Домоправительнице?

— Нам нужно поговорить, — сказал Эзра, — гораздо обстоятельнее. — Он отвернулся и уставился в одну точку.

Как раз в этот момент наметился просвет в автомобильной пробке. «Линкольн» тронулся с места.

Картеру пришлось ждать зеленого сигнала светофора. Он проводил взглядом «линкольн», и неожиданно ему на глаза попался огромный рекламный щит, на котором огромными буквами было написано: «СКОРО! ВИЛИДЖЕР, ЭЛИТНЫЙ 26-ЭТАЖНЫЙ ЖИЛОЙ ДОМ». А ниже такими же большими буквами: «ПРОЕКТ КОМПАНИИ „МЕТЦГЕР АО“». Почему вдруг эта реклама привлекла его внимание? Еще секунда — и все встало на свои места. Кажется, молодой человек сказал, что его фамилия — Метцгер? Да-да, точно. Но что он мог знать, как утверждал, о бредовых словах Руссо насчет ожившей окаменелости?

Ночь становилась его подругой. Настолько проще было передвигаться по улицам ночью, при свете фонарей, от которого всё и все вокруг выглядели немного нереально. Он мог проходить среди людей, словно легкая дымка, незаметно впитывать их запахи, голоса, силуэты. Он мог вдыхать ароматы, которыми они были надушены, смотреть им в глаза, даже прикасаться к ним и чувствовать на ощупь ткани их одежд, их кожу. Он отправлялся туда, где на улицах было много народа, дышал одним воздухом с этими людьми, слушал их разговоры на сотне разных языков, звучавших, казалось, одновременно. Он узнавал сокровенные тайны их душ и сердец.

В этих тайнах, казалось ему, было мало удивительного. Он даже находил в этом некоторое утешение. Он не ошибся тогда, давным-давно, не ошибался и теперь.

Но во всем остальном очень многое изменилось.

Он уже узнал название того места, где теперь поселился, узнал и о том, какое положение оно занимает в современном мире. Могло ли место для его возвращения быть выбрано более мудро? Разве где-то еще на свете мог он так легко начать все сначала? В этом не было божественного провидения, о нет, это уж точно! Но что-то очень похожее. Началось. Началось нечто такое, чего даже он при всей его мудрости и познаниях пока не успел осознать полностью.

Однако он уже успел изучить определенные улицы и уголки города лучше, чем остальные, и часто возвращался туда, будто волк по своим следам в те места, где раньше удачно поохотился. Когда он выбирался из мрака своего логова — заброшенного дома, заваленного обломками дерева и битым кирпичом, где были слышны отголоски страданий и болезней, — он часто ходил знакомыми тропами. Вот отсюда, к примеру, забрали обгоревшего человека… а здесь он стоял в темноте и смотрел, как полыхает пожар… а вот здесь, где теперь все почернело от копоти, он был возвращен в этот мир. Тут были ответы — о да, он знал это точно, но пока не знал, в чьей груди были скрыты эти ответы.

Но хотел это узнать. Такова была его природа.

Он заметил человека, расхаживающего по блестящему скользкому тротуару в радужном круге света фонаря. Это был тот самый человек, которого он встретил, когда той ночью вышел из адского пламени. Тот, который отдал ему красное одеяние, которое он носил до сих пор.

Увидев его, человек остановился и зачарованно, с восторгом уставился на него. Неужели все так просто? Ему не хотелось этого. Хотелось, чтобы все было, как тогда, давным-давно… до того, как все было так чудовищно перевернуто, переиначено…

Чем ближе он подходил, тем более человеком овладевали ужас и восторг. Темная кожа, длинные волосы, черты лица скрыты под краской и грязью, слюной и пылью. На запястье — ремешок, на ремешке — кожаный кошель. «Сумка» — он вспомнил слово.

— Это ты, — изумленно проговорил человек. — Это снова ты.

Покачиваясь на высоких каблуках, он подошел к нему и прикоснулся к его рукаву рукой. Он обратил внимание на то, что ногти у человека выкрашены яркой серебряной краской.

— Вот не думал, что встречу тебя снова. По крайней мере, не в этой жизни.

Теперь в этом мире жило так много людей, что, пожалуй, в этих словах был смысл.

— Но на этот раз ты от меня так просто не уйдешь. Сначала скажешь мне кое-что.

— Но… что ты… хочешь знать? — Он впервые попробовал произнести слова, выловленные им из воздуха. Интересно, поймет ли его человек?

— Для начала хочу узнать, кто ты такой.

Он понял.

— Или, может, лучше спросить, что ты такое? Когда я тебя видел в последний раз, ты горел прямо как лампочка. А теперь не горишь.

Он не мог позволить себе светиться. Это было бы непредусмотрительно. Он увидел, как из-за угла выехала белая машина с синими полосками и красной перекладиной на крыше.

— Вот дерьмо, — выругался человек, подаривший ему одеяние, схватил его за рукав и потащил к темному подъезду, тому самому, где он стоял и смотрел на пожар.

Машина приближалась. Человек потащил его дальше, в глубь подъезда, вниз по лестнице. Кругом валялись рваная бумага, разбитые бутылки, пахло помоями и… человеческими испражнениями.

— Мы просто подождем тут немного, пока мои приятели уйдут.

Он уловил запах страха.

— В общем, меня зовут Домино, может быть, потому, что я легко переворачиваюсь вверх тормашками. — Человек хихикнул. — А ты не хочешь мне сказать, как тебя зовут?

Ему не нравилось в этом месте. Он шагнул к лестнице, но Домино снова схватил его за рукав и сказал:

— Сейчас тут копы кружат. Да и куда тебе торопиться?

Домино притянул его к себе. Они были почти одного роста, и он мог смотреть Домино прямо в глаза, темно-карие, с длинными черными ресницами и бровями, подкрашенными янтарной краской.

— Знаешь, ты ведь мой должник, — проворковал Домино, теребя края красного пальто. — Это я тебе подарил.

Он почувствовал, как Домино расстегивает пуговицы.

— Денег не прошу, если только ты сам не захочешь дать мне немного денег… но ведь ты можешь хотя бы показать мне, что у тебя там, внутри? — Он был готов раздвинуть полы пальто. — Думаю, ты такой… особенный.

Руки Домино проникли к нему под пальто, прикоснулись к нему.

Темнота под лестницей озарилась светом. Домино отстранился.

— Проклятие… ты опять так делаешь!

Сияние разгоралось все ярче. Он не пытался сдерживать себя. При свете он смог лучше рассмотреть Домино. Он увидел фальшивые волосы поверх настоящих, увидел мужские черты лица под слоем пудры, мускулистые руки под мягкой женской одеждой. Крепкие сладкие духи не смогли скрыть запаха гнили, запаха порока.

— Что за… черт? — ахнул Домино.

Он расставил руки в стороны. Домино отшатнулся, попятился, прижался спиной к сырой грязной стене.

— Господи Иисусе…

Он сбросил с плеч пальто и шагнул ближе… и обнял Домино. Тот начал вырываться.

Но он только крепче сжал Домино в объятиях, прижал к себе его дергающееся и извивающееся тело. Он чувствовал его страх, его гнев. Он скрутил Домино по рукам и ногам. Он ощущал, как тот пытается сделать вдох, как бешено колотится его сердце.

— Ты спросил, как меня зовут, — сказал он в то мгновение, когда идеальный огненный круг образовался у них под ногами и пламя отразилось в выпученных от ужаса глазах Домино. — Мое имя — Ариус.

И тут языки пламени быстро взлетели вверх и объяли их тесно прижатые друг другу тела. Домино вскрикнул, но рев пламени, бушевавшего в пустом подъезде, заглушил его голос. Загорелась одежда Домино, кожа покрылась трещинами. Полыхнул и мгновенно сгорел парик.

Когда почти нечего было держать, Ариус, целый и невредимый, отпустил свою жертву и сделал шаг назад. То, что осталось от Домино, рухнуло на пол — догорающая кучка обуглившихся кожи и костей. Оранжевые искры плясали в темном воздухе. Ариус наклонился, поднял красное пальто, отряхнул его от пепла и надел. Затем он подобрал сумку Домино и шагнул к лестнице.

«Ничего не изменилось, — подумал он, поднимаясь по ступеням. Затем остановился и покопался в сумке, посмотреть, нет ли в ней чего-нибудь полезного. — Порок всегда наказуем».

Сегодня Картер был не в настроении. Сначала малоприятный разговор с доктором Уэстоном, а теперь он пытался втолковать теорию геохронологии своим студентам, которые вели себя непривычно беспокойно и шумно.