Наземная команда, занимающаяся поддержкой миссии, также была прислана из Москвы. Как только М-55 совершил посадку и остановился, касетты с плёнкой были сняты, их тут же отвезли в передвижную фотолабораторию для проявления, и затем, все ещё мокрые, плёнки передали специалистам по изучению наземных объектов. Они увидели всего несколько танков, но также огромное количество следов от гусениц на земле. Это было всё, что им требовалось.

– Я знаю, Олег. Насколько мне известно, мы обработали разведывательные данные в Вашингтоне и тут же передали их вашим людям, – сказал Райли своему другу.

– Вы должны гордиться этим, – заметил Провалов.

– Этим занималось не Бюро, – ответил Райли. Русские будут завидовать, что именно американцы предоставили им такую чувствительную информацию. Возможно, американцы реагировали бы таким же образом. – Ну и что вы собираетесь предпринять?

– Мы пытаемся найти его электронных корреспондентов. У нас есть их адреса, и все они имеют русских провайдеров Интернета. ФСБ уже, наверно, знает о них все.

– Когда вы собираетесь арестовать их?

– Как только они встретятся с Суворовым. У нас достаточно инкриминирующей информации, чтобы арестовать их.

Райли не был уверен в этом. Те, с кем собирался встретиться Суворов, всегда могут сказать, что они пришли сюда, приглашённые Суворовым, но не имеют ни малейшего представления о цели встречи, и самый неопытный американский адвокат без труда убедит присяжных заседателей, что существует «разумное сомнение». Лучше подождать, пока они совершат что-то уголовно наказуемое, и затем нажать на одного из них, заставив его превратиться из обвиняемого в свидетеля. Но в России другие правила и другие присяжные.

– А что ты думаешь об этом? – спросил Головко.

– Товарищ директор, я думаю, что Москва внезапно стала очень опасным местом для проживания, – ответил майор Шелепин. – Сама мысль о том, что бывшие спецназовцы собираются совершить государственную измену, внушает мне отвращение. Не сама угроза, а подлость этого. Эти люди были моими товарищами в армии, нас готовили как защитников, как опору государства. – Высокий молодой человек покачал головой.

– Ничего не поделаешь, когда в этом здании размещался КГБ, такое тоже не раз происходило. Это неприятно, но такова действительность. Люди поддаются коррупции. Такова человеческая природа, – произнёс Головко успокаивающим голосом.

К тому же опасность угрожает теперь не мне, – подумал он, но промолчал. Недостойная мысль, пожалуй, но такова человеческая натура.

– Чем сейчас занимается охрана президента Грушевого?

– Потеют от страха, полагаю. Кто знает, что это единственная угроза? Что, если этот мерзавец Конг имеет нескольких агентов в Москве? Нам нужно арестовать и его.

– Мы так и сделаем, когда придёт время. За последнюю неделю его заметили, когда он закладывал письмо в одно место, и мы держим это место под наблюдением – да, я знаю, – добавил Головко, видя, что Анатолий собирается протестовать. – Он не единственный сотрудник китайского МГБ в Москве, но, вероятно, только он занимается этим делом. Соображения безопасности одинаковы во всех странах. Они должны беспокоиться о том, что один из их офицеров может работать на нас. Существует много колёс в таких операциях, и не все поворачиваются в одном направлении, мой молодой друг. Знаешь, чего мне не хватает?

– Думаю, Второго Главного управления, работающего под одной крышей. Вот тогда операция проходила бы более гладко.

Головко улыбнулся.

– Правильно, Анатолий Иванович. А пока мы занимаемся только своей работой и надеемся, что другие справятся со своей. Это верно, ожидание никогда не является приятным способом проводить время. – После этого каждый из них вернулся к своим телефонам, ожидая, когда они зазвонят.

Единственная причина, по которой наблюдение не сделали ещё более плотным, заключалась в том, что было слишком мало места для дополнительных агентов ФСБ.

Суворов мог заметить тридцать человек, которые следуют за ним повсюду. В этот день он проснулся, как обычно, умылся, выпил кофе с булочкой на завтрак, в 9.15 вышел из дома и поехал на своём автомобиле в город, сопровождаемый несколькими офицерами ФСБ. Он поставил машину в двух кварталах от парка имени Горького и остальной путь прошёл пешком. Так же поступили и четверо других, за которыми тоже следили. Они встретились у киоска ровно в 9.45 и вместе пошли в кафе, оказавшееся переполненным.

В такой обстановке ни один из офицеров не смог подойти поближе, чтобы услышать их разговор, хотя за лицами внимательно наблюдали. Говорил главным образом Суворов/Конев, остальные слушали и время от времени кивали.

Майор Ефремов из ФСБ не подходил к ним близко. Он занимал достаточно важную должность и не мог гарантировать, что его лицо никому не известно. Поэтому ему приходилось полагаться на молодых сотрудников, которые старались подойти поближе. Наушники были извлечены из ушей, и крошечные рации выключены, офицерам оставалось жалеть о том, что они не могут читать разговор по губам, как это бывает в шпионских фильмах.

Теперь перед Павлом Георгиевичем Ефремовым стоял вопрос – что делать дальше?

Арестовать всех и рисковать положить конец расследованию – или просто продолжать слежку. В этом случае был риск того, что эти люди получат указания, примутся за дело… и, возможно, добьются успеха в своей миссии?

Ответ на вопрос появился сам собой. Один из четверых – самый старший, около сорока лет, ветеран Афганистана, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, вытянул руку и потёр большим и указательным пальцами. Получив отрицательный ответ на свой вопрос, он покачал головой, встал и вышел из кафе. Никто не пытался остановить его, и два офицера последовали за ним к ближайшей станции метро. Остальные остались в кафе и продолжали разговор.

Узнав об этом, Ефремов приказал арестовать его. Это сделали, когда он вышел из поезда в пяти километрах на станции рядом со своей квартирой, где он жил с женой и сыном. Мужчина не сопротивлялся, и у него не было оружия. Послушный как ягнёнок, он последовал за двумя офицерами в штаб-квартиру ФСБ.

– Вас зовут Максимов, Игорь Ильич, – начал допрос Ефремов. – Вы встретились со своим другом Климентием Ивановичем Суворовым, для того чтобы обсудить подробности намеченного преступления. Мы хотим услышать от вас, о чём шёл разговор.

– Товарищ Ефремов, сегодня утром я встретился со своими друзьями за чашкой кофе. Мы поговорили, вспомнили прошлое, и потом я ушёл. Мы ничего не обсуждали. Я не знаю, о чём вы говорите.

– Да, конечно, – ответил майор ФСБ. – Скажите, вы знакомы с двумя бывшими спецназовцами вроде вас, Амальриком и Зимяниным?

– Я слышал эти имена, но не знаю их в лицо.

– Вот их лица. – Ефремов передал ему фотографии, присланные из ленинградской милиции. – Боюсь, что это зрелище не слишком приятно.

Выражение на лице Максимова не изменилось, но он стал рассматривать фотографии с интересом.

– Что с ними случилось?

– Они выполнили задание вашего товарища, Суворова, но ему, по-видимому, не понравились результаты. По этой причине они отправились плавать в Неве. Максимов, мы знаем, что вы служили в спецназе. Нам известно, что вы зарабатываете на жизнь преступным путём, но сегодня это нас не интересует. Мы хотим точно знать, о чём вы говорили сегодня в кафе. Вы расскажете нам об этом добровольно или после применения принудительных мер. Выбирайте. – Когда это требовалось, Ефремов мог говорить со своими официальными гостями очень жёстким тоном. В данном случае этого не потребовалось. Насилие было знакомо Максимову, по крайней мере, когда оно исходило от него. Ему не хотелось познакомиться с насилием, применённым к нему.

– Что вы можете предложить мне за откровенность?

– Я предлагаю вам свободу в обмен на сотрудничество. Вы покинули встречу до того, как было принято окончательное решение. Вот почему вы здесь. Итак, вы хотите говорить сейчас или вам нужно несколько часов для того, чтобы передумать?