Их разговор внезапно прервало появление надзирательницы Жозефины. Она вошла тяжелой походкой и сказала смеясь:

– Вот заболтались… вижу, не скучаете вдвоем… на сегодня довольно. Завтра опять увидитесь.

Женщины молча посмотрели друг на друга, вложив во взгляды все свои чувства, и покорно расстались.

На другой день – уже пятый после заточения Жермены, когда она готовилась отправиться к своей подруге, надзирательница сказала, что они смогут встретиться только вечером.

– Надеюсь, с мадам ничего не стряслось?

– Просто небольшой нервный припадок, это с ней случается.

В четыре часа Жермена намеревалась спросить надзирательницу, когда они пойдут во флигелек Маркизетты, но вдруг услышала на дорожке, посыпанной песком, звук шагов, показавшихся знакомыми.

Жозефина, даже не спросив разрешения войти, объявила:

– Граф де Мондье!

Мондье поклонился. Жермена встретила его холодно, на лице никак не отразилось волнение. Он явно нервничал.

– Дорогая Жермена, печальная ошибка сделала вас здешней пленницей, я пришел освободить…

– Поздно спохватились! После того, как меня подвергли насильственным и унизительным процедурам. Но если уж вы пришли, чтобы разорвать мои цепи, как говорится в театре, сделайте, чтобы меня выпустили отсюда немедленно, и разговор наш будет кончен.

Такая независимость и резкость заставили посетителя несколько растеряться, но все-таки он сказал:

– Прежде мы должны серьезно потолковать о наших взаимоотношениях.

– Следовательно, вы хотите, чтобы я купила свою свободу… Намерены поставить мне какие-то условия. Одним словом, воспользоваться тем, что я нахожусь в западне, вами же и уготованной для меня.

– Здесь только один человек вас горячо, безумно любит. Он сделает все, что вы захотите!

– При условии, что я ему уступлю… Посмотрим… Но прежде мне хотелось бы знать, с кем я сейчас имею дело, с де Мондье или с его двойником Лораном Шалопеном?

Граф, видимо, был готов к подобному вопросу, он печально улыбнулся и спокойно ответил:

– А! Видимо, вы говорили с этой несчастной сумасшедшей. Мне кажется, Жермена, такие умные и проницательные женщины, как вы, не должны принимать всерьез слова несчастных помешанных, даже когда они говорят подобно нормальным.

– Так, по-вашему, Маркизетта безумна?

– Совершенно!..

– Разрешите в этом усомниться.

– Спросите здесь кого угодно, и все скажут, что она страдает манией преследования и рассказывает всякие небылицы, весьма огорчительные, ибо некоторые слушатели вроде вас им верят.

– Хорошо, пусть так; значит, вы действительно граф Гастон де Мондье?

– Да, и могу это документально доказать, если вы не верите на слово.

– И ваше графство к тому же не мешает вам быть одновременно и сеньором Гаэтано?

Мондье стиснул зубы, он, казалось, был готов броситься на неосторожно рискнувшую так говорить с ним.

– Я не понимаю, о каком сеньоре вы говорите, – сказал негодяй, сдержавшись.

– Вы отлично знаете, о дворянине, что разбойничает на большой дороге… Грабит путешествующих или берет с них выкупы… Очень сильный и опытный гипнотизер… умеет внушать мысли… пользуется этим для всякого рода мошенничества…

– Не понимаю, что вы хотите сказать? – спросил Мондье, разыгрывая удивление.

– Однако я знаю об этом не от Маркизетты, якобы безумной. Тот, кто мне рассказал, совершенно заслуживает доверия. Из этого я заключаю, что вполне современный дворянин граф де Мондье иногда – и не столь редко – занимается разбоем, уподобляясь средневековым феодалам, а то и всякой мелкой швали.

Мондье почти вплотную подошел к Жермене и резко сказал:

– А если б это даже было так? Разве не воруют, и понемногу и даже очень помногу, высокопоставленные жулики, имеющие в городе красивые дома, в живописных местах – очаровательные виллы, большие поместья, леса, пруды, охотничьи угодья, открытый стол и… всеобщее уважение?! Право, разве уж постыдно уподобляться Фра-Дьяволо [129]и отнимать толстые кошельки у иностранцев-туристов, толпами разъезжающих одетыми в дурацкие клетчатые костюмы, а отняв, веселиться на деньги этих идиотов, портящих своим видом прекрасные пейзажи и таскающих за собой женщин, достойных получать призы за уродство!

– Возможно, – сказала Жермена с усмешкой. – Я сама не большая поклонница англичан, кого вы имеете в виду, судя по описанию, но я сторонница союза не только между государствами, но и между частными лицами-иностранцами.

– Снова Березов! – выдавил граф.

– Снова и всегда Мишель, князь Березов… Да, месье Лоран Шалопен, я говорю о нем.

– Он тоже сумасшедший!

– Нет, вполне здоров и… помнит обо всем!

– А какое мне дело до этого казака с Итальянского бульвара! [130]

– Вам… никакого, но мне очень большое!

– Вы, может быть, любите его?

– Без сомнения!

– Берегитесь!

– Что же, разве я не могу любить кого хочу?

– Вы пренебрегаете мною!

– Я вас ненавижу и презираю!

– Еще раз говорю: берегитесь! Я бывал перед вами слаб до того, что терял голову… Но всему приходит конец!

– Тем лучше! Следовательно, завершайте этот визит.

– Знайте… Я сейчас так вас ненавижу, что способен уничтожить вас.

– Попробуйте! – сказала Жермена. – Я не остановилась перед тем, чтобы застрелить Мальтаверна, нанятого вами, чтобы убить дорогого мне друга. Сейчас я безоружна, однако не менее храбра и более решительна, чем вы, и, может быть, даже сильнее вас.

Граф явственно скрежетнул зубами.

– Прихлопнуть вас и после ответить за это перед законом!

В ответ Жермена расхохоталась, чем привела мерзавца в совершенное исступление.

Мондье бросился с намерением задушить эту дерзкую, дразняще прекрасную женщину, но прежде еще и овладеть ею – второй и последний раз в жизни.

В момент, когда он кинулся на Жермену, та успела выставить на уровне его глаз два раздвинутых в виде рогатки пальца с острыми ногтями.

Наполовину ослепленный, он отскочил, зарычав от бешенства и от боли.

Жермена опять рассмеялась и насмешливо проговорила:

А народ имеет клюв и когти. Сегодня я не пила снотворного, позвольте заметить, и меня не возьмешь!

Мондье метался, ничего не видя, тер налитые кровью глаза, изрыгал проклятия и ругательства, пытался поймать Жермену, но она легко ускользала и готовилась нанести новый удар.

– Берегитесь! – крикнула она. – Я сейчас вам окончательно выколю глаза. И вы станете и внешне отвратительным и беспомощным. Я ударю «вилочкой». Этому приему меня научил Бобино… тот самый, на кого вы посылали наемного убийцу… храбрый рабочий типографии… мой будущий шурин… Бо-би-но.

Отрывистый стук в дверь прервал фразу, и не успела она сказать: «Войдите», как с порога веселый голос откликнулся:

– Бобино? Здесь!

И женщина, одетая в костюм надзирательницы, быстро вошла в комнату, повернув изнутри ключ.

Довольно высокая, полная и высокогрудая, она приблизилась к Жермене, совершенно недоумевавшей, почему, когда прозвучало имя Бобино, явилась служительница.

Мондье, у него глаза сочились кровавыми слезами, спросил:

– Кто вы такая?.. Что вам надо?.. Я запретил входить сюда кому бы то ни было!

– Обошлись без вашего разрешения, господин граф, – ответила женщина. – Девка Жозефина напилась в стельку с моей помощью, а мне никто не заказал сюда прибыть. Нравится вам или нет, мне на то наплевать!

Граф, чувствуя, что к Жермене подошла подмога, вынул кинжал с коротким лезвием и нацелился было заколоть неизвестную.

Женщина подняла край юбки и ловко нанесла графу сильный удар башмаком повыше его щиколотки. Таким способом можно не только рассечь мускул, но иногда даже перебить кость.

Граф взвыл от боли и чуть не упал, выронив кинжал.

– Вот как мстят за себя женщины, господин граф!