– Ты что, не знаешь, что ли?

– Что я знать-то должен? Какие похороны?

– Неужели тебе никто не сказал?

– Чего не сказал? Люба, говори уже нормально, а?

И она начинает говорить нормально. Она рассказывает мне, что случилось.

Я слушаю ее очень внимательно – и одновременно вполуха. Я словно оцепенел. Я смотрю прямо перед собой, но я мало что вижу.

Марина появляется в дверях с бокалами в руках, и при одном взгляде на мое лицо улыбка на ее губах гаснет.

Я поднимаю на нее глаза.

Я знаю, что она сейчас видит в них.

Страх.

Погода сегодня пасмурная, и очень хорошо. Это дает мне возможность поехать с Владом на кладбище. Даже не знаю, что бы я делала, если бы день оказался солнечным, – как бы выходила из положения… Сейчас ведь не XIX век, когда все проблемы решались с помощью плотной вуали. А отпустить его одного было бы немыслимо. Во-первых, потому, что он страшно расстроен случившимся и очень переживает, и я должна быть рядом с ним – так поступают люди (и вампиры), когда любят друг друга. Во-вторых – и это самое главное, – потому, что я не могу теперь выпускать его из виду, ни в коем случае, ни на секунду. Это небезопасно. Теперь уже совершенно очевидно, что у меня не паранойя. В городе действительно происходит что-то нехорошее. И оно подошло к нам очень близко.

Я должна защитить его, но я даже отдаленно не представляю себе – как. Я не могу находиться рядом с ним круглые сутки. Ему нужно ведь какое-то личное пространство. И я не хочу тревожить его… лишний раз. Тревожить сильнее, чем он встревожен сейчас. И я не могу, конечно, попросить Серхио присмотреть за ним – это будет неуместно и разозлит их обоих. Но что-то придумать мне придется.

Удивительно, как за пять минут может полностью перемениться картина мира. Я оставляла Влада спокойным и довольным – разве что раздраженным неожиданным звонком бывшей подруги. Я нашла его через мгновение потрясенным, растерянным – и испуганным. Мне всегда было интересно наблюдать за тем, как люди реагируют на стресс – как они подбираются, раздражаются, нервничают, как мельчайшие жесты выдают их душевный раздрай. Но зрелище того, как Влад вдруг застеснялся меня и машинально натянул джинсы, как ссутулился и принялся нервно кусать ногти, сидя на том же ковре, где мы только что любили друг друга, – но теперь словно отстранившись от меня, думая о своем, переживая свое потрясение… Все это вызвало во мне отнюдь не любопытство. А причинило мне боль. Его реакция – такая объяснимая, такая человеческая – лишний раз показала мне, как сильно я от него отличаюсь. Насколько я ему чужая.

Я не могу обижаться на него – у меня нет причин. Его реакция естественна. Когда человек узнает о смерти своего друга, даже просто знакомого, он всегда напрягается. Когда речь идет об убийстве – он испытывает шок. Потому что люди никогда не думают о жестоких и страшных вещах, как о чем-то, что может произойти так близко от них – с ними.

Влад рассказал мне о том, что случилось, скороговоркой – словно бы нехотя. Убили его старинного приятеля по имени Степан Малахов – они когда-то работали вместе, но давно не виделись. До тех пор – и это почему-то беспокоит Влада особенно сильно, кажется ему чем-то ироническим и абсурдным, – пока не пересеклись случайно в «Детях ночи», как раз в тот вечер, когда мы были там в последний раз. Это Степану Малахову во избежание сплетен Влад не хотел показываться на глаза со мной, и я тогда шутливо предложила «натравить» на него Ванессу. Влад даже показывал его мне издалека – обычный смертный, в меру смазливый, нелепо одетый в «нашем», вампирском стиле, очень пьяный и по-своему трогательный… Я, признаться, не обратила на него особенного внимания, даже толком не запомнила лица – только бледность, и темные волосы, и даже, кажется, дурацкую подводку на глазах: это вошло в последнее время в моду. А теперь этот нелепый юноша мертв – его тело обнаружила пришедшая в понедельник домработница. В какой-то момент в течение последовавшего за той клубной пятницей уик-энда он встретил кого-то, кто поехал с ним домой и убил его – оставил тело посреди гостиной, на полу.

Что именно произошло, как именно был убит этот Малахов, какие получил раны – из-за чего истек кровью… Влад не стал спрашивать. Ему до сих пор не хочется думать о подробностях, узнавать их, анализировать. Это тоже понятно и очень по-человечески, и мне конечно же не хочется лишний раз нервировать его, расспрашивая о том, что кажется ему невозможным, нереальным кошмаром. Но ему – нам – придется узнать подробности. Я должна знать, что именно произошло. Мне нужно знать, чтобы понять наконец, откуда идет угроза.

Влад прав, акцентируя свое внимание на том, что они с Малаховым последний раз виделись именно в «Детях ночи». Мне необходимо в точности знать, кто и как убил человека, который был завсегдатаем клуба, в котором кишат все московские и приезжие вампиры. Со мной рядом человек, которого я тоже приучила ходить в этот клуб. Он мне очень дорог.

Влад стоит рядом со мной в кучке пришедших на похороны людей – облаченный в подобающее случаю строгое черное пальто с поднятым воротником, он сунул руки в карманы и ссутулился больше обычного. Он какой-то нахохленный, словно ему холодно и он пытается сжаться, чтобы как-то уберечь тепло. Это у него чисто психологическое – день пасмурный, конечно, но на самом деле теплый. Темно-рыжие волосы Влада треплет ветерок. Он смотрит куда-то в пространство – мимо людей. А я изучаю окружающих, пытаясь понять по их лицам, какое они имели отношение к убитому человеку. Может быть, я сумею что-нибудь узнать, если буду смотреть внимательно?

На похороны пришло довольно много народу – это неудивительно, потому что Малахов был известным в Москве человеком. Я вижу здесь, например, Стаса – Станислава, он ведь поляк, Чепракова, модельера, владельца «Детей ночи». Он единственный вампир среди присутствующих. Мы с ним обмениваемся быстрым, понимающим взглядом – ради этого он даже на секунду снимает черные очки. У него красные глаза. Охотился на запрещенную дичь? Или просто перепил собственных коктейлей, заливая потрясение? Он знал Малахова по работе – юноша был журнальным стилистом и часто использовал чепраковские вещи в съемках. Я не думаю, что он имеет отношение к этой смерти. Может быть, он, как и я, воспринимает ее как тревожный признак того, что обстановка в нашем городе неспокойная.

Степа Малахов, обнаруженный на полу своей квартиры с перерезанным горлом, – это не просто жертва убийства. Он – новое звено в цепочке из аналогичной серии убийств, которые совершались в Москве с середины зимы. С новогодних праздников, когда газеты заговорили о появлении в городе маньяка-гастролера.

Я вижу в толпе и другие знакомые лица. Наш стилист Олег – я все время обращаю на него внимание, потому что он ведет себя абсурдно: как это иногда случается с геями, мальчик избрал МЕНЯ моделью для подражания и все время пытается приспособить к себе мой стиль, вплоть до того, что покрасил волосы в некое подобие «моего» цвета… Олег плачет. Они с Малаховым были не просто знакомы – они дружили. Возможно, между ними даже что-то было – хотя это сомнительно: Малахов, в отличие от Олега, общался с девушками. Не знаю, многие ли из них сюда пришли. Наверное, да – я вижу много растерянных, заплаканных женских лиц. Одна – самая растерянная и заплаканная, со стянутыми в небрежный хвост светлыми волосами – беременна. Подружка Малахова беременна – у мертвеца родится ребенок… Хоть какое-то светлое пятно есть во всей этой чудовищной ситуации. Девушку поддерживает, приобняв за плечи, высокий пожилой мужчина в сером плаще и с серым лицом: Степин отец, какой-то крупный бизнесмен.

Матери убитого юноши здесь нет – она за границей, со своим вторым мужем и младшей дочерью. Не захотела приехать. Или не смогла. Не стоит винить ее – скорее всего, это не черствость. Возможно, она в самом деле не нашла в себе сил приехать на эти похороны. Людям непросто переживать такие вещи. И не только людям.