Яхмос словно бы родился во второй раз, когда ощутил, что может ходить, не чувствуя боли. Кровь беспрепятственно текла по его жилам, питая и снабжая силами каждую клеточку.

— В третий раз я обязан тебе жизнью, — сказал он, обращаясь к матери. — Ты произвела меня на свет, наделила священной силой фараона, а теперь вернула здоровье.

— Ты будущее Египта, Яхмос! Владыка гиксосов не ошибся, стремясь поразить тебя. А скажи мне, что за прекрасная юная женщина не сводит с тебя глаз?

— Ты успела заметить ее?

— Чтобы ее не заметить, нужно быть слепой из слепых.

— Если ты дашь согласие, мама, я хотел бы сделать ее царственной супругой фараона.

— И давно созрело твое решение?

Яхмос потупился.

— Нет, оно пришло ко мне внезапно.

— Как ее имя?

— Нефертари. Она дочь землепашца, но рождена быть царицей.

Яххотеп никогда еще не видела таким своего сына. Всегда владеющий собой, серьезный, терпеливый, основательный, он оказался способен и на страстный порыв.

Долгое молчание царицы обеспокоило Яхмоса. Без сомнения, мать уже вынесла приговор Нефертари. Но что, если она воспротивится их браку? Как он должен тогда повести себя? Представить себе жизнь без любимой он был не в силах, лишиться помощи и поддержки матери тоже не мог…

— Почему бы тебе не поговорить с Нефертари, мама?

— В этом нет необходимости.

— Неужели ее происхождение…

— Твой отец был садовником.

— Тебе кажется, что у меня было слишком мало времени на размышление, но…

— Взор Нефертари — взор царственной супруги фараона, сын мой.

Верховный правитель Апопи не мог не похвалить себя — подосланный в Фивы человек оказался на диво исполнителен и удачлив. Прислав владыке сандалии фараона, он дал ему возможность остановить воинственного юнца, который не сегодня-завтра мог бы стать всерьез опасным.

Наслав порчу на Яхмоса, Апопи поразит Яххотеп в самое сердце и обречет обоих на бездействие.

Апопи погрузил сандалии в стеклянную чашу, наполненную ядом скорпиона, и выставил ее на солнечный свет. Согреваясь, яд обретал разъедающую силу. День за днем он будет проникать все глубже в ноги самонадеянного юнца, причиняя ему невыносимую боль. Однажды дерзкий мальчишка покончит с собой, будучи не в силах ее больше терпеть.

Владыка поднялся по лестнице, ведущей к покою в сердцевине крепости, и с раздражением услышал неистовые вопли своей супруги. Днем и ночью госпожу Танаи одолевали кошмары, и жене главного казначея Име приходилось приносить ей все больше опиума. Апопи подумал, что давно не навещал несчастную, а как-никак именно ей пришла в голову благодетельная мысль покончить с Миносом. Внезапная смерть художника избавила владыку и от Ветреницы, чье присутствие стало его тяготить. Рано или поздно ему пришлось бы отправить их обоих к быку на арену…

Солнце поднялось не так уж высоко, но яд в стеклянной чаше закипел. Апопи захотел переставить ее, но она разбилась в его руках на тысячу кусков. Яд потек ему на ноги, прожигая кожу насквозь.

Тянулось время, тянулась война.

В Анатолии, в Азии мятежники не сдавались, уходили, прятались, нападали то здесь, то там, не давая возможности Яннасу дать генеральное сражение и одержать победу.

Мемфис разделился на две половины: в одной хозяйничали гиксосы, в другой — мятежники, которым военные отряды из Пер-Камоса подвозили пищу и боевые припасы.

Месяц за месяцем царица Яххотеп вопрошала бога Луны о дальнейших действиях и получала один ответ — наберись терпения, медли. Радостно приветствовала она рождение новой царственной четы — Яхмоса и Нефертари. Соединяла их не только взаимная глубокая любовь, но и растущее с каждым днем чувство ответственности за свой народ и осознание своего долга перед Египтом.

Каждый вечер Яххотеп молилась на берегу священного озера. Сюда, на берег, пришел к ней сын, двадцатилетний Яхмос.

— Скоро, мама, мы будем праздновать одиннадцатую годовщину моего правления, а Египет по-прежнему стонет под гнетом рабства. До сих пор я не чувствовал в себе силы сражаться, как мой отец и старший брат, но теперь я готов.

— Да, ты готов, Яхмос. Но предсказания не сулят удачи.

— Нужно ли с ними считаться?

— А не станет ли наша поспешность роковой ошибкой?

— Гиксосы пока не отвоевали ничего из потерянного ими. Мы же за это время построили множество судов, обучили немало воинов. Ради чего нам откладывать наступление?

— Мне по душе твои слова, сын мой. Освобождение родины — наша постоянная и неустанная забота. Но лишь добрая воля богов и осеняющий нас дух Амона дадут нам силы для решающей победы.

— Нам нужно расширить и украсить Карнак и возвести святилище Амона Фиванского в военном городке. Завтра же я отдам распоряжение.

Боль в ногах мучила Апопи. Ходить он не мог, два гиганта-киприота, которым по его приказу отрубили языки, переносили его с места на место на сосновом троне. С каждым днем он становился все неподвижнее, все молчаливее, но продолжал править единовластно.

Яннас укреплял позиции гиксосов в Азии, оставляя за собой горы трупов, Хамуди — в Дельте, высылая непокорных. Обнищание осажденного Мемфиса помогло расцвести торговле в Аварисе.

Но еще не покорились царица Яххотеп и жалкий молокосос-фараон. Хотя они не дерзали больше сражаться и затихли в своем углу, само их существование было оскорблением величия гиксосов. Как только Яннас вернется, властитель разработает новую кампанию и справится с мятежниками.

Колдовство с сандалиями обернулось против него самого, но тем яростнее жаждал он расправиться с Яххотеп, чары которой успешно соперничали с его собственными. Он победит, и это будет самая сладкая победа за все его владычество.

На небе собирались тучи, и Апопи приказал отнести себя в храм Сета, где отныне он был единственным верховным жрецом. Кто еще мог себе позволить напрямую общаться с бурей и молнией?

Едва он оказался в святилище, боль в ногах стала нестерпимой. Апопи не стоило большого труда догадаться, что сейчас должно свершиться что-то чрезвычайно важное.

Взяв в руки окровавленный череп священного осла, он вперил глаза в черные глазницы.

Он увидел Фивы, царицу, ее сына. Увидел, как они заключают между собой союз, несущий в себе силу целой могучей армии.

И тогда Апопи вновь обратился к Сету, прося сломить его врагов, разделив их навсегда.

На третий день первого месяца сезона половодья одиннадцатого года своего правления Яхмос отплыл на север, чтобы наметить план строительства святилища Амона в военном городке. В тот же самый день Джехути, верховный жрец Карнака, склеил наконец древний календарь благоприятных и неблагоприятных времен, доставшийся ему в виде отдельных клочков папируса, соединить которые было необычайно трудно.

Приложив последний кусочек к обширной мозаике, ученый жрец едва не задохнулся от волнения, сердце у него забилось чуть ли не в горле. Всегда сдержанный, владеющий собой при любых обстоятельствах, он побежал во дворец. Царица Яххотеп приняла его немедля.

— Госпожа! Остановите все дела, пусть все слуги охраняют его величество фараона! Сегодня день, когда родился бог Сет. Нет сомнения, владыка гиксосов знает об этом и направит всю его силу против нас.

— Яхмос поплыл на другой берег Нила в военный лагерь, но я постараюсь догнать его.

— Только не подвергайте себя опасности! Вы тоже можете стать жертвой небесного огня.

Царица не вняла словам верховного жреца. Она спешила. Все ее мысли были об опасности, грозящей сыну. Джехути успел лишь вручить ей тончайшую льняную ленту с иероглифами священного заклинания.

— Наденьте ее на шею фараону, госпожа, — сказал он, — и, быть может, это спасет ему жизнь.

Насылая на Фивы яростную грозу, разметавшую половину города, Апопи обращался к силе туч и ветра. На этот раз, собирая бурю против города Амона и его долины мертвых на западе, он просил взбунтоваться и Нил.