И я поняла, что никогда не смогу забыть этой радости – этой страшной готовности.

Я испугалась, что рано или поздно уступлю своему монстру. Это так легко – сделать то, чего ты на самом деле хочешь. Даже если ты знаешь, что поступишь непростительно. Что это самое страшное из всех возможных преступлений.

И я сбежала.

Не сразу – конечно нет. Сначала я подождала, чтобы Влад выздоровел, – убедилась, что ему не грозит непосредственная опасность. Трусиха. Подлая и жалкая… Я говорила себе, что еще не время освобождать его от себя. Что я еще нужна ему. Я оставалась рядом с ним все дольше – привязывая к себе все больше. Словно специально работала над тем, чтобы наша связь нанесла ему рану поглубже.

У меня отлично получилось. Он выздоровел. Он был счастлив. Он верил, что мы всегда будем вместе – особенно после всех испытаний, которые выпали на нашу долю.

И я оставила его. Уехала в командировку в Милан. А оттуда – прямо сюда, в Лондон. Ни о чем не предупредила его. Только оставила письмо – трусливое, бессмысленное письмо, которое ничего толком не объясняло. Только причиняло лишнюю боль. Потому что все, что я делаю, причиняет ему боль. Вопрос лишь в степени этой боли – в масштабах нанесенного ущерба. Уйдя, я его ранила. Оставшись, я бы его убила… Из двух зол необходимо выбирать меньшее. И я выбрала.

О господи, у меня даже не хватило духу поговорить с ним – объяснить, что со мной происходит. Может быть, он бы понял. Я хочу верить, что понял бы… Хотя нет – он, конечно, стал бы меня утешать и разубеждать. Он пытался бы меня успокоить. И удержать. Это бесполезно, меня нельзя успокоить – я знаю о себе то, что знаю. Но я не могла позволить ему даже попытаться. Потому что он бы меня уговорил. Мне слишком хотелось остаться. Если бы я видела его, уходя, если бы смотрела в глаза и слышала голос… Я бы не нашла в себе сил сделать то, что должна была.

Это произошло месяц назад. И этот месяц я прожила как в тумане – ничего не видя перед собой. Ровно как сейчас, когда мир перед моими глазами дробят на части дождевые струи и мои слезы.

Я не знаю, откуда беру силы, чтобы не вернуться. Наверное, меня поддерживает то, что я знаю: он не примет меня. Я слишком глубоко его оскорбила. Слишком сильно ранила… Он написал мне один раз – отправил эсэмэску. Очень короткую. Очень сдержанную: «Я знал, что так будет». И все – после этого он больше не пытался связаться со мной. За что я ему благодарна.

Я надеюсь, что теперь он меня презирает – считает предательницей. Если так, то, может быть, у него есть шанс оправиться от этой истории. Жить спокойно. Вообще ЖИТЬ. Он – не Минна, погибшая без своего вампира. Он сильный. Он мужчина… В нем нет зависимости – в нем есть гнев, который даст ему сил.

Я утешаю себя множеством разных мыслей. Я напоминаю себе о том, что заметила в больнице, когда рассказывала Владу о том, как расправились вампиры с членами «Лиги», о том, как убивала я… Он был шокирован – испуган. Пусть ненадолго, но я и мое племя вызвали у него наконец правильную, естественную реакцию – ужас и отвращение. Я говорю себе, что рано или поздно отвращение победило бы в нем любовь и он не смог бы больше находиться рядом со мной. Смотреть мне в глаза – и не вспоминать о крови. Целовать в губы – и не представлять себе, как мои клыки раздирают чью-то кожу.

Мне хочется думать, что рано или поздно он бы меня разлюбил. Может быть, так и будет. Может быть, он и в самом деле разлюбит меня?

Но как я буду жить без его любви?..

Однако жить я должна. Я стараюсь не выключаться полностью из реальности. У меня в самом деле есть дела в Лондоне, и я в последнее время сильно их запустила… Я пытаюсь выполнять свои рабочие обязанности по электронной почте. Кроме писем Владу – с ним я не общаюсь, макеты утверждает за меня мудрый, добрый, бесконечно терпеливый Грант. Грант понимает меня – он уже обещал, что найдет мне замену. Может быть, попросит Серхио стать главным в Alfa Male – ему это, конечно, по силам. И в любом случае Грант сделает все, чтобы Влад не ушел из журнала. Нельзя допустить, чтобы он увольнялся из-за этой истории. Я виновата в ней – я и должна уйти. Не уверена, правда, что Влада можно будет убедить. Наверняка он теперь не захочет видеть возле себя ни одного вампира. Скорее всего, он уйдет… И это тоже моя вина.

Как и положено проклятому существу, я разрушаю все, к чему прикасаюсь.

О да, я пытаюсь жить. Я не все время сижу у окна, глядя на дождь и жалея себя. Но нет ни единой секунды в этой моей так называемой жизни, когда бы я не тосковала. Не стремилась к нему – всем своим существом. Я выхожу на улицу, я сижу в кафе, бессмысленно уставившись в чашку с кофе, который я, конечно, не пью. И мне кажется, что я вот-вот увижу его в толпе. Мне совершенно не помогает тот факт, что в Лондоне много похожих на него мальчиков. Похожих, но не таких же – с ним никто не сравнится. И все же я то и дело замечаю у кого-то его прическу, узнаю его жесты, то и дело чей-то взгляд, разлет чужих бровей, смех или случайное восклицание напоминают мне его. И каждый раз я вздрагиваю – от страха и от счастья. И каждый раз, приглядевшись, понимаю, что ошиблась. И за это я тоже благодарна.

Я не думаю, что Бог существует. Но человеку – и вампиру – нужен кто-то, кому можно доверить свою боль. Кто-то, с кем можно поговорить. Кого можно о чем-то попросить. И поэтому я сижу тут, заливаясь слезами, и говорю с воздухом, называя его мысленно «Богом». Я прошу его сделать так, чтобы Влад не страдал, потому что я знаю, что сейчас он страдает, страдает невыносимо, как бы ни был сердит на меня, и смертельно боюсь того, что могут сделать с ним этот гнев и эти страдания. Как там было сказано в «Джейн Эйр» – когда Джейн оставила Рочестера и скиталась в отчаянии по пустошам… Я встаю с кресла и беру с полки книгу. Да, вот оно, это место: «Дорогой читатель, желаю тебе никогда не знать страха, что ты навлечешь несчастье на того, кого любишь». Все так, все правильно – такова и моя молитва. Но я прибавляю к ней и другие.

Я прошу дать Владу покой. Прошу сделать так, чтобы его человеческая природа взяла верх над нашей любовью и он смог забыть меня. Я хочу, чтобы он был счастлив. Чтобы он снова любил. Чтобы мое вмешательство в его жизнь не погубило его.

Но я молюсь и о себе. Я прошу звенящую пустоту неба дать сил мне. Я – не человек. Я не могу забыть. Не могу перестать любить. Я прошу дать мне сил, чтобы прожить свою любовь в одиночестве.

И я спрашиваю – хотя знаю, что ответа не будет: сколько это продлится? Сколько времени еще я проведу здесь, глядя на дождь и слушая Уитни Хьюстон? Да, я стала совсем человечной в своей любви к человеку – я действительно сижу, поставив на повтор хрестоматийную песню «I will always love you». И мне не стыдно – хотя должно бы: миллионы женщин слушают ее, потеряв любовь. Это так вульгарно. Но моя потеря и боль от нее – то, что сближает меня с людьми. В этом между человеком и вампиром нет различий. Чего мне стыдиться, если каждое слово в песне относится ко мне – и к нему. Я – не то, что ему нужно, и мы оба это знали. Я ушла и думала только о нем, с усилием делая каждый шаг. И воспоминания, горькие и прекрасные воспоминания о тепле, которое он подарил мне, – это все, что я могу взять с собой. Я должна была оставить его. И – о да – я желаю ему счастья. Я желаю ему любви – другой, иной, новой любви…

Небо молчит – оно только плачет вместе со мной. Потому что я уже знаю ответ.

Вечность. Это будет длиться вечность. Я буду любить его всегда.

И никогда не смогу вернуться.

Нет, я в самом деле не удивлен.

Потрясен. Растерян. Раздавлен. Взбешен. Обижен. Опустошен. Страшно тоскую. Не могу заснуть. Не хочу вставать по утрам. Не могу забыть. Не могу вынести мысли о ней. Не знаю, как жить дальше. Потерял себя… Измотан – и не знаю, откуда взять сил: как будто из меня всю душу вынули, а взамен ничего не положили. Все это – да, про меня. Но не удивлен – нет. Я действительно знал, что так будет. Знал, что рано или поздно она устанет быть рядом со мной, терпеть мою уязвимость и слабость. И бросит меня.