Прислуга. Все это могло принадлежать ему. Статус, прислуга, власть. Советский Союз мог бы по-прежнему оставаться великой державой, его уважали бы и боялись во всём мире. Сам он стал бы генеральным секретарём Коммунистической Партии Советского Союза. Тогда он осуществил бы необходимые реформы, чтобы очистить страну от коррупции и ускорить её дальнейшее развитие. Может быть, он даже пошёл бы на полное примирение с Западом, но это был бы мир равных партнёров, а не мир ценой разрухи, такой, как сейчас. В конце концов, он никогда не был слепым сторонником коммунистической идеологии, хотя бедный старик Александров считал его таковым, потому что Герасимов всегда оставался членом партии — а кем ещё можно быть в стране с однопартийной системой, особенно если ты избран судьбой стать во главе её и пользоваться неограниченной властью.

Однако все обернулось по-другому. Судьба предала его, представ перед ним в образе Джона Патрика Райана той холодной снежной ночью, когда они сидели, вспомнил Герасимов, в вагоне трамвая, стоящем в депо. И вот теперь у него есть комфорт и безопасность. Его дочь скоро выйдет замуж за человека с огромным состоянием, но не за нувориша, а за «унаследованные деньги», как говорят американцы. В других странах таких людей называют аристократами, а сам он считает их бесполезными тунеядцами — именно по этой причине большевики победили в революции. Его жена нашла удовлетворение в комфорте и удобствах, в её небольшом кругу друзей. А его ярость так и не умерла.

Райан отнял у него судьбу, лишил наслаждения властью и ответственностью, возможности решать направление пути, выбранного его страной, — и вот судьба неожиданно преподнесла Райану такой же подарок, а этот дурак не знает, как им распорядиться. Подлинное унижение заключалось в том, что он, Герасимов, потерпел поражение от такого ничтожного человека. Но ведь он может всё-таки что-то предпринять, не правда ли? Герасимов надел в гардеробной кожаную куртку и вышел через неё на другую сторону дома. Так как же поступить? Ну конечно, он закурит сигарету и не спеша пройдёт четыреста метров по дорожке к тому месту, где расположились телевизионщики. По пути он обдумает свои замечания и выразит благодарность президенту Райану. Герасимов все это время продолжал изучать Америку, и теперь ему пригодятся наблюдения за ходом мыслей представителей средств массовой информации, решил он.

— Я не разбудил вас, шкипер? — спросил Джоунз. В Пирл-Харборе было около четырех утра.

— Отнюдь. Знаешь, личный секретарь у меня — женщина, она беременна, и я боюсь, как бы из-за всего этого дерьма у неё не начались преждевременные роды. — Контр-адмирал (он вот-вот должен был стать вице-адмиралом) Манкузо сидел за столом у себя в кабинете. Он запретил соединять его с кем-либо без особо важной на то причины. Звонок старого товарища по службе на «Далласе» попадал в категорию особо важных.

— Мне позвонили из Эн-би-си, спрашивали о той маленькой работёнке, которую мы проделали в Атлантике.

— Что ты им ответил?

— Как вы думаете, шкипер? Ничего. — Помимо соблюдения чести, Джоунзу приходилось принимать во внимание и то, что почти вся работа его фирмы состояла из выполнения заказов военно-морского флота. — Но…

— Да, я знаю. Но кто-то обязательно проговорится. Так всегда происходит.

— Репортёры и без того знают слишком много. В «Новостях дня» ведётся прямая передача из Норфолка, от дока «восемь-десять». Можете представить себе, о чём они говорят.

Манкузо подумал, а не стоит ли включить телевизор, стоящий у него в кабинете, потом вспомнил, что ещё слишком рано для приёма передачи Эн-би-си-ньюз. Тогда он выбрал программу Си-эн-эн. Передавали спортивные новости, но вот-вот должно было наступить четыре утра.

— В следующий раз они могут поинтересоваться нашей другой работой и спросить про пловца.

— Это открытая линия, доктор Джоунз, — предостерёг командующий подводными силами Тихоокеанского флота.

— Я ведь не сказал где, шкипер. Просто хотел, чтобы вы подумали об этом.

— Это верно, — согласился Манкузо.

— Может быть, вы скажете мне кое-что.

— Что именно, Рон?

— Что происходит, черт побери? Разумеется, я не проговорюсь и вы тоже, но кто-то обязательно проговорится, можно не сомневаться. Это слишком интересная морская история, чтобы умолчать о ней. Но всё-таки, что происходит, Барт? Разве мы не поступили правильно?

— Я считаю, что нас не в чём обвинить, — согласился адмирал. — Просто есть люди, которым нравятся такие истории.

— Знаете, шкипер, я надеюсь, что Райан выставит свою кандидатуру на президентских выборах. Я буду голосовать за него. Чертовски хладнокровный парень, вывез главу КГБ и…

— Рон!

— Я всего лишь повторяю то, что они говорят по телевидению, верно? Лично я не имею не малейшего представления обо всём этом. — Черт побери, подумал Джоунзи, какая интересная морская история. И все в ней правда.

На другом конце телефонного канала, в кабинете Манкузо, на телевизионном экране появилась надпись: «Последние новости».

— Да, меня зовут Николай Герасимов, — произнёс человек на экранах всего мира. По меньшей мере двадцать репортёров собрались по другую сторону каменной ограды, и самым трудным было разобрать выкрикиваемые ими вопросы.

— Это правда, что вы были…

— Вы…

— Вы были…

— Правда, что вы…

— Прошу соблюдать тишина. — Герасимов поднял руку. Понадобилось секунд пятнадцать, прежде чем репортёры замолчали. — Да, раньше я был председатель КГБ. Ваш президент Райан вынудил меня улетать из Советский Союз и просить политическое убежище в Америке. С тех пор я живу здесь вместе со своей семьёй.

— Но как он вынудил вас скрыться из Советского Союза?

— Вы должны знать, что разведывательная деятельность ведётся жёсткими методам и игра временами становится, как вы говорите, грубая. Мистер Райан хорошо владеет этой игра. В то время в Советский Союз шла борьба за власть. ЦРУ выступило против моей фракции и поддержало сторонников Андрея Ильича Нармонова. Райан приехал в Москву как советник на переговорах по ограничению стратегических вооружений. Там он заявил, что хочет передать мне информацию, без которой встреча может не принести желаемый результат, да? — Герасимов решил, что ему нужно говорить на ломаном английском, чтобы вызвать у репортёров большее доверие к тому, что он говорит. — На самом деле он говорить мне, что могу быть обвинённый, как это сказать, в государственный измена? Это не правда, но производить сильное впечатление, поэтому я решил переехать в Америка со своей семьёй. Я прилетел в Америка на самолёте, а моя семья — на подводная лодка.

— Что? На подводной лодке?

— Да. Это был подводная лодка «Даллас». — Герасимов сделал паузу, и на его лице появилась недоуменная улыбка. — Почему вы так жестоко критиковать президента Райана? Он верно служит своя страна. Блестящий шпион, — с восхищением закончил Герасимов.

— Вот и конец серии моих очерков. — Боб Хольцман приглушил звук телевизора и повернулся к главному редактору.

— Мне очень жаль, Боб. — Редактор вернул ему рукопись первой части сериала. Его публикация должна была начаться через три дня. Хольцман мастерски провёл огромную работу по сбору информации. При этом он нарисовал красочный и убедительный портрет человека, чей кабинет находился всего в пяти кварталах от редакции «Вашингтон пост» и его собственного кабинета. Весь смысл серии очерков заключался в создании «благоприятного впечатления», что было самыми любимыми словами в Вашингтоне. Вот только в данном случае кто-то опередил его и нарисовал совершенно иную картину. После этого даже такой известный журналист, каким был Хольцман, уже не мог изменить создавшегося впечатления, особенно без поддержки его собственной газеты.

— Послушай, Боб, — смущённо заметил редактор, — наша точка зрения на Райана совсем другая, правда? А что, если он действительно действует ковбойскими методами? Я согласен, одно дело похитить новейшую подводную лодку, холодная война и все такое, но вмешиваться во внутренние дела Советского Союза — согласись, это может стать поводом к началу настоящей войны!