Настал черед гребцам показать, на что они способны.

Праздник был в самом разгаре. Десятки юных дев распевали сочиненный градоправителем Титой гимн, прославляющий добродетели владыки Апопи.

Внезапно истошные крики нарушили стройное пение.

Разгневанный Тита, сын Пепи, дал знак стражникам схватить мерзавцев, помешавших исполнению гимна, и немедленно их казнить.

Между тем крики не прекращались. Они становились громче, и градоправитель понял, что доносятся они из-за городской стены.

— К воротам сбежались крестьяне из окрестных селений, господин, — доложил начальник стражи. — Они умоляют впустить их.

Пришлось прервать церемонию. Поднявшись на стену, медведь увидел возмутительную картину: десятки лентяев вместо того, чтобы работать, колотили в ворота, надеясь спасти свою никчемную жизнь!

А по обширным полям, где зрели пшеница, ячмень и лен, к городу приближалась армия освобождения. Возглавлял ее сам фараон Камос.

— Скорее впустим крестьян! — сказал глава лучников.

— Ни за что! Из-за этих жалких людишек город нельзя подвергать опасности. Лучше перебейте их, чтоб не шумели.

— Перебить? Но, господин… Это же наши крестьяне, они нас кормят!

— Ворота не открывать ни в коем случае. Исполняйте приказ! А потом цельтесь во врагов, не подпускайте их к стенам.

Египетские воины с ужасом наблюдали, как лучники Титы, сына Пепи, убивали безоружных землепашцев.

Молодой военачальник и несколько его воинов, не в силах сдержать возмущения, бросились на помощь несчастным, но погибли, пронзенные стрелами.

— Я запрещаю действовать без приказа! — крикнул фараон. — Вы видите, к чему приводит нарушение дисциплины!

— Нужно забрать тела наших погибших воинов и предать их земле, — проговорил, выступая вперед, градоправитель Эмхеб.

— Люди не должны жертвовать жизнью ради умерших. Сначала возьмем город в кольцо.

Египтяне разбили лагерь вокруг городских стен, держась подальше от стрел, разложили шатры, и хранитель печати Неши занялся распределением провианта.

По приказу царицы передовые отряды во главе с Усачом и Афганцем расположились на севере, ближе к реке, чтобы проследить, как бы гиксосы не прислали к городу подкрепление и не напали внезапно на осаждавших.

После захода солнца Яхмес, сын Абаны, с десятком смельчаков подобрался вплотную к стенам. Им удалось перенести в лагерь останки убитых товарищей, а также троих тяжелораненых. Их поместили на барку, ставшую походной лечебницей. Кошечка начала выхаживать пострадавших.

— Похоже, стены Неферуси крепкие, — заметил градоправитель Эмхеб. — Если мы непременно хотим взять город, осада продлится долго.

— Я пока что вернусь на судно, — решил Камос.

В пику осадившим город повстанцам и в знак пренебрежения к опасности Тита, сын Пепи, устроил роскошный пир во дворце. Вместе с прекрасной супругой он восседал во главе стола.

— Ну что ты хмуришься, Анат? Даже если ты не в духе, сделай вид, что тебе весело.

— Разве ты забыл, что к городу подступил враг?

Медведь с аппетитом обгладывал гусиную ножку.

— Жалкая горстка бунтовщиков недолго продержится. Угроза невелика.

— Ты уверен?

— Гиксосы не замедлят прислать нам подкрепление. Завтра же на рассвете этих дурней атакуют с тыла и передавят всех до единого. Впрочем, нет. Пусть оставят парочку в живых. Я пошлю их в Аварис, в дар правителю Апопи. Уж он натешится, их пытая. А потом в благодарность осыплет меня милостями. Так что, по существу, нападение безмозглых мерзавцев нам на руку. Победив их, я упрочу свое положение.

Музыканты играли уныло, без малейшего вдохновения. Выводили на флейтах и арфах такую монотонную, назойливую мелодию, что градоправитель Тита, сын Пепи, в бешенстве их прогнал.

— Пошли вон, ничтожества!

Музыканты ушли.

Анат по-прежнему тревожилась, слова мужа не успокоили ее.

— Ты, правда, сумеешь защитить город?

— Я уже расставил по стенам лучников, ни одна собака не сунется. Успокойся, душечка, никакой опасности нет!

— Ты уверен, что гиксосы — непобедимые воины?

— Гиксосы непобедимы, не сомневайся.

Камос в тревоге ходил из угла в угол, словно запертый в клетку зверь. Он все думал, как сохранить жизнь своим воинам и в то же время взять город. Но не мог придумать. Задача казалась неразрешимой. Напряженные размышления ни к чему не привели. В конце концов он вышел на палубу и увидел мать, в раздумье смотревшую на закат.

— Какое решение ты принял, сын мой?

— Я не могу принять решения. Затяжная осада охладит пыл египтян и замедлит наше наступление на север, а ведь мы двигались столь стремительно! Поспешный штурм окончится неудачей и унесет много жизней.

— Вот о том же раздумывала и я.

— Что ты посоветуешь мне?

— Не знаю. Сегодня ночью я буду молиться богу луны Хонсу и вопрошать его. Он ведает временем, знает волю небес и пошлет нам знамение, дабы мы не сбились с пути. Спи спокойно, сын мой.

Афганец и Усач почуяли неладное и решили спуститься вниз по Нилу в легких лодках, взяв с собою десяток опытных искусных воинов. Плыли себе тихонько, не торопясь, вглядываясь во тьму и чутко прислушиваясь.

— Они здесь, — прошептал Усач. — Вот видишь, мы с тобой не ошиблись.

У самого берега стояли на якоре две барки гиксосов.

Дозорных не было видно. Должно быть, они беспечно ушли со своих постов. Прочие высадились на сушу и спокойно отдыхали, полагая, что здесь некого бояться: враг сосредоточился у стен Неферуси, а туда предстояло приплыть лишь на следующий день.

Усач отправил одного из воинов обратно в лагерь за подкреплением. Оба передовых отряда разбили шатры поближе к реке и ждали сигнала в полной боевой готовности.

Через некоторое время все были в сборе.

— Сначала займемся барками, — решил Афганец. — Пусть лучшие ныряльщики бесшумно подплывут к ним, незаметно вскарабкаются на корму и перебьют оставленных дозорных. Как только справитесь, готовьте барки к отплытию. Да, и пришлите к нам гонца, мы будем ждать вестей.

Если дозорных не удастся застать врасплох и захват барок окончится неудачей, гиксосы поднимут тревогу, всполошатся, примутся прочесывать окрестности. Тогда кровопролитного боя не избежать.

Все напряженно вглядывались во тьму. Казалось, время остановилось.

Наконец из воды вынырнул воин.

— Мы победили. Барки наши. Там ни одного гиксоса не осталось.

— Окружаем тех, что на берегу. Заходим с трех сторон. Как только они уснут, нападаем! — приказал Усач.

Камосу не спалось. Он все думал об отце и чувствовал невыносимую боль, будто это его, а не Секненра изрубили в бою. По правде сказать, бессонница мучила его с тех пор, как он стал фараоном. Юноша отдыхал не больше двух часов в сутки, однако силы его не иссякали.

В дверь постучали.

— Государь! Приближаются две вражеские барки! — сообщил градоправитель Эмхеб.

Камос выбежал на палубу. Кто мог предугадать, что враг отважится плыть ночью, в непроглядной тьме, хотя это смертельно опасно? Поздно сокрушаться, пора готовиться к бою.

Поднявшись по тревоге, египтяне мигом взялись за дело. Вдруг кто-то крикнул:

— Глядите! Это же Усач! Размахивает факелом на мачте!

Все вздохнули с облегчением.

Две барки осторожно причалили к берегу.

Воины праздновали победу и поздравляли смельчаков.

— Государь! — доложил Афганец. — Египетский флот увеличился. Отныне у нас под началом еще две барки. А вот предатель Тита напрасно ждет подкрепления. Помощь не подоспеет.

— Молодцы! Отлично сработано!

— Мы напали на врагов, когда те спали. У нас трое убитых и пятнадцать раненых.

— Их раны перевяжут. А вы пока отдохните.

— Отдыхать нам некогда — штурм на рассвете. Едва успеем перекусить!

Фараону нечего было на это ответить.