А в следующее мгновение кто-то взял его под руку и отвел назад.

— Вам туда нельзя, — услышал он и, обернувшись, увидел доктора Баптисте — растрепанную, с перепачканным сажей лицом. — Вы уже ничего не сможете сделать.

Она отвела Картера в сторону.

— Что случилось? — спросил он.

Баптисте провела его по коридору в пустую палату.

— Никто не знает, — сказала она, протирая глаза рукавом халата, ставшего серым от пепла. — В его палате сработала пожарная сигнализация, и я поспешила, чтобы выяснить, что с ним. Вот тогда я и увидела, как из палаты вышел другой человек.

— Какой другой человек? — спросил Картер, хотя уже знал ответ на этот вопрос.

— Высокий мужчина, светловолосый, — ответила доктор Баптисте, пытливо глядя на Картера. — Вы знаете, о ком я говорю?

— Да.

— Тогда скажите мне, — проговорила она, снова взяв Картера под руку. — Он вышел из палаты. Я видела, как он закрыл за собой дверь. Я его остановила, чтобы спросить, почему сработала сигнализация. Я взяла его под руку — как сейчас вас. — Она опустила глаза и уставилась на локоть Картера. — И я… я не знаю, к чему я прикоснулась.

Картер не знал, что сказать. Что он мог сказать такое, во что бы она поверила?

— Он был в темных очках, — добавила доктор Баптисте. — Так что его глаз я толком не разглядела. Но теперь я этому рада.

— Правильно, — кивнул Картер.

— А потом палата взорвалась, — продолжала доктор Баптисте. — Меня пронесло через половину коридора. Внутри все горело, — сказала она и печально покачала головой. — Все. А тот мужчина в темных очках ушел.

«Конечно ушел, — подумал Картер. — Он всегда будет исчезать. Он будет сеять смерть и разрушение и исчезать. Вот только какой ему прок от того, что он убил Руссо?»

Но в рассказе доктора Баптисте было кое-что, что засело у Картера в мозгу. Она сказала, что мужчина закрыл за собой дверь. Картер осторожно высвободил руку и сказал:

— Я должен кое-что сделать.

— Я же вам сказала, — печально произнесла доктор Баптисте. — Вы уже ничего не сможете сделать. Он мертв. Ваш друг мертв.

— Я знаю, — ответил Картер. — У вас, случайно, нет с собой хирургических перчаток?

— Что?

— Хирургических перчаток у вас, случайно, нет?

Она сунула руку в карман грязного халата и вытащила пару резиновых перчаток. Картер быстро натянул их и вышел в коридор, оставив озадаченную Баптисте в пустой палате.

Он прошел по коридору к сестринскому посту. Он верно запомнил. Именно там лежала у стены дверь, дверь от больничной палаты. Она обуглилась и растрескалась, но металлический номер на ней сохранился, как и дверная ручка. Это была дверь от палаты Руссо.

Картер наступил на потрескавшуюся дверь и хорошенько нажал на нее. Обгоревшее дерево треснуло еще сильнее, и с одной стороны ручка освободилась. Картер ударил ботинком с другой стороны, наклонился и взял ручку. Проходивший мимо полицейский подозрительно взглянул на него.

— Пожарное расследование, — сказал Картер, осторожно держа ручку затянутой в резиновую перчатку рукой.

На стойке сестринского поста он обнаружил плотный коричневый конверт, в котором лежали истории болезни пациентов. Картер вытряхнул содержимое конверта на стойку, положил дверную ручку в конверт и убрал его во внутренний карман куртки. Заглянув в палату Руссо, он увидел, что рядом с останками его друга лежит черный пластиковый мешок. Несколько медиков наклонились, чтобы поднять мертвое тело. Как ни жутко было Картеру смотреть на это, он должен был попрощаться с другом.

— Эй, приятель, сюда нельзя, — сказал один из медработников, а второй, быть может поняв чувства Картера, проговорил:

— Можем дать вам секунду.

И тактично отошел в сторону.

Картер подошел к обугленным останкам, в которых с трудом угадывалось тело человека. Вот и все, что осталось от его друга. Руссо был таким здоровяком, таким жизнелюбом. И вот теперь Картер видел перед собой кучу сожженных дочерна костей и кожи. Труп Руссо лежал в такой позе, что Картер невольно вспомнил о тех несчастных, чьи тела были погребены под вулканическим пеплом в Помпеях и Геркулануме. Голова, вернее, то, что от нее осталось, была повернута вбок. И Картер решил, что должен прикоснуться к голове Руссо, попрощаться с другом. Он опустился на колени и прижал ладонь к впалой обугленной щеке. Он провел пальцами по ней. Ему показалось, что он прикасается к теплой смоле.

— Прощай, Джо. Прости меня. Мне так жаль… — И вдруг его губы словно бы сами произнесли: — Господь с тобой.

Картер, убежденный атеист, не думал, что хоть раз в жизни произнесет эти слова. Но теперь, когда он столкнулся с этим кошмаром и понял, что грядут новые, еще более ужасающие бедствия, эти слова слетели с его губ так же легко и естественно, как вытекает вода из родника… или кровь из раны.

Прошло несколько часов. Эзра вновь и вновь обращался то к одному, то к другому фрагменту свитка, объяснял текст, рассказывал об истории возникновения этой рукописи, выстраивал концепцию. В тускло освещенной душной комнате Картеру чем дальше, тем труднее было слушать, сосредоточиваться и понимать Эзру.

— Вот видите, — проговорил Эзра, перейдя к очередному обрывку свитка, прикрепленному кнопками к стене, — тут говорится о том, что Стражей было несколько сотен и что Бог повелел им наблюдать за человечеством. — Эзра сдавленно рассмеялся и покачал головой. — Выходит, они наблюдали слишком хорошо.

— То есть? — спросил Картер, хлебнув остывшего кофе.

— Они наблюдали за женщинами, и у них появились нехорошие мысли.

— Кстати, насчет нехороших мыслей: нельзя ли хотя бы приоткрыть окно? Тут дышать почти нечем.

— Я не могу рисковать. Свиток и так уже поврежден, — раздраженно отозвался Эзра. — Я же вам говорил: мне осталось перевести всего несколько фрагментов и тогда я смогу наконец собрать текст целиком.

— Ладно, продолжайте, — сдался Картер.

— Они ощутили похоть.

— Значит, эти ангелы могли испытывать чувства?

— А я ни разу не сказал о том, что это не было им дано. Я только говорил, что у них не было души.

— Но зачем ангелам душа? Разве они не выше этого понятия?

— Тонко подмечено. Но если мы почитаем вот этот фрагмент, — Эзра указал на один из обрывков желтого пергамента, — то увидим, что у ангелов возникло такое желание. Они увидели, что люди, наделенные душой, занимают особое место в очах Бога, и ангелам тоже этого захотелось.

— А они не могли просто попросить Бога, чтобы он наделил их душой?

— Этот фрагмент слишком сильно выцвел, его трудно прочесть, — ответил Эзра, показывая на маленький клочок пергамента, прикрепленный к стене между двумя большими фрагментами, — но возможно, так оно и было. Но Бог им отказал. А может быть, они были слишком горды, чтобы просить об этом. Этого мы никогда не узнаем.

Картер поставил кружку с кофе на пол, поднял руки и потянулся. Посмотрел на часы: час ночи. Бет наверняка крепко спала в квартире Бена и Эбби. Он позвонил ей и заставил пообещать, что домой она сегодня не поедет; к его большому удивлению, она очень легко согласилась.

— Но что бы ни произошло, — продолжал Эзра, — Стражи остались недовольны и именно тогда они решили взять дело в свои руки. Они решили вступить в соитие с земными женщинами, которые всегда им нравились, и произвести на свет потомство, которое можно, если хотите, назвать идеальным гибридом.

— Ангелы, наделенные душой.

— Вот именно. И это стало дерзким вызовом всему небесному порядку. И тогда началась война в Небесах. Остальное вы знаете. Небесное воинство с архангелом Михаилом во главе победило мятежных ангелов, и они были низвергнуты с Небес.

— А как же насчет Люцифера и греха гордыни? И всякого такого?

— Это все поздние искажения, выдуманные истории, — махнув рукой, ответил Эзра. — Но есть одно, в чем Ветхий Завет, по всей видимости, прав. Потоп.

— Сорок дней и сорок ночей?