Акра уже оправилась от прошлогодней смуты, и жизнь наконец вошла в нормальную колею. Мир между кварталами был восстановлен. Карла Анжуйского особенно никто в городе не ждал. Король — это хорошо, но пусть лучше правит на расстоянии. Так было приятнее бюргерской коммуне, верхушке итальянских купцов, магистрам рыцарских орденов, патриарху и многим другим, которые имели свой кусок городского пирога и были довольны. И граф Роже, устраивающий рыцарские поединки и праздники для своих друзей-аристократов, тоже был доволен.

Уилл стоял у окна, слушал, морщась, пьяные выкрики гуляк за стенами Темпла.

— Опусти шторы.

Он оглянулся, увидел Эврара, болезненно щурящегося на своей узкой койке, и отпустил шнур. Штора с негромким свистом встала на место, погрузив покои в угнетающий полумрак.

Уилл подошел к капеллану, сел на табурет рядом.

— Извините, я не знал, что вы проснулись.

— Уже не сплю какое-то время, — сказал Эврар, кладя голову обратно на подушку. — Меня разбудило пение. — Он устремил на Уилла воспаленные глаза и печально вздохнул. — Празднуют его кончину. Как стервятники, обдирающие мясо с костей мертвого льва. Радуются, как будто сами его убили! — Негодование вызвало у Эврара приступ сухого прерывистого кашля.

Уилл привычным движением чуть приподнял его голову, а другой рукой поднес ко рту тряпицу, куда капеллан наконец сплюнул мокроту с большой примесью крови.

— Их нельзя осуждать за веселье, Эврар. — Уилл протянул капеллану чашку с водой, которую тот пренебрежительно отверг. — Бейбарс принес нашим людям много горя.

— Горя? — презрительно усмехнулся Эврар. — А сколько горя принесли мы мусульманам, когда пришли на их землю?

— Я только хотел сказать…

— Знаю, — пробормотал священник, закрывая глаза. — Знаю.

— По крайней мере сейчас есть надежда на мир. Прочный мир. Барака-хан сел на трон, но править всем будет Калавун. Так что смерть Бейбарса нам на руку.

Эврар посмотрел на него.

— Я уже давно не думаю о мести, — проговорил Уилл, как бы оправдываясь.

— По правде говоря, я бы не осудил тебя, если бы ты ее жаждал, — сказал Эврар. — По его приказу казнили твоего отца и похитили Элвин. У тебя есть личные причины желать ему смерти.

— Наверное, прежде были. Но теперь я не чувствую никакой радости. Сам не знаю почему. Вероятно, потому, что он не убил Элвин. Не знаю. Просто… — Он пожал плечами.

— Я знаю почему, — мудро заметил Эврар.

Уилл ждал ответа. Но капеллан молчал. Лежал с закрытыми глазами, мерно дыша. Кожа на его лице стала совсем прозрачной. Непонятно было, как в таком теле еще держится душа. Но она держалась. Прошло уже больше трех недель с тех пор, как лекари Темпла заявили, что жить ему осталось не больше одного дня.

— Сколько, говоришь, этому капеллану? — спросил главный лекарь Уилла. — Девяносто? Так ему давно пора было отойти на небеса.

Эврара соборовали две недели назад, а с тех пор еще два раза, но он по-прежнему решительно цеплялся за жизнь. Уилл решил, что капеллан снова заснул, но тот заговорил:

— Ты стал взрослым, Уильям.

Уилл усмехнулся:

— Мне тридцать, Эврар. Надеюсь, я уже какое-то время пребываю во взрослом состоянии.

Эврар кивнул:

— Да, ты взрослый, чтобы стать рыцарем. Даже коммандором. Но только сейчас ты достаточно вырос для понимания цели братства. — Уилл хотел возразить, но Эврар его прервал: — Все эти годы, что я тебя знаю, Уильям, тобой управляла страсть. Страсть загладить вину перед отцом, страсть к женщине, к мести. Но член братства должен быть иным. Стоять выше личных желаний и страстей. Он воин, и его поле битвы — будущее человечества. Это самая трудная цель — изменить мир к лучшему. Не себя, не отдельный народ, а весь мир. Ты не радуешься смерти Бейбарса, потому что теперь видишь мир иначе. Возможно, глубже, чем его вижу я.

— Мне приятны ваши похвалы, Эврар, но я по-прежнему грешен. — Уилл сунул руку за воротник мантии и вытащил длинную серебряную цепочку, где рядом с кулоном, изображающим Святого Георгия, висело небольшое золотое колечко. — Мной по-прежнему управляет страсть.

Эврар улыбнулся.

— Нет, Уильям. Теперь не страсть управляет тобой, а ты ею. Это большая разница. — Он снова закашлялся, но быстро успокоился. — Как она?

Уилл рассмеялся. Вернувшись из Дамаска, он застал Эврара больным и с тех пор не отходил от его постели, отлучившись лишь один раз, чтобы обвенчаться с Элвин. Андреас организовал тайный обряд. А потом Уилл вернулся к Эврару. С тех нор супруги общались только с помощью писем, которые носил Саймон. Вместе с письмами Элвин передавала корзинки с фруктами для Эврара.

— Ей стало лучше, — ответил Уилл.

— Как она ест? Ей нужно набираться сил. — Капеллан посмотрел на Уилла. — Чего ты улыбаешься?

— Я просто не мог себе вообразить, что настанет день, когда вы с сочувствием спросите о здоровье моей жены, носящей моего ребенка.

Эврар хрипло вздохнул.

— Я сам удивляюсь. Но жизнь, Уильям, всегда преподносит сюрпризы. — Он опять закрыл глаза. Вскоре его дыхание стало ровным и едва заметным. Балансируя на своем табурете, Уилл напряженно прислушивался, пытаясь уловить очередной вздох.

Час спустя он сам задремал, подперев подбородок рукой. Неожиданно веки Эврара затрепетали, и он разлепил сухие губы.

— Помнишь, я дал книгу рабби Илие? Ты ее забери в следующий раз, когда его увидишь.

— Хорошо, — сонно пробормотал Уилл.

Лоб Эврара наморщился.

— Встретит ли меня Хасан?

Уилл теперь окончательно проснулся.

— Что вы сказали, Эврар? Что?

Рот Эврара остался полуоткрытым, но он больше не произнес ни слова. Уилл коснулся вены на его шее. Она чуть трепыхнулась и замерла. Уилл медленно выпрямился, вглядываясь в Эврара, в его хрупкое маленькое тело иод одеялом, почти детское. Прежде чем позвать капеллана и лекаря, он встал, подошел к окну и нерешительно поднял шторы. В солар хлынул золотой солнечный свет. Он обернулся посмотреть на старика, купающегося в этом щедром свете, и отметил, что его прозрачная кожа как будто светится изнутри.

Вечером, когда Эврара облачили для похорон и на вечерне были произнесены заупокойные молитвы, Уилла призвал сенешаль. Он поднимался по ступеням к нему в покои, понимая, что день наконец пришел. Уилл ждал этого много лет, казалось, был готов, но все равно волновался. Теперь, когда главой «Анима Темпли» станет сенешаль, а Уилл в этом не сомневался, ему придется ответить за покушение на Бейбарса и обман братства.

Сенешаль пристально посмотрел на него, оторвавшись от лежащего на столе листа. Освещенный сзади вечерним солнцем, он казался крупнее, чем обычно. Гигант с короткими, темными, отливающими металлом волосами на квадратной голове.

— Садись, — бросил он вместо приветствия и снова углубился в чтение.

Стиснув зубы, Уилл прошел к табурету у стола и сел, с грустной иронией отметив про себя, насколько его сиденье ниже стула сенешаля. Он чувствовал себя напроказившим школьником, вызванным наставником для нагоняя. Видимо, этого сенешаль и добивался. Но почему? За что он так его невзлюбил и до сих пор не может простить, хотя прошло столько лет? Уилл рисковал жизнью, чтобы помешать похищению Черного камня, предотвратил страшную войну, остановил великого магистра, который был готов сделать шаг, откуда нет возврата. Что еще можно сделать и искупить вину в глазах этого человека?

Сенешаль молчал, продолжая читать. Молчание длилось уже несколько минут. Уилл беспокойно ерзал на табурете и наконец не выдержал и встал.

— Мессир, я хотел бы провести вечер в скорби по моему наставнику, удалиться в часовню и читать молитвы за упокой его души. Если вы пожелали меня изгнать, то прошу вас, покончите с этим поскорее, и тогда мы оба смогли бы заняться своими делами.

Сенешаль вскинул глаза и хлопнул ладонью по бумагам на столе.

— Садись!

— Мессир, я…

— Тебя никто не изгоняет.

Эту фразу сенешаль произнес тихо. Уилл засомневался, верно ли расслышал.