Браунинг, оно конечно, хорошо — но ведь им рыбу-то не почистишь!
