– Что вам здесь нужно? – спросил он с нескрываемым раздражением.

– Ваша светлость, все, о чем я прошу, – это выслушать меня. Дело в том, что я училась в одной школе с вашей глубокоуважаемой кузиной, герцогиней Скарфилд.

– Рад за вас, – сказал Гриффин. – Полагаю, это не те самые не терпящие отлагательства основания вашего дела.

Она хлопнула в ладоши.

– Я располагаю информацией о некой гувернантке из академии герцогини. Нельзя в руки этой женщины вверять вашу племянницу.

Гриффин тут же подумал о Харриет.

– Если это одна из сплетен о моей компаньонке, – сказала тетушка, – то герцог сию же минуту вышвырнет вас из дома.

– Давайте не будем торопиться, – сказал Гриффин радушно. – Ведь все, что, так или иначе, связано с заботой об Эдлин, заслуживает нашего внимания.

Леди Клипстоун набрала в грудь воздуха.

– Это не какие-нибудь низкие слухи, ваша светлость. То, что велит мне открыть вам моя совесть, связано с защитой юной мисс Эдлин и вашей семьи.

Гриффин ободряюще улыбнулся, не обращая внимания на презрительную гримасу на лице тетушки.

– Низкие слухи, – сказала та брезгливо. – Тебе должно быть стыдно, что ты слушаешь.

Как ни странно, но он действительно чувствовал стыд, но не настолько, чтобы стыд этот перевесил любопытство на чаше весов.

– Если у вас есть что сказать, прошу вас, выкладывайте скорее.

– Я уверена, что ваша забота о будущем Эдлин не знает границ. – Она вежливо ждала, пока Гриффин кивнет в знак согласия. Но, не дождавшись, продолжила уже поспешнее: – Как и желание окружить ее самым лучшим.

Тетушка зыркнула на нее:

– Потому-то она и учится в лучшей академии Лондона.

Леди Клипстоун победоносно вздернула подбородок.

– Но станет ли лучшая академия нанимать бывшую воровку и дочь уголовника, находящегося в розыске, чтобы та учила впечатлительных девушек? И хотите ли вы, чтобы вашу чувствительную племянницу доверили женщине более сведущей в пороке, нежели в добродетели, востребованной в высшем свете?

Она сделала эффектную паузу, но Гриффин раздраженно посмотрел в потолок.

– Ну, все, с меня довольно, – сказала леди Паулис. – Если вы намерены очернить репутацию мисс Гарднер, я настаиваю на доказательствах.

Леди Клипстоун нервно сглотнула.

– На ее прошлые деяния имеется документ публичного характера.

Примроуз встала.

– Ты сам вышвырнешь эту даму, которая уже битых полчаса заговаривает нам зубы, или это сделать мне?

Гриффин нахмурился, глядя, как посетительница в панике оглядывается по сторонам, словно в поисках ближайшей двери.

– Я сама найду выход, благодарю вас. – Ее каблук зацепился за турецкий ковер. – Кстати, я с превеликим удовольствием возьму мисс Эдлин в ученицы. И я обещаю, что под моим началом она узнает все самое необходимое для жизни.

Не меньше минуты Гриффин и Примроуз молча наблюдали в окно, как посетительница взбирается в маленькую двуколку и, хлестнув коней, уезжает несолоно хлебавши.

– Ну и дела, – сказал Гриффин. – У нашей гувернантки есть пара секретов.

Примроуз фыркнула.

– А то ты не знал. Да и я была в курсе дела. Шарлотта рассказала нам достаточно.

– Да, – после некоторой паузы сказал Гриффин. – Но вынужден признать, далеко не все.

– Вы и сейчас знаете далеко не все, – сказала Харриет, которая тихо стояла за ними. – Она не сказала вам самого страшного из содеянного мною. Я обещала герцогине, что никогда не буду говорить об этом, но я рада, что все открылось. Я пойду собирать свои вещи.

– Никуда ты не пойдешь, – сказала леди Примроуз – Мы должны ехать в парк.

Харриет покачала головой, отступая в прихожую:

– Как вам будет угодно, мадам. Тогда я соберусь по возвращении с прогулки.

– У нас с вами контракт, Харриет, – бросила леди Паулис небрежно. – Если вздумаете уйти, я подам на вас в суд.

Гриффин не сдержал улыбки.

– И нечего выглядеть таким довольным, – сказала Примроуз, ткнув в его сторону тростью. – Эмма не стала бы брать Харриет под свое крыло, если бы не была уверена, что девочка заслуживает искупления.

– Довольным? Вы подловили меня, – сказал Гриффин, держась подальше от тетушкиной трости. – Она, похоже, еще опаснее вас, – весело бросил он.

Тетушка возмущенно вспыхнула.

– Избегнув тюремной камеры, она, быть может, станет тем самым стержнем, которого так не хватает нашей семье.

Оно двинулось к карете и село позади бесплотной тени Демона.

Перси Биши Шелли. «Демон Мира»

Они заехали за Эдлин в академию.

Харриет сомневалась, что вторая половина дня может выдаться еще хуже, пока экипаж герцога не остановился у резиденции в Мейфэре, куда они заехали за леди Констанс Чаттертон. У истории нет сослагательного наклонения, и прошлого не вернуть. Вот и Харриет не могла переделать то, что было сделано. Равно как не могла она сменить свою семью, хотя и не общалась с ней уже очень давно. Эти Боскаслы были смелыми людьми, раз дали ей второй шанс.

Но какими бы храбрыми они ни были, они не должны терпеть позор из-за нее. Она никогда еще не чувствовала себя такой униженной, как после речей леди Клипстоун, которая открыла герцогу ее прошлое. Что стал думать о ней Гриффин после визита этой вороны или что посетительница подумала о герцоге, оставалось неясным. В голове пронеслась мысль, что, пожалуй, стоит предупредить герцога, что в будущем их семью из-за ее, Харриет, прошлого может ждать еще больше неприятностей.

Она только представить не могла, что такое может случиться дважды за один день.

За короткую поездку леди Паулис несколько раз сжимала руку Харриет, давая знать, что между ними ничего не изменилось. Харриет же боялась посмотреть на нее.

Неужели все так просто? Или это еще один благородный жест?

Герцог, напротив, не сделал ни единой попытки поддержать ее. Он сидел, расправив широкие плечи, и казался воплощением спокойствия. Его глаза не выражали ровным счетом ничего, хотя от одного его присутствия Харриет испытывала дьявольское удовольствие.

Затем карета остановилась. Леди Констанс выплыла из парадных дверей, отчего дома и спустилась по лестнице. На ней было лимонного цвета шелковое платье, подчеркивавшее ее идеальную кожу. Волосы у нее были темно-русыми, а глаза серыми и совершенно бесхитростными. Она двигалась с уверенностью принцессы: каждый шаг был грациозным и таким легким, словно она шла по воздуху. Ее изящная, отороченная мехом лисицы шляпка сидела на голове под таким углом, чтобы подчеркивать аристократические, черты лица. Зависть отравила радость Харриет. Она надеялась, что Констанс зацепится каблуком за подножку кареты и упадет на мостовую прямо в свежую кучу конского навоза. После чего, как надеялась Харриет, Констанс провоняет насквозь настолько, что от одного ее вида герцога будет выворачивать наизнанку.

Жаль, но ничего не поделаешь. Семья леди Констанс могла похвастать голубыми кровями такой древности, что корни их семейного древа уходили к временам славных баронов, когда достаточно было собрать армию отбросов со всего королевства и срубить пару сотен голов, чтобы взять в жены прелестную дочь побежденного короля.

– Леди Паулис! – воскликнула Констанс таким идеально поставленным голосом, что Харриет тут же стало очевидно, что с ее ораторским искусством лучше помалкивать. – Как молодо вы выглядите! А до чего же хороша мисс Эдлин, вы только посмотрите! Я с гордостью буду представлять вас лондонскому свету.

На Харриет она даже не обратила взор своих бесстрастных серых глаз.

Последним удостоился ее внимания герцог, зато ему было отведено значительно больше времени. Она потупила взор, когда Гриффин вежливо, если не сказать безразлично, кивнул ей. Ах, какое это было женственное замешательство! Она села позади него рядом с Эдлин, которой совершенно не хотелось делиться местом.

С этой минуты леди Констанс завладела всеобщим вниманием. Сладким голосом она рассказала герцогу, что одобряет новую тюремную реформу. Констанс в красках описала одежду, которую она щедро пожертвовала уличным проституткам. Она перечислила все благотворительные фонды, куда она регулярно перечисляла деньги из своего состояния. Констанс рассказала о своей борьбе с выгребными ямами. Она назвала несколько приютов для бездомных детей, которые она частенько посещает с подарками. Харриет прикрыла глаза и представила, что беспризорники смотрят на нее как на сказочную фею. Как будто случайный поцелуй поможет забыть о голоде, одиночестве и о том, что их бросили.