На самом деле, «обормоты из публики» были не кто иные, как студийцы Юра Никулин и Толя Барашкин, а за легкостью и естественностью исполнения ими сценки скрывался огромный труд.
А началось всё с того, что Карандаш — Михаил Николаевич Румянцев, уже известный к тому времени всей Москве, — обратился к художественному руководителю цирковой студии Федоровичу с просьбой дать ему двух студийцев для участия в клоунаде, которую он недавно придумал. Федорович разрешил ему взять тех, кто лучше подойдет. Выбор Карандаша пал на самого маленького Барашкина и долговязого Никулина. Карандаш пригласил их к себе в гардеробную и долго рассказывал о своей новой клоунаде. То есть о том, что Никулин с Барашкиным должны, как зрители, сидеть в публике, а он, Карандаш, после конного номера вытащит их на манеж и начнет учить верховой езде. Поскольку на лошади они ездить не умеют, то это неумение повлечет за собой ряд комических трюков — падений, потери вещей, растерянности и пр. Всё это должно быть смешно, в том и заключалась суть номера. А додумывать его и дорабатывать предстояло во время репетиций. Но прежде чем репетировать клоунаду, Михаил Николаевич велел ребятам начать всерьез учиться верховой езде: «Если не будете уметь ездить, разобьетесь на первом же представлении».
В течение трех недель Никулин и Барашкин ежедневно приходили в шесть часов утра в цирк и под руководством опытного дрессировщика лошадей Бориса Манжелли учились ездить верхом. К концу занятий они уже могли самостоятельно, стоя на лошади, сделать несколько кругов по манежу. Только после этого началась работа над клоунадой.
Из воспоминаний Юрия Никулина: «Репетируя "Сценку на лошади", я впервые испытал на себе, как трудно рождается клоунада, как тщательно она делается. Карандаш приходил на репетицию с листком бумаги в руках. Видимо, он заранее продумывал сценарий выступления, необходимые или возможные трюки, текст к ним и все это записывал. Все, что он придумывал, пробовалось по несколько раз. Я и мой напарник ощущали себя простыми пешками: стояли там, куда нас поставил Карандаш, по команде падали, по команде двигались. Все распоряжения выполняли, не обсуждая их. Однажды я сказал:
— Наверное, главное, Михаил Николаевич, чтобы публика не узнала, что мы артисты?
А Карандаш на это резко ответил:
— Вы еще не артисты. Главное, чтобы публика не узнала, что вы свои».
Месяца через полтора ежедневных репетиций «Сценку на лошади» решили показать на воскресном утреннике. С одной стороны, это настоящее выступление перед зрителями, а с другой — утренник — не такой ответственный спектакль, как вечернее представление.
Публика в «Сценке на лошади» не все приняла, но смеялась. Потом опять репетировали и решили показать «Сценку» уже на вечернем представлении. Так клоунада постепенно обрастала «мясом» — новыми трюками, сюжетными ходами, поворотами. То, что на публике не проходило, безжалостно отбрасывалось. От спектакля к спектаклю Никулин смелел и уже от себя предлагал вводить в номер кое-что новое. Некоторые из его предложений воплощались в жизнь. Юра продумал и свой образ. Он решил, что это будет хулиганистый молодой провинциал, случайно зашедший в цирк прямо с Центрального рынка, что рядом с цирком на Цветном бульваре. И костюм подобрал соответствующий — получилось смешно.
Во время первых спектаклей со «Сценкой на лошади» Юра по-настоящему волновался и непроизвольно вел себя так, как действительно вел бы себя человек, впервые вытащенный на манеж. Поэтому он и был так убедителен в своем образе. Свое состояние, первые ощущения, а вместе с ними и свои действия Юра запомнил и потом закрепил на репетициях. И зрители верили, что он из публики, а не цирковой. Так сразу же проявилась удивительная сторона дарования Никулина, которую потом отмечали многие кинорежиссеры и кинокритики: естественность, умение создавать жизненные, убедительные образы. Ведь неумеха-наездник не раз фигурировал на манеже в подсадке в разных номерах и до Никулина, и после. У некоторых подсадок трюки выходили подчас сильнее, лучше, но было видно, что проделывает их артист. А в Никулине никто из зрителей не мог заподозрить «своего» в цирке.
К концу сезона «Сценка на лошади» проходила так хорошо, что после нее стало труднее работать другим номерам. Тогда решили этой клоунадой заканчивать отделение. И вот однажды в антракте одного из представлений Никулина вызвали в кабинет директора цирка Николая Байкалова, где сидел сам Юрий Завадский. Завадский! От неожиданности Юра даже рот открыл. Он хорошо помнил, как родители с восторгом обсуждали каждое посещение театра-студии Завадского. Спектакли «Вольпоне», «Ученик дьявола», «Волки и овцы», «Школа неплательщиков», которые он ставил и в которых сам играл, восхищали всю Москву. Лидия Ивановна бережно хранила в альбоме фотографию Юрия Завадского с автографом. А тут он сам — высокий, благородный, в профессорских очках. Он протянул руку Юре и сказал:
— Спасибо вам за доставленное удовольствие! Мне вы понравились. Должен вам сказать — если вы будете работать над собой, из вас получится хороший актер.
Оказалось, что Завадский, когда в первый раз увидел «Сценку на лошади», никак не мог понять, кто же эти двое, которых Карандаш вытащил из публики. Поверить, что это обычные зрители, он не мог. Но они настолько органично выглядели в роли приезжих, случайно попавших в переделку, так натурально демонстрировали растерянность, что Завадский засомневался — подсадки ли они? И тогда режиссер снова пришел на представление. Увидел, как из зала поднимаются те же самые парни, и только тогда понял: это артисты.
То же самое случилось полтора года спустя, когда в цирк, чтобы отобрать конные номера для съемок своего нового фильма «Смелые люди», пришел известный режиссер Константин Юдин. Все знали его, можно сказать, культовые фильмы —
«Сердца четырех», «Девушка с характером», «Близнецы», — многие фразы из которых разошлись на цитаты. Юдин сидел в зале, смотрел всю программу и во время «Сценки на лошади» смеялся до слез. А через три недели он с кем-то из своих ассистентов снова пришел в цирк и, увидев Никулина, встающего со своего места и направляющегося на арену к Карандашу, удивленно спросил:
— Позвольте, значит, это артисты выходят из публики? Ему объяснили, что это подсадка, обычная в цирке вещь.
И тогда Юдин потребовал познакомить его с этим высоким парнем. «Его обязательно нужно снимать в кино», — сказал он, сразу перечеркивая ту, другую фразу — «для кино вы не годитесь».
Когда Константина Константиновича привели за кулисы, Никулин уже ушел домой и знакомства не получилось. А через два дня дома зазвонил телефон — звонил ассистент Юдина Георгий Натансон, который пригласил Юру приехать на «Мосфильм» на кинопробы в картину «Смелые люди» на эпизод с трусливым немцем. Из воспоминаний Юрия Никулина: «От неожиданности я замер и, конечно, с радостью согласился. Мне велели на следующий же день прийти на студию.
В костюмерную "Мосфильма" меня провожала миловидная девушка. Пройдя несколько коридоров, переходов, бесконечных лестниц, минуя какие-то тупички, я сказал:
— Здесь можно заблудиться.
— Конечно, можно. У нас на "Мосфильме" есть места, куда не ступала нога человека, — спокойно ответила девушка.
И я ей поверил. В костюмерной выбрали для меня немецкую форму. Я оделся и пошел в фотоцех, где снялся в нескольких позах. С Натансоном мы условились, что он позвонит мне и вызовет на репетицию».
Но прошел месяц, а никто не позвонил. Тогда Юра сам позвонил Георгию Натансону, напомнил о себе. Ему ответили, чтобы ждал, так как идет работа, режиссер подбирает актеров на другие эпизоды. «Ждите и не волнуйтесь, мы вам позвоним». Потом, спустя еще пару недель, сказали, что эпизода с немцем вовсе не будет в картине. А потом, увидев этот фильм на экране, Юра понял, что эпизод с трусливым немцем оставили… но дали сыграть другому актеру.
Так с кинематографом у Никулина по-прежнему ничего не складывалось, но он все равно мечтал когда-нибудь сняться в кино. Поэтому когда в цирк пришли с киностудии и пригласили всех желающих участвовать в массовке, он был в первых рядах тех, кто записался. На этот раз снимался фильм о цирке и режиссеру требовались для массовки «зрители», которые смеется во время представления. На съемках всех пришедших усадили в зал и велели по команде смеяться. После первого дубля ассистент режиссера, обратившись к Юре, сказал:
