— Как бы я хотел, чтобы твой отец сейчас был здесь, чтобы это увидеть.

Джон нахмурился и покрутил перстень вокруг пальца, думая о том, насколько он обязан мужчине. Затем во внезапном порыве он вскочил на ноги… и крепко обнял Брата. Тор, казалось, на мгновение опешил, но затем сильные руки сжали его в ответ.

Когда Джон отступил, он смотрел прямо в глаза Брата.

«Он здесь», — показал он. — «Мой отец — прямо здесь, со мной».

Час спустя Джон стоял на мозаичном полу в вестибюле, переминаясь с ноги на ногу. Он был одет в традиционное церемониальное одеяние благородного мужчины: спадающие до пола черные шелковые брюки, свободная туника подхваченная поясом с драгоценными камнями, подаренным Джону королем.

Церемония проходила у подножия парадной лестницы, в арочном проходе в столовую комнату. Двойные двери, ведущие туда, где все ели, были закрыты, формируя сплошную стену, а по другую сторону от них доджены уготовили празднество.

Все были уже в сборе. Братство выстроилось в ряд рядом с ним, шеллан и остальные члены семьи собрались в свободном полукруге напротив. Свидетели расположились по бокам: Куин — на одном конце, Блэй с Сакстоном — на другом; в центре — Айэм и Трез, приглашенные в качестве почетных гостей.

Джон оглядел все пространство, отмечая малахитовые колонны, мраморные стены и люстры. Прошло так много времени с тех пор, как он пришел сюда, чтобы остаться, и ему впервые рассказали, насколько сильно его отцу хотелось, чтобы все эти комнаты заселились людьми и жили своими жизнями под крепкой крышей.

Он сосредоточился на изображенной на полу яблоне. Она была такой красивой, являясь символом весны, вечно цветущей… своего рода вещью, возвышавшей тебя всякий раз, как ты на нее смотришь.

Он влюбился в это дерево сразу, как только вошел сюда…

Коллективный вздох заставил его поднять голову.

О… славная… Пресвятая… Мария…

На этом его мозг отключился. Просто опустел. Джон был практически уверен, что его сердце все еще билось, если учесть, что он находился в вертикальном положении, но кроме этого?

Наверное, он только что умер и попал в рай.

На вершине парадной лестницы, с рукой на золотой балюстраде, появилась Хекс во всем, захватывающем дыхание, великолепии, превращая его в бездыханного и изумленного.

Красное платье идеально облегало ее фигуру, черное кружево топа гармонировало с черными волосами и серыми глазами, шлейф милями атласа потрясающими волнами спадал на пол с ее стройных бедер.

Встретившись с ним взглядом, она смущенно завозилась, разглаживая переднюю часть платья.

«Иди ко мне», — показал Джон жестами. — «Иди ко мне, моя женщина».

Из дальнего угла запел тенор, кристально-чистого голоса Зейдиста поднимавшегося к изображению воина на потолке, и еще выше. Сначала Джон не понял, что это за песня… хотя, спроси, как его зовут, он согласился бы на любое имя: Санта Клаус или Лютер Вандросс[141] или Тедди Рузвельт[142].

Возможно даже Джоан Коллинз[143].

Но затем звуки слились и он уловил мелодию. Группа U2 — «Все, чего я хочу — это ты».

Та, что Джон просил спеть мужчину.

Первый шаг Хекс вызвал слезы на глазах у женщин. И, очевидно, у Лэсситера. Или так, или ангелу в глаз попала соринка.

С каждым шагом, сделанным Хекс, спускаясь вниз, грудь Джона раздувалась, пока он не почувствовал, что не только его тело способно держаться на поверхности, но и он сам готов держать весь вес каменного особняка.

У основания лестницы Хекс снова остановилась, и Бет ринулась вперед, чтобы поправить ее длинный шлейф.

А затем Хекс встала рядом с ним перед Рофом, Слепым Королем.

«Я люблю тебя», — произнес Джон губами.

Улыбка, которой она одарила его, сначала была скованной, лишь одним уголком губ, но постепенно становилась шире… о, боже… становилась все шире, пока Хекс не улыбнулась так широко, что показались клыки, а в глазах не вспыхнули огоньки.

«Я тоже люблю тебя», — произнесла она в ответ так же беззвучно.

Голос короля эхом отдавался от высокого потолка.

— Внемлите, все стоящие предо мной. Мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать брачную церемонию этого мужчины и этой женщины…

Начавшаяся церемония продолжалась с Джоном и Хекс, отвечающими в нужных местах. Отсутствие Девы-Летописецы умалчивалось, но как объявил король, это была достойная церемония, а затем, когда все клятвы были произнесены, пришло время главной завершающей части.

Роф подал сигнал, Джон наклонился и прижался своими губами к губам Хекс; затем отступил назад и снял инкрустированный драгоценностями пояс с туникой. Он улыбался, как идиот, передавая все Тору, пока Фритц ставил на столик чашу с солью и серебряный кувшин с водой.

Роф обнажил свой черный кинжал и громко произнес:

— Как имя твоей шеллан?

Так, чтобы всем присутствующим было видно, Джон показал:

«Ее имя Хексания».

Направляемый рукой Тора, король вырезал первую букву, прямо поверх татуировки Джона. А затем и остальные Братья последовали его примеру, оставляя метки на чернилах в его коже; лезвия Братьев вырезали не только четыре буквы на Древнем Языке, но и сделанные тату-мастером завитки. С каждым скольжением кинжала, Джон все ниже наклонялся к яблоне, принимая боль с гордостью, не позволяя даже тихому шипению вырваться из его рта… и после каждой буквы или завитка, он поднимал взгляд на Хекс. Она стояла в первых рядах с женщинами и остальными мужчинами, сжимая руки на лифе платья, ее глаза были серьезными, но одобряющими.

Когда соль попала в свежие раны, он так сильно стиснул зубы, что от напряжения с прорвавшимся сквозь падающие капли воды звуком хрустнула челюсть. Но не ахнул и не произнес губами проклятие, даже когда раздираемая его боль, затуманила зрение.

Он выпрямился, и боевой клич Братства и воинов дома эхом прогремел со всех сторон, а Тор промокнул сырой рисунок белой тканью. После того, как Брат закончил, он положил ткань в черный лакированный ларец и передал его Джону.

Поднявшись с колен, Джон подошел к Хекс мужской походкой во всей его первобытной красе, который только что прошел через ряд испытаний и стойко выдержал их. Встав на колени, он опустил голову и протянул ларец ей, чтобы либо она по собственной воле приняла его либо отказалась. Традиция гласила, если она принимала ларец — она принимала и мужчину.

Хекс не ждала даже удара сердца.

Вес ларца исчез из его ладоней, и Джон поднял взгляд. В ее глазах показались прекрасные алые слезы, когда она прижала небольшой ящичек с его даром к своему сердцу.

Раздались радостные возгласы и все присутствующие зааплодировали; Джон вскочил на ноги и сгреб свою Хекс в этом огромном, умопомрачительным красном платье в объятия. Он крепко поцеловал ее, а затем, на глазах короля, своей сестры, лучших друзей и всего Братства понес женщину вверх по лестнице, по которой она спустилась.

Да, срывался праздник в их честь. Но связанный мужчина в нем нуждался в том, чтобы оставить свои метки… а затем они спустятся поесть.

Он был на полпути наверх, когда раздался голос Голливуда:

— О, боже, я тоже хочу, чтобы мне сделали что-то из этого причудливого дерьма.

— Даже не думай об этом, Рэйдж, — последовал ответ Мэри.

— Ну теперь-то мы можем поесть? — спросил Лэсситер. — Или есть еще желающие, последовать их примеру?

Вечеринка началась, голоса, смех, биты песни Jay-Z «Вечно молодой» заполнили все пространство. На верхней площадке лестницы Джон остановился и посмотрел вниз. С тем, что происходило внизу и с женщиной в его объятиях, он чувствовал себя так, словно карабкался на огромную гору и, вдруг, необъяснимым, непостижимым образом оказался на самой вершине.

Ее хриплый голос заставил его затвердеть:

— Так и собираешься просто стоять здесь или все-таки у тебя найдется более уважительная причина того, что принес меня наверх?

Джон поцеловал ее, скользнув языком между ее губ, проникая в нее. Он не отрывался от ее губ, идя в свою…