У Бадрейна был список. Он сделал три телефонных звонка, которые передавались по цепи надёжных людей. В Ливане и в других странах начали готовиться к отъезду.

— Ну как, я справился, тренер? — с улыбкой спросил Райан.

— Ты временами катался по очень тонкому льду, подходил к опасной кромке, но всё-таки сумел не промочить ног, — ответил Арни ван Дамм с видимым облегчением. — Это был тяжкий удар по группам с особыми интересами.

— Значит, всё-таки можно критиковать тех, у кого особые интересы? Черт побери, все делают это!

— Это зависит от того, какие группы и какие интересы подвергаются критике, господин президент. У всех у них есть люди, защищающие их, и некоторые могут успокаивать тебя, подобно матери Терезе, с той разницей, что делают это перед тем, как перерезать тебе горло острым мачете. — Глава администрации сделал паузу. — И всё-таки ты держался очень неплохо. В твоих ответах не было ничего, что они смогут слишком уж исказить и использовать против тебя. Увидим, что они оставят для вечерней передачи и что скажут в конце Доннер и Пламер. Последние две минуты являются самыми важными.

Пробирки прибыли в Атланту в особой упаковке, называемой из-за своей формы шляпной коробкой. На самом деле это было чрезвычайно надёжное вместилище, сделанное специально для того, чтобы в нём в полной безопасности могли перевозиться самые опасные вещества. Пробирки помещались в многослойные ячейки, рассчитанные на то, чтобы хранимое в них уцелело даже при самом сильном ударе. Коробку со всех сторон покрывали наклейки, предупреждающие о биологической опасности, так что с ней обращались с предельной осторожностью, в том числе посыльные Федеральной службы доставки, передавшие её адресату в 9.14 утра.

«Шляпную коробку» отнесли в специально оборудованную лабораторию, где первым делом проверили, нет ли на ней повреждений. Затем её опрыснули мощным дезинфицирующим составом и вскрыли, соблюдая все меры предосторожности. В сопроводительных документах было указано, почему это необходимо. Там говорилось, что в двух пробирках находятся образцы крови, содержащие вирусы, вызывающие геморрагическую лихорадку. Это могло означать несколько болезней, существующих в Африке, — в документах был указан континент, откуда доставили пробирки, — и каждой из них следовало избегать. Лаборант извлёк пробирки из коробки и проверил, нет ли на них подтёков. Их не оказалось, и пробирки на всякий случай снова обрызгали дезинфицирующей жидкостью. Содержащаяся в них кровь будет подвергнута анализу на антитела, и лаборанты произведут сравнение с другими образцами. Приложенная документация была передана доктору Лоренцу в отдел особо опасных инфекционных заболеваний.

— Привет, Гас, это Алекс, — услышал в телефонной трубке доктор Лоренц.

— Тебе так и не удалось вырваться на рыбалку?

— Может быть, удастся в этот уик-энд. У нас в нейрохирургии есть парень с катером, и нам наконец удалось навести порядок в отделе. — Доктор Александер смотрел из окна своего кабинета на восточный Балтимор. Отсюда была видна гавань, ведущая в Чесапикский залив, а там, по слухам, неплохо ловились морские окуни.

— Так что у тебя случилось? — спросил Гас, и в этот момент в кабинет вошла секретарша с папкой в руке.

— Просто решил проверить, нет ли у тебя чего-нибудь нового по поводу вспышки лихорадки Эбола в Заире.

— Ничего, слава Богу. Критическое время прошло. Эта вспышка Эболы закончилась быстро. А мы начали уже… — Лоренц замолчал. Он открыл папку и прочитал сопроводительный лист. — Одну минуту… Хартум?.. — недоуменно пробормотал он.

Александер терпеливо ждал. Он был знаком с привычкой Лоренца читать медленно и вдумчиво. Немолодой мужчина, несколько похожий на актёра, Лоренц никогда не спешил, и это была одна из причин, почему он стал блестящим учёным-экспериментатором. Лоренц редко ошибался. Он все тщательно обдумывал, прежде чем начинать действовать.

— Мы только что получили две пробирки с образцами крови из Хартума. Сопроводительная записка подписана доктором Макгрегором из Английской больницы в Хартуме. Речь идёт о двух пациентах — взрослый мужчина и девочка четырех лет, подозревается геморрагическая лихорадка. Образцы находятся сейчас в лаборатории.

— Хартум? Это в Судане?

— Так говорится в сопроводительном документе, — подтвердил Гас.

— Но это очень далеко от Конго.

— Самолёты, Алекс, самолёты, — заметил Лоренц. Больше всего пугала эпидемиологов возможность международных путешествий по воздуху. В сопроводительной записке было всего несколько строк, но там были указаны номера телефона и факса. — О'кей, мы сейчас возьмёмся за лабораторные анализы и проверим.

— А как относительно образцов предыдущей вспышки Эболы?

— Вчера закончил. Заирская лихорадка Эбола, штамм Маинги, полностью идентичный образцам 1976 года, до последней аминокислоты.

— Верно, тот самый штамм, он переносится по воздуху, именно он прикончил Джорджа Уэстфаля.

— Но точных подтверждений так и не обнаружили, Алекс, — напомнил ему Гас.

— Джордж соблюдал все меры предосторожности, Гас, ты ведь знаешь это. Ты сам учил его. — Пьер Александер потёр глаза. Снова головная боль. Нужно установить новое освещение. — Сообщи мне результаты анализа полученных образцов, ладно?

— Непременно. Я не слишком беспокоюсь об этом. Судан — весьма неподходящее место для этих маленьких мерзавцев — жарко, сухо, масса солнечного света. Там на открытом воздухе вирус не выживет и пары минут. Впрочем, я поговорю с заведующим лабораторией к концу дня — скорее, завтра утром. Через час у меня собрание персонала.

— Хорошо. Мне тоже пора идти в кафетерий. Позвоню тебе завтра, Гас. — Александер положил трубку, он всё ещё мысленно называл себя полковником, к званию профессора ещё надо привыкнуть, и спустился вниз. Там он к своему удовольствию увидел Кэти Райан, которая стояла в очереди вместе со своим телохранителем.

— Привет, проф.

— Как дела с жуками? — улыбнувшись, спросила она.

— Так себе. Мне хотелось бы проконсультироваться с вами, доктор, — сказал Александер, выбирая на полке сандвич.

— Я не занимаюсь вирусами, — ответила она, хотя ей приходилось немало работать с пациентами, больными СПИДом, у которых глазные заболевания являлись следствием главной болезни. — Так в чём дело?

— У меня участились головные боли, — ответил Александер, направляясь к кассиру.

— Вот как? — Кэти повернулась, сняла с него очки и посмотрела их на свет. — Старайтесь протирать их почаще. У вас минус две диоптрии и очень сильный астигматизм. Когда вам прописывали очки последний раз? — Она вернула ему очки, ещё раз посмотрев на грязь, скопившуюся вокруг стёкол, и уже зная ответ.

— Не помню, три или четыре…

— ., года назад. Вам следовало бы давно подумать об этом. Пусть ваша секретарь позвонит моей, и я проверю вам зрение. Не посидите с нами?

Они выбрали стол у окна и направились к нему. За ними последовал Рой Альтман, глядя по сторонам и обмениваясь взглядами с другими агентами. Все в порядке.

— Между прочим, вы могли бы стать отличным кандидатом для применения нашей новой техники корректировки зрения с помощью лазера. Мы надсечём вам роговую оболочку, и ваше зрение снова станет двадцать на двадцать, — посоветовала Кэти. Она принимала активное участие в осуществлении этой программы.

— А это не опасно? — В голосе Александера звучало сомнение.

— Я занимаюсь опасными процедурами только на кухне, — ответила профессор Райан, шутливо подняв бровь.

— Хорошо, мэм, — улыбнулся Александер.

— Так что там у вас нового?

Всё дело в том, как отредактировать. По крайней мере, почти все, подумал Том Доннер, нажимая на клавиши своего компьютера. Вот отсюда он перейдёт к комментариям, дополняя и внося ясность в то, что подразумевал Райан своими внешне искренними… внешне? Это слово промелькнуло в голове корреспондента, будто само по себе, заставив его вздрогнуть. Доннер долгое время занимался телевизионным репортажем и, прежде чем стать ведущим всего канала, работал в Вашингтоне. Он брал интервью у всех видных деятелей и всех знал. В его разбухшей картотеке значились имена каждого высокопоставленного чиновника и влиятельного деятеля в городе. Как и у любого хорошего репортёра, у него были отличные связи. Он мог поднять телефонную трубку и соединиться с кем угодно, потому что в Вашингтоне правила общения с представителями средств массовой информации были элегантно простыми: ты был либо источником, либо целью. Тот, кто отказывался идти навстречу желаниям СМИ, скоро становился их врагом. Иными словами, это называлось бы шантажом.