В это время Пьер с помощью Бамбоша и Лорана старался высвободить ногу. Напрасные усилия, челюсти капкана не поддавались, напротив, сжимались все сильнее, и боль становилась невыносимой.

Несмотря на необыкновенную силу воли и терпеливость, грабитель временами почти терял сознание. Весь в поту, он скрежетал зубами так, будто жевал стекло.

Граф продолжал читать. Он понял, что попался, схвачен, пойман женщиной, в кого безумно влюблен и кто отомстит, если он не сумеет с ней справиться.

С чувством стыда оттого, что его так провела женщина, соединялась неуемная злоба и ужас при мысли о том, как богатство и положение в обществе, добытые дорогой и страшной ценой, рушатся необратимо. Он думал: «Убить ее?.. Умрет зверь – умрет и его яд… Проклятая любовь, что сводит меня с ума… Хватит ли у меня мужества для этого? Не лучше ли устроить так, чтобы она осталась жива, но больше не могла мне вредить?»

Пьер не выдержал наконец и начал тихо стонать.

– Замолчи! – зашипел на него граф. – В проклятом сейфе около пятидесяти тысяч франков… Ты получишь не только свою, но и мою половину сверх того!

Лоран пытался одолеть капкан пилкой-ножовкой, ничего не получалось, сталь инструмента оказалась не тверже металла ловушки. Попробовал пустить в ход циркулярную пилу с приводом от моторчика, но ее зубья тут же полетели, как стеклянные.

– Ты и впрямь пропал, дружище! – честно и горестно сказал Лоран.

– Хозяин, помогите! – застонал Пьер.

Граф узнал что ему было надо, вложил документы в папку, перевязал ее тесьмой и положил на место. Потом быстро сгреб золотые монеты, банкноты, драгоценные украшения, рассовал их в карманы Бамбоша и Лорана и сказал с выражением непривычного для него сострадания:

– Бедный Пьер!.. Придется пожертвовать… Кто мне тебя заменит?

– Помогите! – еще жалобнее простонал несчастный.

– Тебе ведь известны наши постоянные условия, не так ли?

– Да!.. Да… Но избавьте меня!

– Для тебя есть только единственная возможность освободиться от мучений. Когда один из нас попадется и не может убежать, его ликвидируют, чтобы спасти остальных… Мой бедный Пьер, придется тебя убить, и ты перестанешь страдать… Ты знаешь, скольких тебе самому пришлось уничтожить товарищей, попавшихся как теперь ты. Это правило неумолимо. И ведь если даже мы оставим тебя живым, все равно власти опознают и казнят.

На что уж Бамбош и Лоран были закоренелыми бандитами, но и они почувствовали ужас, представив себе, что их когда-нибудь постигнет такая же участь.

Оба подумали: «Если бы я был на его месте?..»

Граф достал острый, широкий кинжал и готовился всадить его в Пьера, соучастника многих преступлений, человека, слепо, по-дикарски преданного, хранителя всех тайн, но не мог сразу решиться.

Пьер заметил колебания хозяина, и у пленника блеснула надежда. Ему хотелось жить, и он безгранично верил в изобретательность графа.

Мондье тоже уловил горячую мольбу в глазах обреченного.

– Бедняга! Время торопит, надо действовать, Пьер, а что, если вместо твоей шкуры ты оставишь здесь лишь ногу?

– Все-таки буду жив… – пролепетал бандит, с ужасом ждавший смерти.

– Ты уверен, что не закричишь? Даже не застонешь?

– Не закричу! Дайте мне что-нибудь кусать.

Граф отсек кинжалом лоскут портьеры и кинул Пьеру.

Тот свернул ткань и затолкал в рот.

– А сейчас терпи! – сказал Мондье. – Лоран, давай пилу! Хорошо. Это годится. Будешь светить фонарем.

Мондье уже собрался сперва рассечь голень кинжалом, но подумал о том, что сильно хлынет кровь и Пьер умрет от ее потери.

Тогда граф отрезал от шторы кусок шнура, чтобы сжать кровеносные сосуды выше колена, и опять приказал Пьеру:

– Терпи!

Лоран поднес фонарь ближе, Бамбош дрожал, невзирая на свое жестокосердие.

Одним ударом ножа Мондье разрубил мускулы, велел Лорану включить циркулярную пилу. Блестящий диск, подвывая, легко вошел в кость. Кровавые опилки летели в обе стороны, и наблюдавшие за страшной операцией сжали зубы, сами чуть не теряя сознания. Пьер, со ртом, забитым тряпкой, только глухо мычал, да крупные слезы смешивались с потом, струившимся по лицу.

Последний поворот круглой пилы, последние удары ножом, обрезающим ошметки рваного мяса…

– Кончено, – еле слышно прошептал Пьер.

– Кончено. Мой бедный старик, – ответил жестокий хирург. – Ты выздоровеешь. Человек твоей закалки от этого не умирает. За тобой будут прекрасно ухаживать…

Но Пьер уже не слышал. Он икнул и потерял сознание.

– К лучшему. Так легче унести, – сказал Лоран.

Пьера положили на ковер, Бамбош обернул кровавую культю куском шторы.

– А как же оставшаяся нога? Может, все-таки еще попробовать вытащить ее? Теперь она мертвая, разрежем на куски, – сказал Лоран.

– Ни в коем случае. Кто знает, может быть, рядом спрятана еще одна ловушка для того, кто попытается сделать подобное. Думаю, здесь все продумано и предусмотрено.

Лоран взял Пьера под мышки, Бамбош – за здоровую ногу и за обрубок, граф пошел впереди с фонариком, и мрачный кортеж тихо двинулся.

Они были очень осторожны, старались не шуметь, поэтому путь до ворот занял не меньше четверти часа. Во дворе Мондье погасил фонарь, тихо отодвинул ножом засов калитки и открыл ее. На улице было пусто. Они вынесли Пьера, все еще не пришедшего в сознание, и увидели свой наемный экипаж, дожидавшийся на прежнем месте.

– Удачно! – сказал Бамбош, которому уже надоело тащить Пьера. – Есть на чем везти.

– Бедняга! Он ведь и говорил, что повозка может нам понадобиться, – сказал Лоран.

– Предчувствовал, быть может.

– Так бывает. Эй, Гренгале! Подъезжай! – позвал кучера Бамбош.

Граф уходил пешком. Оставшись в одиночестве, он думал: «Неужели звезда моя погасла? Брадесанду задушен, Ги де Мальтаверн застрелен, Пьер искалечен… Трое за такое короткое время… Вдруг это начало возмездия? Нет, я не таков, чтобы ждать в бездействии!… Если близка Господня кара за мои грехи, то тем хуже для Жермены… Горе ей!»

Следующим ранним утром Жермена вернулась в свой особняк.

С ней прибыли двое, те, что сопровождали ее до кабачка Лишамора.

Не успел экипаж миновать ворота, как навстречу выбежал швейцар и, швырнув наземь ведро с водой и губку, воздел руки, восклицая:

– Мадам! Какое несчастье! Ночью были воры… Там все поломано… сейф открыт!.. Ценности украдены… Всюду кровь…

Жермена побледнела и воскликнула:

– Деньги меня не волнуют… но бумаги… документы…

Один из сопровождающих, тот, что был помоложе и пониже ростом, схватил швейцара за шиворот:

– Вы позволили им войти… Обманутый или сообщник…

– Но, месье Жан…

– Месье Жан тут ни при чем!.. Вы должны были охранять!.. Вас обошли!.. Вы больше не служите здесь! Убирайтесь… и побыстрее! Матис, скажи, чтобы распрягли лошадей, садись на его место и будь настороже днем и ночью. А вы, месье, получите сейчас же расчет и чтобы через пятнадцать минут духу вашего здесь не было!

Швейцар вздумал протестовать:

– Еще посмотрим!.. Подумаешь… какой начальник…

Не успел он договорить, как получил две основательные оплеухи.

– Еще одно слово, и я вас искалечу! – крикнул молодой человек. – Молчать! По вашей вине произошло такое дело! Мы не поверим, что без вашего ведома в дом могли войти и выйти из него посторонние люди! История темная. Вам, может быть, еще придется поночевать в полиции.

– Жан! Идемте же, я хочу поскорее увидеть, что там, – сказала Жермена.

Тот почтительно поклонился и пошел следом.

Они вместе оказались в будуаре.

– Жермена! Дорогая Жермена! – воскликнул Бобино, кого швейцар посчитал просто за управляющего. – Ужасно!.. Капкан сработал… Вор попался… Здесь отрезанная нога… Какое несчастье, что мы оставили на старом месте прежнего швейцара, когда купили этот дом! Надо было взять его сюда. На того сторожа можно было всецело положиться…