— Я внимательно присматриваюсь к новому американскому президенту.

— Вот как? — Дарейи одарил Бадрейна ещё более пристальным взглядом.

— В наш век нетрудно собрать подробные сведения. Американские средства массовой информации публикуют очень многое, да и в их банки данных нетрудно получить доступ. В настоящий момент мои люди заняты этим, собирают самое детальное досье на нового президента. — Голос Бадрейна звучал бесстрастно. И тут ему не нужно было прилагать особых усилий. Он смертельно устал. — Просто поразительно, как уязвимы западные политические лидеры.

— Вы так считаете? Не могли бы вы поделиться подробностями?

— Ключом к Америке является этот парень Райан. Разве не очевидно?

— Ключом к изменению Америки является конституционная конвенция, — произнёс наконец Эрни Браун после нескольких дней молчаливых размышлений. Пит Холбрук сидел возле проектора, щёлкая пультом дистанционного управления. Не в силах удержаться от туристической привычки, он отснял три кассеты возле здания Капитолия и ещё на нескольких кассетах запечатлел другие правительственные здания, в том числе и Белый дом. Увидев, что один из слайдов установлен вверх ногами, он недовольно проворчал себе под нос.

Идея созревала слишком долго, но результаты оказались не особенно впечатляющими.

— Действительно, мы затянули с обсуждением, — согласился Холбрук, доставая пакет слайдов из проектора. — Но как ты собираешься…

— … форсировать события? Очень просто. Если в стране нет президента и не существует способа выбрать его в соответствии с Конституцией, то что-то обязательно придётся предпринять, правда?

— Ты предлагаешь убить президента? — фыркнул Пит. — Которого из них?

В том-то и проблема. Чтобы понять её суть, не обязательно быть видным учёным-ракетчиком. Стоит устранить Райана, и его место займёт Келти. Устраняем Келти, и президентом становится Райан — причём со скоростью Флинна[45]. Даже сейчас достаточно трудно организовать покушение. Оба помнили о мерах безопасности, которые видели в Белом доме. Стоит убить одного из них, и американское гестапо поставит вокруг того, кто уцелел, такую стену, что пробить её можно разве что атомной бомбой. У «горцев» таких бомб не было. Они предпочитали традиционное американское оружие — винтовки. Но и винтовками воспользоваться будет непросто. На Южной лужайке Белого дома густо росли деревья, и оба обратили внимание на то, что её надёжно защищали искусно скрытые земляные уступы. Даже просто увидеть Белый дом можно только вдоль одной улицы, за фонтаном перед самым домом. Все здания вокруг принадлежали правительству, и на вершине каждого всегда находились люди не только с биноклями, но и со снайперскими винтовками. Американское гестапо твёрдо решило не допускать народ к «своему» президенту, слуге народа, охранники которого ничуть этому народу не доверяли. Но какая надобность в такой охране, если человек, живущий в Белом доме, один из представителей американского народа? Однажды Тедди Рузвельт распахнул настежь двери и целых четыре часа пожимал руки простым американцам. Разве сейчас такое может быть?

— Обоих надо убирать, одновременно. Думаю, Райана убрать будет потруднее, верно? — спросил Браун. — Его охраняют лучше. А вот Келти приходится всё время мотаться, общаться с засранцами из газет, телевизионщиками, так что его охрана будет послабей, понимаешь?

— О'кей, пожалуй, ты прав, — согласился Холбрук, ставя на место пакет со слайдами.

— Так что, если мы придумаем, как прикончить Райана, с Келти справиться будет куда легче. — Браун достал из кармана сотовый телефон. — Да и координировать операцию намного проще.

— Ну и как ты думаешь осуществить все это?

— Начнём с того, что выясним его расписание, где и когда он бывает, и выберем самый удобный момент.

— Недёшево обойдётся, — заметил Холбрук, и на экране появился новый слайд. Это был один из тех снимков, которые так часто туристы делают с вершины памятника Вашингтону, через крошечное окошко, выходящее на северную сторону. Прямо внизу виднелся Белый дом. Эрни Браун тоже сделал такой снимок, и в местной фотомастерской его увеличили до размеров плаката. Он часами рассматривал его и по топографической карте центра Вашингтона проверил масштаб. После этого сделал кое-какие вычисления.

— Больше всего денег понадобится на то, чтобы купить бетоновоз и арендовать стоянку недалеко от города.

— Зачем?

— Я знаю, какое место выбрать. И знаю, как осуществить операцию. Надо только выбрать подходящий момент.

Моуди понимал, что Жанна-Батиста не протянет и ночи. Её глаза теперь были открыты, хотя трудно сказать, видели они что-нибудь или нет. Наконец Бог проявил к ней милосердие, и сестра не испытывала боли. Такое случается. Врач видел нечто подобное и раньше, главным образом у пациентов, умирающих от рака, и это всегда являлось предвестником смерти. У Моуди было недостаточно знаний в области неврологии, чтобы понять причину подобного явления. Возможно, наступала перегрузка электрохимических каналов, а может быть, вступала в действие какая-нибудь ограничительная функция мозга. Тело начинало понимать, что всё кончено, что битва за жизнь подошла к концу, а поскольку нервная система посылала главным образом предупредительные сигналы, когда кончалось время таких сигналов, наступал конец боли. Однако не исключено, что все это лишь плод его воображения. Возможно, тело её пострадало до такой степени, что оказалось не способным ни на что реагировать. Несомненно, она ослепла от внутриглазного кровотечения. Распался последний кровеносный сосуд, кровотечение не прекращалось. Иглу, по которой в тело Жанны-Батисты поступал морфий, удерживала клейкая лента. В сердце почти не осталось крови, и в попытках прокачивать по телу постоянно уменьшающийся её запас, оно изнемогало от усилий.

Жанна-Батиста все ещё издавала какие-то звуки — через защитный ракаловый костюм их трудно было разобрать, но, судя по их регулярности, Моуди заключил, что это молитвы. У лишавшейся вместе с жизнью рассудка монахини остались только молитвы, которым она посвятила многие годы. Пациентка кашлянула, очищая горло, шёпот её стал более разборчивым, и Моуди наклонился поближе, чтобы понять слова.

— … матерь Божия, молись за нас, грешников…

Ну разумеется. Да, конечно, это её любимая молитва.

— Прекрати сопротивление, святая женщина, — произнёс Моуди, обращаясь к ней. — Твоё время пришло. Перестань сопротивляться.

Умирающая не могла видеть, но она повернула голову и невидящим взглядом уставилась на него. Врач знал, что это сугубо рефлекторная реакция, что она инстинктивно повернулось на источник звуков.

— Доктор Моуди? Вы здесь? — Слова прозвучали медленно и невнятно, но достаточно разборчиво.

— Да, сестра. Я здесь. — Он невольно коснулся её руки, потрясённый словами монахини. Неужели она всё ещё не потеряла сознание?

— Я так благодарна вам… за то, что вы помогли мне. Буду молиться за вас.

Несомненно будет. Моуди знал это. Он снова коснулся её руки и одновременно увеличил дозу морфия, поступающего в тело женщины. Все, хватит. Они больше не вводили ей кровь, чтобы заражать её смертоносными вирусами. Он оглянулся. Оба армейских санитара сидели в углу, удовлетворённые тем, что врач сам стоит возле пациентки. Моуди подошёл к ним.

— Передайте директору — скоро, — обратился он к одному из них.

— Слушаюсь. — Санитар вскочил и вышел из палаты, не скрывая радости. Моуди сосчитал до десяти, прежде чем обратиться ко второму санитару.

— Чистые перчатки, пожалуйста. — Он поднял руки, показывая, что не хочет прикасаться к женщине.

Санитар вышел. В распоряжении Моуди было около минуты. На подносе с лекарствами находилось все, что ему требовалось. Врач взял шприц на двадцать кубиков, воткнул иглу в герметичную крышку пузырька с морфием и наполнил цилиндр до предела. Затем повернулся к больной, откинул пластиковую простыню и… взяв её левую руку, ввёл иглу в распадающуюся плоть и не медля нажал на поршень шприца.