…Цирк погружается в полумрак. Прожектор, как луч солнца, пробивается сквозь темноту к центру манежа и ложится на ковер ярким кружком света. К нему подходит Олег Попов. Он греет солнечным теплом свои руки, лицо. Блаженно улыбаясь, явно представляя себе, что он оказался на теплой полянке, клоун усаживается в середину светлого кружка и не спеша достает из принесенной с собой корзинки батон белого хлеба и бутылку кефира.

Неожиданно солнечный луч отползает в сторону, оставляя клоуна в темноте. Попов идет за ним и силой возвращает его на прежнее место. Но солнечный круг вновь убегает, не желая подчиняться клоуну. Тогда клоун добром просит лучик оставаться на месте: он нежно гладит солнечный кружок, и тот, под действием ласкового обращения, позволяет клоуну вернуть его туда, где он лежал вначале. Клоун, обхватив двумя руками луч света, аккуратно несет его в центр манежа и опускает на ковер. И снова клоун греется и нежится в тепле лучика, но внезапно идиллическая картинка взрывается резкой трелью свистка милиционера. Оказывается, здесь нельзя сидеть. Клоун послушно складывает свои вещички и направляется к выходу, но, спохватившись, возвращается и, осторожно прикасаясь к яркому кругу, собирает его в небольшой солнечный зайчик, а затем прячет в свою плетеную корзинку. В корзинке вспыхивал огонек, и бережно неся его, Попов потихоньку уходил с манежа. В полумраке, окутывавшем цирк, были видны силуэт клоунской фигуры и солнечный блик, мерцающий в корзинке. Эта сценка всегда очень нравилась зрителям.

С Олегом Поповым Никулин познакомился у Карандаша. Они дружили, выступали в одном спектакле: Никулин с Шуйдиным вели коверными первое отделение, Попов — второе. Но внезапно в их отношениях появился холод, между ними словно кошка пробежала. Олег Попов в своих интервью за последние несколько десятков лет довольно резко высказывался в адрес Никулина. Он критиковал его за то, что Юрий Владимирович был коммунистом. За то, что тот якобы незаслуженно получил звание Героя Социалистического Труда. За то, что не умел жонглировать и ходить по проволоке. За то, что обещал отпраздновать юбилей Попова в цирке на Цветном бульваре и не сделал этого [ 68]. За то, что… всех претензий Олега Константиновича, видимо, и не перечислить, он был чем-то здорово обижен. Никулин же никогда не говорил о Попове плохо. Но у Юрия Владимировича была одна черта в характере: он был очень доверчив, доверчив безоглядно. Такое бывает с людьми, которые сами предельно честны и которым не свойственно замышлять против другого человека ничего дурного. Если кто-нибудь обманывал Юрия Владимировича, пользуясь его доверчивостью, он никогда не поднимал скандала, не выяснял отношения, не высказывал обиды публично. Он просто вычеркивал этого человека из своей жизни. Из интервью Максима Юрьевича Никулина: «Помню, я принес ему один цирковой проект. Он посмотрел и спросил: "А этот что здесь делает?" — "Он тоже участвует". — "Если он участвует, то я не буду". — "Погоди, тебе водку с ним пить не надо, даже разговаривать необязательно". — "Нет-нет, если он в этом проекте, меня там не будет"».

Вычеркнул ли Никулин из своей жизни и Олега Попова? Трудно сказать. Во всяком случае, известно, что, когда еще на заре своей карьеры Никулин с Шуйдиным поехали на гастроли в Ленинград, на следующий после их выступления день в газете писали: «Интересно показали себя молодые клоуны Юрий Никулин и Михаил Шуйдин, жаль только, что они полностью повторили репертуар Олега Попова». Олег Константинович гастролировал в Ленинграде чуть раньше. Вернувшись в Москву, Никулин с Шуйдиным сразу пошли к Попову: как же так, мы придумали репризы первыми! Не стыдно красть? На что Попов ответил: «А мне все равно, главное, чтобы меня публика любила».

Правда, родные Юрия Владимировича считают, что не этот случай был причиной разрыва его отношений с Олегом Поповым. Сказалась принципиальная разность этих двух людей — по характеру, по отношению к жизни, по отношению к людям.

В этом смысле очень характерной является концовка сценки «Луч света». Если Олег Попов в конце пантомимы собирал лучик солнца в ладошку, прятал в свою корзинку и куда-то уносил, то у Юрия Никулина и Михаила Шуйдина, собравших тот же самый лучик так же в ладони, реприза заканчивалась словами: «А это — вам!» И мгновенно клоуны бросали луч света зрителям, и в зале вспыхивал свет. Таким образом, сценка принимала совершенно иное звучание…[ 69]

Одно время (было это в перестройку) режиссер Андрей Кончаловский в различных интервью, которые он давал на телевидении и в печати, вовсю эксплуатировал свою же максиму: «Счастье, когда ты занят любимым делом и за твою работу тебе еще и платят. Выходит, что за полученное тобой от работы удовольствие ты еще и получаешь деньги!» У Юрия Никулина в 1960-е годы (впрочем, как и раньше, и позже) всё складывалось именно так. Он работал в цирке, который всегда считал своим родным домом, и в кино, которое было для него любимым делом. Это совмещение труда клоуна и киноартиста дало интересный результат: Никулин смог достичь взаимопроникновения искусств кино и цирка друг в друга. Нередко в цирке, на манеже, у него рождались идеи, которые потом он воплощал в кино. И наоборот, на съемочной площадке появлялись замыслы будущих цирковых реприз [ 70]. К тому же работа в кинематографе как бы раскрывала, разворачивала в Никулине те многочисленные грани человеческой натуры, которые в «конспективном» виде были заложены в его цирковой маске.

Одной работы на манеже было бы достаточно для того, чтобы имя Юрия Никулина вошло в историю нашего искусства. Но талант его был настолько многогранен, он так любил творить и имел такой вкус к жизни, что всё это вместе постоянно подвигало клоуна Никулина искать выход своей творческой энергии и в других жанрах. Он рисовал, он снимался в кино, он писал книги, любил петь — всё было ему интересно и всего было мало! Такое нечасто встречается.

Сниматься в кино Никулину особенно нравилось. Он сыграл более чем в сорока фильмах, играя как ярко комедийные, так и драматические, и поистине трагические роли. Если следовать линии его жизни, то в 1960-е его приглашали уже часто, но обычно на маленькие или даже эпизодические роли: Александр Митта позвал его в 1961 году в свою дипломную работу «Друг мой, Колька!», а годом позже в картину «Без страха и упрека», режиссер Елена Скачко — в фильм-спектакль «Иван Рыбаков». Были и «Маленький беглец», и «Новенькая», и «Семь стариков и одна девушка», но среди этого обилия небольших работ было и несколько таких, о которых интересно говорить, потому что они были знаковыми в жизни Юрия Владимировича. Одной из таких важных вех для «никулинских» 1960-х стало предложение Леонида Гайдая снова поработать у него в картине.

В этот раз Гайдай снимал фильм по произведениям О. Генри. Он выбрал три новеллы, объединив их в фильм под названием «Деловые люди». Никулину предложили играть жулика в новелле «Родственные души». На роль владельца особняка, который грабит этот жулик, утвердили Ростислава Плятта. В одной из сцен грабитель и хозяин, уже сдружившиеся на почве артрита, радикулита и прочих болезней, сидят на кровати в доме, который жулик-Никулин только что ограбил, и вспоминают какой-то старый анекдот. По роли они должны были от души смеяться, а ничего не получалось. Оператор нервничал, Гайдай сердился, грозил, что расходы за испорченные дубли вычтут из их актерских гонораров. Все равно никак смех у Никулина и Плятта не получался. Из воспоминаний Юрия Никулина: «В это время в павильон вошел директор картины и спросил режиссера:

— Ну как, отсмеялись они?

Плятта, видимо, этот вопрос покоробил, и он ехидно заметил: