Ей нравился Арни.
Текст выступления ей тоже понравился. Пришлось потратить четыре часа вместо обещанных трех — немало сил ушло на то, чтобы составить текст выступления продолжительностью двенадцать минут и тридцать секунд. Кэлли предпочитала писать тексты более короткие, чем предполагалось, потому что президенты любят говорить медленно. По крайней мере большинство президентов. Райану придётся научиться этому. Она ввела фразу «КОНТРОЛЬ — Р», чтобы текст выступления был напечатан шрифтом «Гельветика», размером 14 пунктов в трех экземплярах. Найдутся политические жополизы, которые прочитают текст выступления и попытаются внести поправки. Сейчас это не составляло такой проблемы, как прежде. Когда принтер замолк, она сложила страницы, скрепила их и сняла трубку телефона. Верхняя кнопка быстрого набора соединила её с соответствующим столом на противоположной стороне улицы.
— Уэстон к боссу, — сказала она, обращаясь к секретарю, ответственному за доступ к президенту.
— Приходите прямо сейчас.
Дальше все прошло так, как полагается.
* * *
Моуди увидел, что Бог не услышал её молитвы. Ничего не поделаешь, с самого начала у неё почти не было надежды. Доктору было трудно сочетать веру в ислам с научными познаниями, так же как это составляло непростую проблему и для его христианских и языческих коллег. Конго было открыто для христианства уже более ста лет, но прежняя приверженность аниматизму[32] здесь все ещё имела прочные корни, и это позволяло Моуди презирать местных жителей. Проблема была вечной — если Бог был Богом милосердия, почему он не препятствовал несправедливости? Этот вопрос неплохо бы обсудить со своим имамом, но сейчас было достаточно того, что подобные вещи происходят даже с благоверными.
Они назывались «петехии». Этот научный термин означал капиллярные кровоизлияния, которые были отчётливо видны на её бледной коже жительницы Северной Европы. Хорошо, что монахини не пользуются зеркалами, — в их религиозной вселенной это считается проявлением тщеславия, и это тоже восхищало Моуди, хотя он не совсем понимал причину такой навязчивой идеи. Будет лучше, если она не увидит красные пятна у себя на лице. Даже сами по себе они выглядели непривлекательно, но что ещё хуже, являлись предвестниками смерти.
Температура у неё поднялась до 40,2 градуса и была бы ещё выше, если бы не лёд под мышками и вокруг шеи. Глаза казались безжизненными, тело съёжилось от изнеможения. Все это могло быть симптомами многих болезней, но петехии ясно указывали на внутреннее кровотечение. Лихорадка Эбола относится к числу геморрагических лихорадок, группе болезней, при которых происходит интенсивный распад тканей, причём начинается обильное внутреннее кровотечение, что в конце концов приводит к остановке сердца из-за недостатка крови в системе кровообращения. Такое заболевание вело к неминуемой смерти, хотя медицина пока ещё не сумела понять причины его возникновения. Остановить течение болезни теперь было невозможно. Правда, примерно двадцать процентов жертв всё-таки выживали; каким-то образом их иммунным системам удавалось собраться с силами и победить смертельный вирус, проникший в их тела, — но и причина этого оставалась не меньшей загадкой. В данном случае такого не произойдёт, можно не сомневаться.
Моуди коснулся её кисти, чтобы сосчитать пульс, и даже через резиновые перчатки почувствовал, что кожа горячая, сухая и… дряблая. Процесс распада уже начался. Научное название этого процесса — систематический некроз. Тело умирало. Первой будет поражена, по-видимому, печень. По какой-то причине — объяснения тоже не было найдено — вирус Эбола в первую очередь привлекал этот орган. Даже те, кому удалось выжить, были вынуждены страдать от повреждённой печени всю оставшуюся жизнь. Однако больные лихорадкой Эбола не успевают умереть от поражения печени, потому что прежде отмирают многие другие органы тела, одни быстрее других, и быстро наступает общая смерть.
Боль была ужасной, хотя и невидимой. Моуди прописал повышенную концентрацию морфина в составе внутривенного раствора. По крайней мере это уменьшит боль, что поможет пациентке и обезопасит обслуживающий персонал. Пациент, страдая от невыносимой боли, начинает метаться, а это представляет опасность для медицинского персонала, ухаживающего за больным лихорадкой, которая сопровождается обильным кровотечением. Сейчас её левая рука была привязана к кровати, чтобы больная не вырвала иглу, с помощью которой вводили внутривенно физиологический раствор. Несмотря на эту предосторожность, игла едва удерживалась в руке, а устанавливать вторую было опасно и почти невозможно, так как ткани быстро распадались.
Сестра Мария-Магдалена ухаживала за своей подругой. Её лицо было скрыто маской, и глаза её над нею казались особенно печальными. Моуди посмотрел на сестру, и она с удивлением увидела на его лице сочувствие. У врача была репутация холодного и бесчувственного человека.
— Молитесь за неё, сестра. Мне нужно кое-что сделать. — И как можно быстрее, мысленно добавил он и вышел из палаты. Сняв защитную одежду, он бросил её в предназначенный для этого контейнер. Все иглы, которыми пользовались в этой больнице, попадали в специальные контейнеры для острых предметов для обязательного уничтожения — небрежное отношение африканцев именно к таким предосторожностям привело к первой крупной вспышке лихорадки Эбола в 1976 году. Тот штамм лихорадки получил название «Эбола Маинги» по имени медсёстры, заразившейся ею, скорее всего из-за элементарной небрежности. С тех пор медики многому научились, но Африка остаётся Африкой.
Вернувшись к себе в кабинет, Моуди позвонил снова. Теперь процесс резко ускорился. Он не знал, что делать дальше, хотя примет участие в том, что от него потребуют. Врач начал с того, что немедленно принялся за поиски литературы, в которой могли содержаться полезные сведения.
* * *
— Я собираюсь спасти вас. — Услышав это восклицание, Райан засмеялся, а Прайс поморщилась. Арни ван Дамм всего лишь повернул голову и посмотрел на неё. Глава президентской администрации отметил, что она по-прежнему не обращает внимания на свою одежду. Агенты Секретной службы вообще-то относились к этому положительно и называли щегольски одетых сотрудников Белого дома «павлинами» — это на людях, а между собой они пользовались более резкими выражениями. Даже секретари тратили на одежду больше, чем Кэлли Уэстон. Арни молча протянул руку.
— Вот, пожалуйста, — и Кэлли вручила главе администрации три экземпляра президентского выступления.
Райан был благодарен Уэстон за то, что текст напечатан крупным шрифтом. Теперь ему не придётся надевать очки или унижаться просьбами перепечатать его крупнее. Обычно он читал быстро, однако на этот раз не спешил.
— Не будете возражать против одной поправки в тексте? — спросил он через несколько секунд.
— Какой поправки? — с подозрением спросила Уэстон.
— У нас появился новый министр финансов. Джордж Уинстон.
— Миллиардер?!
Райан перелистнул первую страницу.
— Конечно, я мог поручить руководство Министерства финансов какому-нибудь бродяге со скамейки в парке, но пришёл к выводу, что человек, разбирающийся в финансовых вопросах, справится с делом лучше, — улыбнулся президент.
— Мы называем их «бездомными людьми», Джек, — заметил Арни.
— Или мог поручить министерство учёному, но Базз Фидлер был единственным учёным, которому можно было доверить такую ответственную должность, — продолжил Джек уже серьёзно, вспомнив о недавней трагедии. Фидлер был действительно редким учёным, человеком, знавшим больше его. Проклятье.
— Вы хорошо справились с заданием, мисс Уэстон.
— Кэлли… — начал ван Дамм, читая третью страницу.
— Арни, бэби, нельзя писать стилем Оливье для Джорджа С.Скотта. Надо писать стилем Оливье для Оливье, и стилем Скотта для Скотта. — В глубине сердца Кэлли Уэстон знала, что стоит ей сесть на авиалайнер в аэропорту Даллеса, отправиться в Лос-Анджелес, нанять там машину, приехать в Голливуд на киностудию «Парамаунт», и через шесть месяцев у неё будет свой особняк в Голливуд-Хиллз, «порше», который она будет ставить в отведённом для неё месте на Мелроуз-бульвар, и тот самый позолоченный компьютер. Но нет. Весь мир может быть сценой, но та роль, которую она писала, была предназначена для самого великого и блестящего актёра. Публика может и не знать о её существовании, зато она знала, что слова, написанные ею, меняют мир.