— Сукин сын! — выдохнул Райан.

— Я ведь говорил, что эта процедура будет не из приятных, — заметил ван Дамм.

— Неужели он надеется на победу, Арни?

— Это зависит от многих обстоятельств. Я не могу с уверенностью сказать, что за игру он ведёт.

— … тоже мог бы напомнить мистеру Райану о его некоторых грязных делах, но сейчас нам нужно не это. Наша страна нуждается в единстве, а не в разладе. Американскому народу нужен руководитель — опытный и знающий.

— Арни, сколько ещё…

— Было время, когда он был готов совокупляться со змеёй, если бы кто-то держал её и не давал вывернуться. Джек, мы не должны уподобляться ему. Вспомни, что говорил Аллен Друри: мы живём в городе, жители которого не те, кто они на самом деле, а те, какими их считают. Эд нравится средствам массовой информации, нравился всегда. Им нравится его семья. Им нравится его общественное сознание…

— Какого черта! — почти закричал Райан.

— Слушай меня и не прерывай. Ты хочешь быть президентом? В этом случае ты не имеешь права на горячность. Всё время думай об этом, Джек. Когда президент теряет самообладание, это ведёт к смерти людей. Ты знаешь, как это происходит. Вот почему народ всегда хочет видеть своего президента спокойным и рассудительным, понимаешь?

Райан неохотно кивнул. Иногда так хочется выйти из себя, и президентам это разрешается. Вот только надо знать, когда и при каких обстоятельствах.

— Так что же ты предлагаешь?

— Ты — президент. Веди себя как президент. Занимайся своей работой. То, что ты сказал на пресс-конференции, прозвучало неплохо. Притязания Келти не имеют под собой никаких оснований. Ты поручил ФБР проверить его заявление, но это заявление не имеет никакого значения. Ты принёс присягу, живёшь в Белом доме, выполняешь обязанности президента. Остальное неважно. Не обращай на него внимания, и он исчезнет. Стоит тебе, однако, вступить с ним в дебаты по поводу законности его притязаний, и этим ты сделаешь их легитимными.

— А как относительно средств массовой информации?

— Предоставь им возможность, и они все поймут.

— Летишь сегодня домой, Ральф?

Огастес Лоренц и Ральф Форстер были одного возраста и принадлежали к одной профессии. Оба начали свою медицинскую карьеру в армии Соединённых Штатов — один в медицинском управлении, другой — в качестве терапевта. Оба были приписаны к вспомогательному военному управлению во Вьетнаме ещё при президенте Кеннеди, задолго до того, как война там разгорелась по-настоящему, и оба обнаружили реальный мир за пределами того, что они учили. В отдалённых регионах мира властвовали болезни, от которых умирали люди. Выросшие в американских городах, они ещё помнили, как медицина победила пневмонию, туберкулёз и полиомиелит. Подобно большинству людей их поколения, они считали, что инфекционные заболевания побеждены. Однако в джунглях в то время относительно мирного Вьетнама их мнение изменилось. Иногда они видели, как крепкие здоровые молодые парни, американские и вьетнамские солдаты, умирали прямо на глазах от болезней, о которых они никогда не слышали и не знали, как с ними бороться. Однажды вечером в баре «Каравелла» они пришли к выводу, что так быть не должно, и оба, будучи учёными и идеалистами, вернулись обратно и начали заново овладевать своей профессией. Это положило начало новому процессу, который теперь не закончится в течение всей их жизни. Форстер оказался в медицинском университете Джонса Хопкинса, а Лоренц возглавил отдел инфекционных заболеваний в Центре по контролю над болезнями в Атланте. За время своей работы они налетали многие тысячи миль, больше, чем некоторые пилоты авиалайнеров, и побывали в таких экзотических местах, о которых не могли и мечтать фотографы журнала «Нэшнл джиогрэфик», разыскивая невидимых невооружённому глазу смертельно опасных существ.

— Пора бы уж, иначе эти молодые парни захватят мой факультет.

— Алекс — отличный учёный, — усмехнулся кандидат в лауреаты Нобелевской премии. — Хорошо, что он ушёл из армии. Мы были с ним в Бразилии, ловили там рыбу, ещё когда…

В стерильной лаборатории техник наконец отрегулировал электронный микроскоп.

— Смотри, — сказал Лоренц. — Вот наш друг.

Некоторые называли его «пастушьим посохом». Лоренц считал, что он больше походит на анк[38], но и это вряд ли было правильно. В любом случае назвать его красивым было нельзя. Оба учёных видели в нём воплощение зла. Вертикальная изогнутая нить называлась РНК — рибонуклеиновой кислотой. В ней находился генетический код вируса. В верхней части виднелись извивающиеся белковые структуры, назначение которых ещё не было до конца ясным, но которые, по мнению обоих, определяли ход болезни. Скорее всего определяли. Они достоверно не знали этого, несмотря на двадцать лет напряжённых исследований.

Эта проклятая штука не была даже живой, но все равно способна была убивать живых существ. В обычном живом организме присутствуют как РНК, так и ДНК, однако вирус наделён либо тем, либо другим. Каким-то образом он существовал в пассивном состоянии до тех пор, пока не вступал в контакт с живой клеткой. Оказавшись внутри неё, он мгновенно оживал и тут же принимался за свою смертоносную работу, словно какое-то невероятное чудовище, дождавшееся своего шанса, способное жить, расти и размножаться только за счёт другого, кого оно уничтожало, чтобы перейти к другой жертве.

Вирус Эбола был элегантно прост и микроскопически мал. Сто тысяч таких вытянувшихся вирусов едва ли закроют один дюйм на линейке. Теоретически один вирус мог убивать, расти, мигрировать и убивать снова. И снова. И снова.

Медицинские анналы сохранили гораздо меньше, чем хотелось каждому из них. В 1918 году «испанский грипп», или «испанка», — скорее всего одна из форм пневмонии — пронеслась за девять месяцев по всему миру, погубив по меньшей мере двадцать миллионов человек, возможно, гораздо больше, причём заболевание протекало с такой быстротой, что некоторые жертвы ложились спать здоровыми и не просыпались на утро Однако несмотря на то что симптомы болезни были подробно описаны, состояние медицинской науки ещё не достигло того уровня, чтобы распознать природу заболевания, отчего никто не знал, каким образом началась эта эпидемия. В семидесятые годы даже эксгумировали захоронения жертв «испанки» на Аляске, в зоне вечной мерзлоты, в надежде найти вирусы для последующего изучения. Это была неплохая идея, но исследования оказались безуспешными. Медицинское сообщество почти забыло об этой эпидемии, и многие считали, что в случае вспышки «испанку» удастся победить с помощью новейших методов лечения.

А вот специалисты не были в этом уверены. «Испанка», подобно СПЙДу, лихорадке Эбола и некоторым другим заболеваниям, имела, по-видимому, своим возбудителем вирус, а успехи медицины в борьбе с вирусными заболеваниями часто равняются нулю.

Возникновение вирусных заболеваний можно предупредить с помощью вакцин, но если инфекция уже попала в организм, оставалось только ждать, победит иммунная система пациента в этой борьбе или проиграет, причём лучшие врачи при этом порой лишь беспомощно наблюдают за ходом болезни. Врачи, как и представители других профессий, часто предпочитают не обращать внимания на то, чего они не видят и не понимают. Это является единственным объяснением того, что медицинское сообщество так поздно осознало существование СПИДа и его смертельных последствий. Вирус СПИДа был в числе экзотических патогенных микроорганизмов, которые изучали Лоренц и Форстер, и он тоже был даром африканских джунглей.

— Знаешь, Гас, иногда меня охватывают сомнения, сумеем ли мы когда-нибудь докопаться до природы этих маленьких мерзавцев.

— Докопаемся, Ральф, раньше или позже докопаемся. — Лоренц отошёл от микроскопа — по сути это был монитор компьютера — и горестно вздохнул, сожалея, что не может закурить трубку. Он не хотел отказываться от этого порока, хотя работа в государственных учреждениях это предусматривала. Гас убеждал себя, что с трубкой в зубах ему лучше думается. Оба врача смотрели на экран, разглядывая извивающиеся белковые структуры.