— Ом мани падме хум (О, жемчужина в цветке лотоса). [4]
Сколько прошло минут или часов, настоятель не ведал. Он бормотал нараспев молитву о всепрощении и милосердии, чувствуя, как легче становится на душе. Он пребывал в глубокой задумчивости, когда вдруг ощутил руку на своем плече. Дорджен Трунгпа прошептал ему в ухо:
— Настоятель, простите великодушно, что прерываю вашу медитацию…
Старый лама открыл глаза, и его негромкое гортанное пение оборвалось. От страха юношу била дрожь, он с трудом выговорил:
— Там на дороге китайские солдаты. Они вот-вот сломают ворота.
Настоятель поднялся и перекинул мокрую полу туники через плечо. Его лицо выразило глубокую скорбь, и он положил руку на вздрагивающее плечо молодого монаха.
— Почему ты еще здесь? Я велел всем уходить.
Новичок ответил охрипшим голосом:
— Моя вина. Моя карма. Я нашел чужака, я принес его сюда.
Настоятель покачал головой и вздохнул.
— Не стоит корить себя, мой мальчик. Может статься, это путь, по которому тебе суждено отправиться. Однако запомни: что бы они с тобой ни творили, это лишь иллюзия. Мысленные образы, которые мы ошибочно принимаем за действительность, не более чем грезы. Все демоны мира живут в нашем воображении, точно так же, как боль и страдания. Запомни это раз и навсегда.
И тут раздался странный треск, жутким эхом пронесшийся по зданию и заставивший содрогнуться стены. Дорджен Трунгпа вскрикнул от неожиданности, ужас сковал его тело.
— Помни мои слова, и все будет хорошо, — говорил настоятель, пока Дорджен Трунгпа пытался взять себя в руки. — А теперь нам надо выйти отсюда, мой мальчик.
Снаружи они увидели, что древние монастырские ворота болтаются на сломанных петлях. Сотни лет эти ворота защищали монастырь, и вот сейчас во внутренний двор вливалась колонна китайских солдат. В центре двора замер армейский джип, в нем стоял низенький толстый офицер. Его грязный, плохо пригнанный оливкового цвета мундир насквозь промок, дождевая вода стекала с козырька фуражки на лицо.
Толпы солдат наводняли молельные комнаты, кельи монахов, кухню и трапезную. Они врывались в опустевшие помещения и рылись там, словно что-то искали. Настоятель замер на пороге, безмолвно наблюдая за происходящим на его глазах разгромом, за солдатами, обшаривающими монастырь. Однако лицо его было безмятежным — он почти улыбался.
Когда армейский офицер заметил настоятеля, он резко выкрикнул команду, и группа солдат выдвинулась вперед с оружием на изготовку. По их приближении Дорджен Трунгпа дрогнул и готов был отступить, укрывшись в молельном зале. Однако настоятель даже не шелохнулся, и Дорджен Трунгпа остался рядом с ним, скованный страхом. Один из солдат ударил прикладом винтовки в лицо настоятелю, и старик рухнул на землю. Его били и пинали, потом поволокли по лужам к джипу. Там его подняли на ноги и вновь принялись бить — он падал под градом ударов, а его вновь поднимали и били…
Дорджен Трунгпа вдруг забыл о наставлениях ламы. Желая скрыться, он стремглав бросился в молельный зал, а за ним бежали солдаты. Свернув за угол, он наткнулся на солдат, шедших в обход. Они накинулись на него, как свора псов, и били до тех пор, пока он не прекратил всякое сопротивление. Его вытащили на центр внутреннего двора и швырнули на землю рядом с настоятелем.
«Моя карма, — подумал Дорджен Трунгпа. — Это я накликал беду. Мои действия погубили нас обоих и уничтожили монастырь». Он попытался сосредоточиться и думать о смерти хладнокровно и спокойно, пока офицер выкрикивал команды солдатам. Затем офицер выбрался из джипа. Лицо его было искажено яростью. Он обратился к настоятелю:
— По-китайски понимаешь, тунеядец?
Настоятель, уже стоя на четвереньках, поднял разбитую голову и ответил на китайском языке:
— Да.
Офицер расстегнул пуговицу нагрудного кармана френча и достал листок бумаги, тотчас же промокший насквозь под дождем; вытянул руку и прочитал:
— От имени крестьян Пемако и правительства автономного Тибетского региона Китайской Народной Республики обвиняю вас в насаждении феодализма. — Он оторвал взгляд от листка и плюнул на землю перед старым ламой. — В вину вам вменяется систематическая эксплуатация крестьян, использование их рабского труда на принадлежащей монастырю земле, взимание с них налогов в форме десятины масла и мяса яков, принуждение их к бесплатному труду на монастырской кухне, пока сами вы сидели сложа руки и бездельничали. Вы столетиями упорно насаждали феодализм и узаконили эту порочную систему, запугивая людей лживыми баснями и угрозами о вечном адском огне и о том, что если они не будут тебе повиноваться, то после смерти возродятся в виде гадов. Короче говоря, вы злоупотребляли невежеством простого народа, использовали суеверия и религию как орудия притеснения. Вы обвиняетесь в том, что хранили изображение самого главного паразита, злобного диктатора и правителя вашей феодальной империи — далай-ламы, пытавшегося расколоть нашу родину и подорвать взаимоотношения Китая с зарубежными нациями. Вы виновны в том, что не признавали верховную власть Коммунистической партии Китая. Кроме того, вы обвиняетесь в укрывательстве иностранного шпиона. Мы требуем немедленной выдачи этого человека. — Офицер оторвал взгляд от листка и прорычал настоятелю: — Ну, что скажешь, паразит?
Настоятель безмолвствовал.
В ярости офицер бросил листок на землю. Затем шагнул к настоятелю и, широко замахнувшись, со всей силы врезал ногой в армейском башмаке по подбородку старика. Раздался жуткий треск, и настоятель опрокинулся навзничь.
Дорджен Трунгпа закричал от ужаса и попытался вырваться из рук удерживавших его двух китайских солдат, но тотчас был усмирен несколькими ударами.
Офицер угрожающе склонился над израненным телом ламы:
— А ну, вставай, паразит. Чего разлегся в луже? Не хочешь полетать? Ты ж говорил крестьянам, что умеешь.
Медленно настоятель открыл глаза. Офицер опустил башмак ему на шею и проорал:
— Где беглый шпион?
На этот раз настоятель как будто предпринял попытку ответить — он мучительно пытался вздохнуть. Ожидая ответа на вопрос, офицер убрал ногу с шеи старика. И до его слуха донеслись слова настоятеля:
— Ом мани падме хум… Ом мани падме…
Услышав молитву, офицер резко развернулся и выкрикнул приказ собравшимся солдатам. Вперед вышли двое — настоятель узнал их: это были молодые тибетцы, изгнанные из деревни. Некогда они совершили серьезные преступления, и их заставили нищенствовать, прося подаяния, и жить вне общины на краю джунглей. Их обязали мыть монастырские туалеты и хоронить умерших жителей деревни. Оба были в новой мешковатой форме — их взяли в солдаты каких-то несколько часов назад.
Офицер улыбнулся и сказал этим двоим:
— По-моему, паразит страдает головной болью. Вылечите-ка его.
Один из солдат держал в руках молоток и бронзовый четырехдюймовый гвоздь. Лицо его кривила злобная ухмылка. Второй новобранец тяжело уселся на грудь настоятелю и ухватил старика за голову. Настоятель, словно не замечающий происходящего с ним, продолжал свою печальную молитву.
Солдат с молотком опустился на колени рядом с настоятелем и аккуратно приставил гвоздь к центру его лба. Помедлив, он поднял глаза на офицера. Офицер отрывисто кивнул, и молоток опустился с тошнотворным звуком, вгоняя гвоздь в череп. Последовали еще два удара, пока гвоздь не вошел в кость по самую шляпку. Руки настоятеля слабо встрепенулись и бессильно опали по бокам. Дорджен Трунгпа мучительно вскрикнул и в отчаянии опустился на пол. Над внутренним двором повисла тишина.
Затем раздался голос офицера, и Дорджен Трунгпа с ужасом понял, что тот обращается к нему.
— Ну что, парень, надеюсь, ты убедился, что правосудие вершится даже в такой дали от Пекина, как Пемако. Считай, что ты вырвался из лап этих злобных и безумных стариков. Ты совсем молодой. Сейчас посмотрим…
Он повернулся к сломанным воротам и рявкнул команду. Дорджен Трунгпа сжал зубы и вскрикнул от ярости и отчаяния. Двое солдат волокли молодую девушку — дочь самого зажиточного крестьянина деревни. Ей не исполнилось еще и двадцати, она была красива. Девушка кричала от ужаса и слабо вырывалась из рук мучителей. Они подвели ее к молодому монаху. Офицер что-то скомандовал. Двое державших девушку солдат сорвали с нее одежду и крепко держали пленницу прямо перед молодым монахом. Дорджен Трунгпа отвел взгляд от обнаженного тела.
