Я поведал приятелю, как хило у меня обстоит с документами.

— Ни хрена себе.

— Я знал, что на тебя можно положиться, ты же у нас спец по таким вопросам, — продолжил я.

— Кстати, как колени? Не ноют боевые раны? — полюбопытствовал он.

— Да так, побаливают на вдохе.

— Советую тебе в суд подать на того чувака, который вывел газонную траву «Астроторф». Столько профи из-за него крест на карьере поставили.

— Может, заодно уж засудить того, кто футбол придумал. Представь, какие передо мной горизонты открылись бы, если б вовремя за ум взялся, вместо того чтобы за мячиком гоняться.

— Тогда я присоединяюсь к групповому иску. Если бы не тотализатор, давно бы обеспечил себя до конца жизни.

— И что бы ты стал делать со своей обеспеченной старостью?

— Да все то же самое: летал на самолетах и за юбками таскался — разве что не так усердно.

Он открыл дверцу багажного отсека на носу самолета и запихнул туда мою сумку.

— Чарли, слушай, если тебе неохота впутываться — ну, что я без документов, и все такое…

— Без проблем. Знаю, как обстряпать это дельце. Думаешь, просто так я твоими коленями интересуюсь? Короче, когда будем подлетать к Северной Эльютере, я над соляными болотами на бреющем пройду. А ты на распорки спустишься, и сигай вниз. Ну, как тебе план?

Временами было сложно понять: то ли Чарли шутит, то ли говорит всерьез.

— Давай залазь, — подбодрил он. — Что-нибудь придумаем.

Я сел в кресло второго пилота, мы оторвались от посадочной полосы и взмыли ввысь. Чарли держал курс строго на восток. Я вытянул ноги, уставился в иллюминатор и задумался о чем-то своем. Все-таки была какая-то приятность в мысли, что берега солнечной Флориды остались позади. Когда кажется, что жадность и человеческая недальновидность пожрали весь штат, что дюны раскатаны бульдозерами, а на побережье понастроили небоскребов, и что маленькие, недавно вылупившиеся черепашки ползут на припеченное полуденным солнцем шоссе, где их немилосердно раскатывают в лепешку… Короче, когда приходишь в отчаяние, потому что дальше уже некуда, взгляни на необъятную синь океана, еще не загаженного цивилизацией, и сразу все само собой образуется. По сравнению с этой живой громадой воды ощетинившиеся цементными шпилями берега кажутся ничтожным вызовом природе.

Через каких-то десять минут полета из Форт-Лодердейла мы вошли в воздушное пространство Гольфстрима. Под крылом, взмучивая приливную зону шельфа, из Флоридского пролива вырывался яростный, фантастически-синий поток. Он устремлялся вперед в благородном порыве оградить северные широты от нещадной арктической стужи. Если бы не Гольфстрим, Ирландия не зеленела бы зеленой травкой — да что там, это была бы вторая Норвегия.

Если ты пересек Гольфстрим — считай, официально попадаешь в тропики. Это демаркационная линия между «Скорей бы уже» и «Ну наконец-то». С этого момента смело выбрасывай из головы убеждение, что расписания — насущная необходимость человечества.

Тамошние старожилы поговаривают, будто пролив уже не тот, что прежде, и в их времена вода была синее и солнце ярче. Пусть верят во что хотят, если это навевает ностальгию. Могу сказать только за себя: я смотрел на эту синеву, и душу щемило в предвкушении скорой встречи с женщиной-мечтой. Чарующая синь уводила в немыслимые дали, успокаивая взвинченный мозг, и я забывал о том, что где-то на хвосте сидят громилы, которым приказали со мной расправиться, а в лодочном ангаре плавает труп сунувшегося не в свое дело щенка-переростка.

Я проспал тот момент, когда мы описывали дугу над Бимини, и проснулся уже над Спэниш-Уэллс. Пилот держал курс на юг, на аэропорт Северная Эльютера. В паре миль к востоку я разглядел Харбор-Айленд и даже различил с подветренного борта общественную гавань и теннисный корт со стороны океана — вполне возможно, что это был корт пляжного клуба «Альбери», корпуса которого прятались под густыми кронами бамии и огненного дерева. Харбор-Айленд — остров-невеличка, даже аэропорта своего нет. Так что добраться туда можно на водном такси или таксомоторке. Сначала ты приземляешься в Северной Эльютере, проходишь таможенный досмотр, а после… После мне осталось лишь уповать на Чарли: надеюсь, у него созрел какой-нибудь план.

— На твое счастье, — изрек Чарли, — собирается гроза.

И кивнул в сторону: на горизонт неотвратимо наползала беснующаяся черная мгла.

— Покамест опережаем, — добавил пилот. — Попридержу коней.

Он сложил ладони рупором и, обернувшись к пассажирам, раскатисто пробасил в лучших игровых традициях:

— Леди и джентльмены, говорит пилот. Диспетчерская просит повременить с посадкой. — Чарли покашлял, прочистил горло, изображая статические помехи. Пассажиры прыснули, шоу пришлось им по вкусу. — В качестве бонуса вы получаете бесплатный обзорный полет стоимостью пятьдесят центов. Наслаждайтесь видами.

Чарли поднырнул влево и повел самолет резко вниз. Одна пассажирка взвизгнула и вцепилась в мужа. Какой-то мужчина пробормотал: «Твою мать». В трехстах футах над землей Чарли выровнял железную птичку и на бреющем пролетел над Данмор-Байтом. Это канал шириной в две мили, отделяющий Харбор-Айленд от Северной Эльютеры.

— Слева вы видите дома верноподданных Британской империи. — Перекрикивая рев двигателей, Чарли указал на рядок разноцветных домиков: розовых, желтых, голубых, аккуратной улочкой протянувшихся вдоль берега. — Поселение заложено в семидесятых годах восемнадцатого столетия первыми прибывшими на остров поселенцами. Грянула революция, и кое-кто из ярых приверженцев короля Георга просек, что ему не поздоровится. Вот и драпанули из обеих Каролин да Виргинии — и всем скопом сюда. Пошли дети, внуки, правнуки — так и прижились. Уж двести пятьдесят лет без малого так живут: женятся между собой, ведут дела.

Мы прошли креном над Харбор-Айлендом, пролетели над курортом для дайверов «Валентин», над главной пристанью, туда, где остров истончается и вытянутым хвостом уходит к югу. Развернулись на запад, к Эльютере. Гроза так и поперла: ненастье быстро приближалось. Над черной тучей полыхали вспышки молний, дул шквалистый ветер.

Один из пассажиров перегнулся через переднее сиденье и спросил Чарли:

— Это, случайно, не тропический циклон?

— Какой там! Тот на полпути к берегу, в океане, — ответил Чарли. — Еще и не решил, куда нагрянуть.

Эльютера — тощий продолговатый остров, пара миль в поперечнике, не шире. Зато велик в длину: с северной точки до южной протянулся на сотню миль. Чарли устремился к так называемому Мосту Оконное Стекло, этакому известняковому хребту, по которому едва-едва проедет машина. Этот перешеек — самое узкое место на острове. По одну его сторону раскинулась непроглядная синева Атлантики, по другую — нежно-изумрудные воды Карибского моря.

— А вот здесь начинаются те самые пещеры, — сказал Чарли, указывая на обрывистые известковые берега за Мостом, на многие мили испещренные дырами и уставленные замысловатыми арками. — Это не остров, а головка швейцарского сыра: сплошь одни лазы да пещеры, насквозь пронизан. Раньше, бывало, если буря какая надвигается, так все островитяне — сюда, и в пещерах пережидают.

— Ух ты, круто! — Один из молодых людей не сдержал восторга. — А сюда пускают полазить?

— Наверняка, — ответил Чарли. — Только лучше без провожатого не соваться, иначе есть риск навсегда с жизнью расстаться. И берегитесь, известняк — штука ненадежная: как по башке приплюснет, костей не соберешь.

Когда на ветровое стекло «Навахо» упали первые капли дождя, Чарли взял курс на аэропорт Северная Эльютера. Самолет тяжело плюхнулся на посадочную полосу, попрыгал на шасси, выравнивая корпус, и наконец остановился. Дождь лил как из ведра. Мы не доехали доброй сотни ярдов до терминала местного аэродрома. Кондиционер был отключен, и в тесном салоне парило, как в печи. Одна пассажирка обмахивалась журналом, другие раскраснелись и чувствовали себя неважно.