Судя по тому, как сейчас обстояли дела, навело Джона на мысль, что ему с трудом верится, что еще совсем недавно она обнимала его.

Как только Ви открыл дверь, не говоря ни слова, она вышла не оглядываясь.

Вишес закрыл за ней дверь, Джон уставился на тяжелые панели, прикидывая, сколько потребуется времени, чтобы прорваться наружу, используя только свои гребаные руки.

За затягом последовал медленный выдох.

— Я дал ей все самое лучшее. Сороковой калибр. Гранаты. По три обоймы для каждого ствола. Два ножа. Новый телефон. И она знает, как этим пользоваться.

Тяжелая рука Ви хлопнула его по плечу и сжала, затем Брат ушел. Его ботинки отстукивали тяжелый ритм. Через секунду потайная дверь с щелчком закрылась — парень вошел в туннель, ведущий к Яме.

Джон подумал, что бездействие — точно не для него, голова начала гудеть точно так же, как тогда, когда Хекс нашла его на полу в душевой.

— Хочешь глянуть телик?

Джон нахмурился от тихого голоса и посмотрел вправо. Тор был в бильярдной. Сидел на диване перед широкоэкранным телевизором, висящим над богато украшенным камином. Ноги, обутые в байкерские ботинки лежали на журнальном столике, а рука покоилась на спинке дивана, направив пульт на Sony.

Тор больше не взглянул на него. И ничего не сказал. Просто продолжил щелкать каналами.

«Выбор, выбор, выбор», подумал Джон.

Он мог выскочить вслед за ней и поджариться. Мог остаться перед дверью, как собака. Порезать кожу ножом. Или налакаться до усрачки.

Из бильярдной послышался приглушенный рев, затем раздались крики людей.

Привлеченный звуком, он вошел и встал перед бильярдным столом. Поверх головы Тора он увидел Годзиллу, выбивающего дерьмо из модели в центре Токио.

Действительно, вдохновляюще.

Джон подошел к бару и налил себе «Джека», затем уселся рядом с Тором и вытянув ноги, также положил их на столик.

Сосредоточив внимание на телевизоре, и выпив виски, он почувствовал, как во всем теле разливается тепло, замедляя в его голове блендер. Затем еще немного. А потом и вовсе стих.

Сегодняшний день так и так будет дерьмовым, но, по крайней мере, он уже не рассматривал вариант пойти прогуляться на солнышке.

Спустя некоторое время, Джон осознал, что они с Тором точно также растягивались на диване, когда Велси была еще жива.

Боже, он был так зол на него, что уже позабыл, как легко и просто было вот так проводить время с Братом. Появилось ощущение, будто они делали так годами: сидели перед огнем — выпивка в одной руке, истощение и стресс — в другой.

Когда Мотра[70] сцепилась с Годзиллой, Джон подумал о своей старой спальне.

Повернувшись к Тору, он показал:

«Послушай, той ночью, когда я был в доме…»

— Она уже сказала мне. — Тор отпил из стакана. — Насчет двери.

«Прости».

— Не беспокойся. Это все мелочи.

«Это правда, — подумал Джон, поворачиваясь обратно к телевизору. — В отличие от многого другого».

В другом конце комнаты вздохнул Лэсситер. С таким звуком, как будто кто-то оттяпал себе ногу, а медика поблизости не оказалось.

— Я никогда не доверил бы тебе пульт. Это просто какой-то клоун разодетый в костюм монстра, которого набили как пиньяту[71]. Ну же, я пропущу Мори[72].

— Какая жалость.

— Тесты на установление отцовства, Тор. Переключи на тесты по установлению отцовства. Это же отстой.

— Только ты так считаешь.

Пока Тор держался за Годзи, Джон откинул голову на кожаные подушки.

Когда он думал о Хекс, о том, что она сейчас совсем одна, он чувствовал себя так, словно его отравили. Стресс в буквальном смысле был токсичен — кружилась голова, тошнило и нервы были на пределе.

Он вспомнил все то дерьмо, через что ему пришлось пройти, прежде чем он нашел ее. Когда он еще не был в плену своих чувств, даже если б она не любила его, он смог бы поступить правильно и отпустить ее, в тайне страдая и всей этой прочей чушью

Черт, его сейчас стошнит от всего этого «правильного» дерьма.

Он не мог смириться с тем, что она там одна. Без него. Но Хекс точно не станет слушать ни его, ни кого-либо другого.

А сколько вы поставите на то, что она попытается добраться до Лэша до темноты — когда Джон, наконец, сможет оказаться в игре. В принципе, неважно кто первым доберется до этого куска дерьма, вопрос скорее в трезвости решений. Его внутренний стержень не мог вынести еще и этого — сидеть сложа руки, в то время как его Хекс наверняка попытается убить сучонка и скорее всего, была смертельно ранена.

Его Хекс…

«Эх, терпи», сказал он сам себе. То, что он вытатуировал ее имя на спине, не означает, что она принадлежит ему — это просто черные буквы на коже. Правда в том, что скорее это он принадлежит ей. А это большая разница. Еще какая разница.

И это значит, что она может легко уйти от него.

Просто взять и уйти — что она и сделала.

Твою мать. Рив был прав, во всем прав: в ее игру можно вступить только по ее правилам.

Пара часов отличного секса не изменят ситуацию.

Как и тот факт, нравится ему это или нет, что она забрала его сердце с собой.

***

Куин вошел в свою спальню и направился в ванную, ноги были на удивление устойчивы, хотя он хорошенько выпил перед собранием. Мысль о том, что женщина Джона, ушла средь бела дня в самую гущу дерьма, одна, протрезвляла получше всего остального.

Опять же, для него это было своего рода два билета по цене одного.

Блэй тоже отсутствовал вместе со своим одиночеством.

Хотя он не был одинок; он просто был незащищен.

Сообщение, пришедшее с неизвестного номера, развеяло тайну его местонахождения: «Я остаюсь на день у Сакстона. Буду дома вечером».

Так похоже на Блэя. Больше никто не мог так сократить сообщение: «Ост на день у Сакс Бу до веч».

Однако, сообщения парня всегда были грамматически правильными, словно мысль отступить от литературного английского языка заставляла его зудеть и чесаться.

Это было одной из забавных особенностей Блэя. Все надлежаще и дерьмово. Он не ел, а питался, поменял кожаные штаны и футболки на узкие брюки и рубашки с французскими манжетами и застегивающимися пуговицами. Дважды в день принимал душ, если тренировался, то больше. Фритца его комната всегда разочаровывала, ведь в ней не было ни малейшего беспорядка — убирать было нечего.

У него были безупречные манеры за столом, он всегда писал благодарственные письма, которые заставили бы вас рыдать и он никогда, никогда не выражался в присутствии женщин.

«Боже… Сакстон идеально ему подходил».

Кожа Куина покрылась мурашками, когда он это осознал, воображение услужливо рисовало картины Блэя с другим, «настоящим» англичанином, как любил говорить Блэй.

Без сомнения, Мерриэм-Уэбстером никогда так не пользовались.

Чувствуя себя так, будто его ударили по голове, Куин открыл холодную воду в раковине и ополаскивал лицо до тех пор, пока его щеки не начало покалывать, а кончик носа вконец не замерз. Вытираясь полотенцем, он перенесся в тот тату-салон, чтобы в мельчайших деталях вспомнить те ощущения, когда он развлекался с той администраторшей.

Завеса, отделявшая их двоих от остальных, была достаточно тонкой, поэтому своими хоть и разноцветными, но очень зоркими глазами, он видел все, что происходило по другую сторону. А также всех. И, когда та цыпочка опустилась перед ним на колени, он повернул голову и посмотрел на … Блэя.

Влажный рот, который он трахал, внезапно из чужого превратился в рот его лучшего друга, и это превратило обычный секс во что-то огненное.

Во что-то значимое.

Во что-то грубое и эротичное, вроде потеряй-свою-душу.

Именно поэтому Куин поднял ее, развернул и овладел сзади. За исключением времени, когда он погружался в фантазии, он осознавал, что Блэй наблюдает за ним… и это меняло все. Ему пришлось напомнить себе, кого он трахал — именно поэтому он развернул голову девушки и заставил себя посмотреть ей в глаза.

Он не кончил.