Именно тут шестьдесят пять миллионов лет назад исчезли динозавры, после того как метеорит диаметром пять километров пропорол землю и поднял хребет Рифта.

Тут же появился человек – среди долин, холмов, равнин, лесов, среди антилоп, львов, зебр, буйволов, слонов. Благодаря богатой вулканической почве и обильным дождям ночной пейзаж превратился в пышный эдем. Из смерти проросла жизнь.

Самолет оставил позади зеленый рельеф Эфиопии и теперь пролегал над пустыней Данакиль, враждебной и завораживающей. Под крыльями проплывали сюрреалист четкие панорамы, похожие на картины абстракционистов ярко-оранжевые железистые впадины, кроваво-красные минеральные болота, блестящие пласты черной лавы, какие-то фиолетовые вздутия, скрученные извилины, соленосные жилы, скалистые, острые как скальпель пики, изумрудно-зеленые озера. Этот шрам, не перестававший кровоточить под свинцовым солнцем, был покрыт коростой, ожогами некрозом, пигментными пятнами. Инопланетный пейзаж казался настолько сверхъестественным, что терялось всякое представление о высоте. «Сто пятьдесят метров», – сказал Хасан, чернокожий пилот в лимонно-желтой рубашке, блестя залитыми спиртным глазами.

Они пролетели над вулканом, который еще не совсем испустил дух, и спикировали в другой кратер. Здесь все дымилось, булькало, кипело, било ключом. Тот, кто отваживался сунуться в эти места, в любой миг рисковал увязнуть в болоте серной кислоты или провалиться сквозь тонкую лавовую корку, покрывавшую расплавленную магму. Дно впадины было на сто пятьдесят метров ниже уровня моря. Преисподняя. «Какого черта такая женщина, как Эзиан Зави, тут делает?» – недоумевал Натан. Он заметил вдалеке цепочку одногорбых верблюдов, продвигавшихся по соляному морю. Караван кочевников-афаров. Единственные вестники в этих местах. Двухмоторный самолет снизился, повернул под прямым углом и пошел на посадку. Машина раскачивалась, рыскала, вставала на дыбы. Но, похоже, Хасан знал, что делает. Шасси ударилось о землю так резко, словно самолет сел на брюхо, их бросило вперед, мотор зачихал в облаке дыма, соли и пыли и умолк наконец через несколько сотен метров.

– Какие-то проблемы? – спросил Натан у пилота, вытиравшего лоб платком в пятнах масла.

– Все в порядке.

Они приземлились посреди необъятной пустоты – обжигающей, ослепляющей. Хасан постучал пальцем по термометру.

– Пятьдесят четыре градуса. Немного посвежело.

Из слепящего облака вынырнул дромадер. Потом второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Верблюды были навьючены большими мешками и ведомы тремя пешими кочевниками. Облачение первого состояло из тряпки на талии и кривого кинжала на бечевке. Хасан сыграл роль толмача:

– Они идут с озера Азаль, доставляют свой товар в горы. Там, куда они идут, есть женщина, которую они называют Рас.

– Рас?

– Это значит «вождь» по-эфиопски.

– Далеко?

– «Далеко» для них ничего не значит.

– Есть место в этих горах, где вы можете посадить самолет?

– Мек'еле.

– Ждите меня там.

– Сколько времени?

– Пока не появлюсь. Я заплачу.

– Чем?

– У женщины, которую я ищу, хватит средств, чтобы купить вам целую авиакомпанию.

– Я столько не прошу.

– Если не появлюсь через три дня, возвращайтесь в Сомали и уладьте дело с Кулиджем.

Натан взял свою флягу и присоединился к каравану. Его смуглая кожа, черные волосы, детство в пустыне Мохаве, отшельничество под австралийским солнцем давали ему основание полагать, что он достаточно подготовлен к долгому походу через эфиопское пекло. Афары время от времени устраивали привал, двигались в основном по ночам, избегая зноя, мало говорили между собой, питались лепешками. Эти мусульмане-сунниты, рожденные среди геологических и климатических крайностей, казалось, чувствовали себя тут как рыба в воде. Натан потерял представление о времени и пространстве. Здесь все измерялось днем и ночью. Горы впереди не казались далекими, однако он шел день за днем, не замечая, чтобы они приближались. Мираж? Усталость? Солнечный удар? Он увидел, как небо заблистало ярче зеркала, как дромадеры кувыркнулись в пустоту и земля стукнулась о его голову.

Карла все еще держала руку Алессандры, когда до нее дошло, что молодая женщина потеряла сознание. Вывих лодыжки, клаустрофобия, духота, вонь мочи и блевотины одержали верх над сознанием. Третья девушка на дне лодки мучилась от морской болезни, которая выворачивала ее наизнанку. Скрючившись и схватившись за живот, она извергала одну только желчь. Карла выпустила руку Алессандры, забыла о своей дочери и думала теперь, как помочь потерявшей сознание девушке.

Запах жареного мяса.

– Немного жаркого из козленка?

Женский голос. Английский язык.

Натан различил черную гриву, точеные черты лица, красную тунику. Приподнялся, чувствуя головную боль и тошноту.

– Не сейчас, спасибо.

– Надо попить. Вода и соль здесь ценятся превыше всего.

– Эзиан Зави?

– С кем имею честь?

– Натан Лав. Я вас разыскиваю уже несколько дней.

– Я сама вас нашла. На спине верблюда, с сильнейшим солнечным ударом. Вам не пришло в голову чем-нибудь ее прикрыть?

– Я думал только о том, чтобы защитить вас.

– В таком состоянии? – Она засмеялась.

Натан утолил жажду и рассказал ей о похищениях, о расследовании, которое привело его в Японию, потом к Курумаку, а потом и к ней самой.

– Тысячи женщин исчезают каждый месяц. Вам, думаю, придется проверить все случаи, чтобы оправдать дорожные издержки.

– За истину повсюду платят очень хорошо.

– Думаете, здесь, в Эфиопии, вы стали к ней ближе?

– Вы в списке следующих жертв.

– Как вы можете быть в этом уверены?

– Достаточно посмотреть на вас.

Эзиан Зави не могла бы послужить моделью скульптору или живописцу, поскольку ее большие зеленые глаза излучали свет, который невозможно было передать. Осунувшееся лицо обрамляла пышная, густая шевелюра, кончики волос змеились до самой поясницы. Красивое, чуть угловатое эбеновое тело было облачено в простую пурпурную тунику, которая не сковывала движений. Сравнение с Эзиан сразу сделало заурядной внешность женщины, выдававшей себя за нее в Могадишо. Курумаку повезло.

– Вы уже были жертвой похищения.

– Куамо позаботился о моем освобождении.

– Чего хотели ваши похитители?

– Они ничего не успели потребовать.

– Курумаку заставил их говорить?

– Он велел их убить. Я была против.

Вспоминая обстоятельства своего похищения, она помассировала бедро.

– Похитители причинили вам боль?

Она поколебалась:

– Они засунули меня в мешок из-под соли и порезали бедро.

– Зачем?

– Не знаю.

– Что для вас значит дождь?

– Это источник жизни.

– Лично для вас.

– Я по нему не скучаю.

– Откуда у вас взялась эта боязнь?

– А кто вам сказал, что я боюсь дождя?

– Вы сами только что признались.

Она отвернула лицо в полумрак хижины.

– Детская травма. Моя семья погибла при наводнении. Дождь может быть и источником смерти.

– Где это произошло?

– В моей родной деревне, в Сомали. Предпочитаю больше не говорить об этом. К вашему расследованию эта тема отношения не имеет.

– Имеет. Но я ее больше не коснусь.

Натан почувствовал, что она утратила самообладание. И воспользовался этим, чтобы расспросить о менее болезненных подробностях ее личной жизни.

– Вы очень привязаны к Куамо Курумаку?

– Я люблю его.

– Почему?

– Почему я влюблена? Что я думаю о дожде? Вы задаете странные вопросы.

– Что вам больше всего нравится в Куамо?

– Власть.

Он не ожидал такого ответа. Она заметила это и объяснила:

– Его власть, способная изменить мир.

– А он хочет изменить мир?

– На благо людей.

Натан еще не забыл слова Кулиджа о том, как Курумаку приспосабливал Африку под себя. Торговля наркотиками, оружием, ядерными отходами, отмывание грязных денег – все это не имело ничего общего с филантропией.