Его обращение к ним было простым и кратким.

— Почему мы должны верить вам? — спросил армейский генерал, когда он закончил.

— Разве таким образом все не останутся в выигрыше? — ответил Бадрейн.

— Вы хотите, чтобы мы отдали нашу родину… ему? — произнёс командир корпуса, скрывая разочарование за маской гнева.

— Решение, которое вы примете, генерал, это ваше дело. Если вы решите взяться за оружие и защищать то, что принадлежит вам, это тоже ваше дело. Меня попросили приехать к вам и сделать разумное предложение. Я выполнил поручение, — спокойно ответил Бадрейн. В конце концов, нет смысла волноваться из-за таких вещей.

— С кем мы будем вести переговоры? — спросил командующий военно-воздушными силами Ирака.

— Вы можете дать свой ответ мне, но, как я уже вам сказал, переговоры вести вообще-то не о чём. Вам сделали предложение, предложение достаточно справедливое, не так ли? — Более точным словом было бы «щедрое». Помимо того что генералам предоставят возможность спасти свои шкуры и шкуры их близких, все они уедут из своей страны очень богатыми людьми. Их президент скопил в иностранных банках колоссальные суммы, и всего лишь небольшая часть этих средств была обнаружена и конфискована. Все они имели доступ к документам и паспортам любой страны мира. В этой области иракские спецслужбы с помощью граверного управления Министерства финансов уже давно продемонстрировали своё поразительное искусство. — Перед лицом Аллаха вам даётся слово, что вас не будут преследовать, где бы вы не находились. — Это заявление генералы должны были принять серьёзно. Поручитель Бадрейна был их врагом. На земле трудно найти человека более злобного и способного так страстно ненавидеть. Но в то же время он был религиозным деятелем, и его клятве на Коране следовало верить.

— Когда вам нужен ответ? — спросил командующий армией, который был вежливее остальных.

— Нас устроило бы получить ответ завтра. В крайнем случае послезавтра. Более поздний ответ нарушит наши планы, и я не знаю, как это будет принято. Мои инструкции, — ответил Бадрейн, — ограничены этими двумя днями.

— Как относительно приготовлений?

— Вы можете заняться ими сами — в разумных пределах. — Чего ещё могут они ожидать от меня, подумал Бадрейн, и от моего поручителя?

Однако решение, которого он требовал от руководства иракских вооружённых сил, оказалось более тяжёлым, чем можно было предполагать. Патриотизм собравшихся здесь генералов был несколько необычным. Они любили свою страну, но главным образом потому, что она находилась у них под пятой. В их руках была власть, подлинная власть над жизнью и смертью, а это куда более привлекательный наркотик, чем деньги, то, ради чего человек готов рисковать жизнью и душой. Вдруг один из них — многие думали, даже надеялись на это — сумеет захватить власть в свои руки. Сможет стать президентом этой страны, и тогда все вместе они усмирят её, и дела пойдут, как и прежде. Разумеется, им придётся несколько ослабить железную хватку, в которой держали страну. Придётся позволить инспекционным группам ООН и других международных организаций увидеть все, что те пожелают, однако у них появится шанс укрепить собственное положение, хотя все знали, что не произойдёт ничего нового. Таковы правила, существующие в мире. Обещания, данные здесь и там, несколько фраз относительно демократии и свободных выборов, и их бывшие враги кинутся сломя голову помогать Ираку. Дополнительным стимулом станут открывающиеся возможности. Ни один из них не чувствовал себя в полной безопасности на протяжении многих лет. Каждый знал о коллегах, погибших либо от руки их ныне погибшего вождя, либо при обстоятельствах, которые, прибегая к эвфемизму, называли «таинственными» — излюбленным методом лидера были «катастрофы вертолётов». Теперь у них появилась возможность, обладая огромной властью, жить в гораздо большей безопасности. Альтернативой была роскошная жизнь в какой-то далёкой стране. Каждый из них и без того жил в роскоши, какую только можно вообразить, и к тому же обладал властью. Стоило любому из них щёлкнуть пальцами, и люди, выполняющие их каждое желание, были не слугами, а солдатами…

Если не принимать во внимание одного обстоятельства. Остаться в Ираке — значит сделать самую крупную и опасную ставку в азартной игре, ставкой в которой была их жизнь. Их страна находилась сейчас под самым жёстким контролем, который они могли только припомнить, и причина этого была объяснима. Народные массы, в один голос провозглашавшие о своей любви и преданности бывшему вождю, что они думают в действительности? Ещё неделю назад это не имело значения, но сейчас стало исключительно важным. Солдаты, которыми они командуют, вышли из этого людского моря. Кто из генералов был самым харизматическим и обладал наибольшими шансами взять в свои руки власть в стране? У кого из них ключи к баасистской партии? Кто из них сможет править силой своей воли? Потому что лишь тогда они смогут смотреть в будущее, если не без страха, то по крайней мере с такими опасениями, с которыми они смогут справиться, имея в своём распоряжении большой опыт и немалое мужество. Каждый из них, стоя на ипподроме, смотрел на своих товарищей-генералов и думал: кто же из них?

В этом и заключалась проблема, потому что, если среди них и был такой человек, он давно уже погиб, скорее всего при катастрофе вертолёта. Диктатура не может быть коллективной. Какой бы властью они ни обладали, глядя друг на друга, они не могли не видеть потенциальных слабостей. Всех их уничтожит вражда. Они начнут объединяться и ссориться в своём стремлении занять более высокое место, а это приведёт к таким беспорядкам, что железная рука, необходимая для контроля за народом, ослабнет. Пройдёт несколько месяцев, наверно, и все развалится. Все они уже были свидетелями подобного в прошлом, и конечным результатом станет зрелище шеренги их собственных солдат с поднятыми винтовками и ощущение стены за спиной.

Для этих людей не было ничего более желанного, чем власть и наслаждение ею. Этого достаточно для одного человека, но не для нескольких. Несколько человек выживут лишь в том случае, если они объединятся вокруг чего-нибудь, будь то власть, захваченная одним диктатором, или какая-то общая идея, но это должно быть что-то, создающее общую точку зрения. Ни один из них не был способен на первое, а всем вместе им не хватало второго. Какой бы властью эти люди ни обладали, по отдельности они были слабыми, и сейчас, глядя друг на друга, понимали это. По сути дела они ни во что не верили. То, чего добивались силой оружия, они не способны были осуществить силой воли. Они могли командовать, находясь в тылу, но не решались выйти вперёд. По крайней мере многие из них понимали это. Вот почему Бадрейн и прилетел в Багдад.

Он следил за их глазами и знал, о чём они думают, какими бы непроницаемыми не казались их лица. Смелый человек вышел бы вперёд, уверенно заявил бы о своём превосходстве и стал бы лидером. Но смелые давно погибли, умерщвлённые тем, кто был смелее и безжалостнее остальных, а потом сам погиб от невидимой руки человека, ещё более терпеливого и безжалостного, настолько превосходящего их в этих качествах, что мог позволить себе сделать им это щедрое предложение. Бадрейн знал, каким будет ответ, и генералы тоже знали. Мёртвый иракский президент не оставил после себя никого, кто мог бы занять его место, однако именно такова судьба людей, верящих только в себя.

На этот раз телефон зазвонил в пять минут седьмого. Райан не возражал, чтобы его будили до семи утра. На протяжении многих лет это было его привычкой, но тогда ему нужно было ещё ехать на службу. Теперь он попадал в служебный кабинет с помощью лифта и потому надеялся, что время, которое раньше проводил в машине, удастся провести в постели — ведь тогда он мог вздремнуть на заднем сиденье своего служебного автомобиля.

— Слушаю.

— Господин президент? — Джек с удивлением понял, что это голос Арни ван Дамма. Но даже сейчас, услышав голос главы своей администрации, он едва не спросил, кто ещё мог бы осмелиться позвонить ему так рано.