― Вы признаете, что все было сделано для выполнения этих задач? ― перебил его поэт недоверчиво.

― Я государственный человек, ― ответил Баттифолле весело. ― Мало кто делает добро бескорыстно. Я подчинен целям и интересам высшего порядка и, как солдат, должен бороться исключительно за свою родину. Или вы не были солдатом? Кроме того, в отличие от вас, я имею дело с существами из плоти и крови, не с литературными фантазиями. Я знаю, что существуют вещи, которых простым смертным не понять. Но есть Бог, и он все видит. Я надеюсь, что в свое время наш Господь в своей бесконечной мудрости и доброте поймет и простит меня…

Данте заметил его смущение. Гвидо Симон де Баттифолле по его собственному признанию решил бороться с лицемерием при помощи цинизма и жестокости.

― Вы убивали невинных! ― воскликнул с негодованием поэт.

― Жертвы… Сколько жизней вы бы отдали за безопасность вашей родины? ― цинично спросил граф, глазом не моргнув. ― И сколько невинных страдает из-за этой злополучной ситуации во Флоренции? Не достаточно ли невинны вы, чтобы страдать из-за этого несправедливого изгнания?

Данте не знал, что сказать. Наместник Роберта по привычке смешивал аргументы разного порядка. Он находил двусмысленные силлогизмы, в которых, казалось, одно утверждение отрицало другое. И согласие с частью сказанного могло привести к уверенности в справедливости всех умозаключений. Поэт ясно увидел, что и его собственная жизнь ничего не стоила бы для Баттифолле, если бы представился случай избавиться от поэта, если бы это отвечало целям графа.

― Почему вы выбрали меня и мое произведение? ― спросил Данте, погружаясь в пучину скорби.

Баттифолле задумался. Теперь, когда он практически признал, что стоял за этими ужасными преступлениями, он казался погруженным в размышления. Похоже, он думал над возможной силой своих слов, прежде чем продолжить убеждать поэта в правоте избранного им пути.

― Вначале все было вовсе не так, поверьте мне, ― начал граф. ― Не было преднамеренного плана, направленного против вас или вашего произведения.

― Я только еще одно средство на извилистом пути к вашим целям… ― горько перебил его поэт.

Баттифолле ответил ему испуганной улыбкой.

― Когда я только прибыл во Флоренцию, ― продолжал граф, ― я нашел город, абсолютно внутренне разобщенный. Некоторые демонстрировали верность сеньории, предоставленной мессеру Роберту на пять лет, в то время как другие не соглашались с его правлением или же просто лукавили. При этом их взгляды все чаще обращались к другому иноземному покровителю…

― Не окажите ли вы мне милость говорить покороче? ― снова перебил Данте со сдержанным раздражением: он не был готов выслушивать длинные рассказы графа. ― Как вы сами сказали, не время повторяться.

― Не волнуйтесь, ― ответил наместник без раздражения, ― я буду говорить так ясно и коротко, как это только возможно. Если я напомнил вам о глубоких разногласиях между флорентийцами, то сделал это для пояснения того, что существует крепкая связь, не всеобщая, конечно, но крепкая, между приверженцами короля и народом. И между теми, кто вредит нашему суверену, и грандами. Последние, кстати, используют в своих интересах тиранию гнусного Ландо. Моя идея была очень простой: возмутить возможное большинство в разных партиях и объединениях, чтобы они оказывали заметное давление на приоров, а те в свою очередь были бы вынуждены уважать союз с Пульей.

― И для этого вы убили Доффо Карнесекки, ― заключил Данте.

― Жалкий Доффо был прекрасным кожевенником и, слава Богу, одним из самых известных сторонников сеньории, ― разъяснил граф. ― И, кроме того, он был членом цеха кожевников и сапожников. Вы знаете, что их работа мало уважаема; но я вас уверяю, что гильдии этого цеха считаются одними из самых богатых и влиятельных во всей Италии.

― Небольшое вознаграждение имел Доффо за свою верность Пулье, ― сыронизировал Данте.

― Верьте мне, если я говорю, что своей смертью он лучше послужил делу, которое защищал, ― парировал граф.

― И зачем убивать его таким образом? ― спросил поэт с любопытством. ― Почему вы вспомнили обо мне в этом злодействе?

― Я же сказал вам, это вышло случайно, ― воскликнул граф, разводя руками с преувеличенным удивлением. Казалось, он не просто признавал, но и наслаждался нездоровым образом, рассказывая о своих преступлениях собеседнику. ― В случае с Доффо не было никакого плана, это было обычное убийство. Там свою роль сыграла природа: шел бесконечный дождь, который превратил землю в болото, а потом случайно туда прибежала свора собак, которые подрались из-за его потрохов, вот такие совпадения. Потом кто-то намекнул, что все это похоже на один из эпизодов в вашем произведении, и я, всегда восхищавшийся вашим творчеством, вспомнил, что имею один экземпляр. Хотя, к несчастью, приобретенный в Лукке, ― добавил граф.

Данте не смог скрыть недовольную гримасу. Граф Баттифолле казался ему дерзко торжествующим, хотя его план был раскрыт. Последнее, похоже, мало волновало графа. Наместник Роберта одержал победу, а теперь в его руках была судьба Флоренции. Поэтому он не сомневался ни в чем, он наслаждался этим моментом, не думая даже о своем положении.

― Тогда-то у меня и появилась эта идея, ― продолжал граф, а его глаза светились от гордости.

Его план помог ему добиться поставленной цели, и этот человек был доволен собой, независимо от того, что стал причиной безумной оргии крови и ужаса.

― Почему? ― спросил поэт сдавленным голосом. ― Какая необходимость была в этом?

― Потому что все шло не так хорошо, как хотелось, ― объяснил Баттифолле вспыльчиво, словно говорил с непонятливым союзником, а не с человеком, которому нанес моральный вред своими действиями. ― Появилось напряжение, но ситуация менялась очень медленно. Те, кто был в рядах короля, так там и оставались, а те, кто не признавал его покровительства, продолжали упорствовать в своем противодействии сеньории; несмотря на это, флорентийскому правительству ничто не мешало узурпировать власть. Так что нужно было идти дальше и возбудить веру в то, что изгнанные белые гвельфы и гибеллины обладают еще достаточной решимостью, чтобы действовать в городе в такой жестокой манере, убивая руками людей или демонов. Это показалось хорошим способом встряхивания человеческих душ и преследования поставленных целей. И со временем, ― закончил граф, полностью довольный собой, ― я думаю, цель оправдала средства.

― Так что вы продолжали совершать преступление от моего имени, ― горько прокомментировал Данте.

― Можно сказать и так, ― задумчиво подтвердил граф. ― Хотя использование вашего произведения в качестве вдохновителя не обязательно затронет вас лично.

― Возможно, вам следует убедить в этом тех, кто говорит о «дантовских преступлениях», ― бросил поэт.

― Вам не стоит так сильно волноваться по этому поводу, ― беззаботно заверил его Баттифолле. ― Те, кто так говорят, никогда не читали ваше творение. Завтра они забудут обо всем и станут говорить на другие темы.

Данте не переставая восторгаться оскорбительной уверенностью, с которой коварный наместник манипулировал чужими мнениями и мыслями.

― Так что вы решили приспособить к убийствам слова, которые были написаны вовсе не для этой цели, ― заявил поэт.

― После опыта с Доффо было принято решение затронуть противоположную сторону, ― продолжал граф. ― Было необходимо одинаково жестоко поступить с обеими враждующими сторонами. И я вас уверяю, когда вы говорили о невинных, вам стоило два раза подумать, прежде чем вешать этот ярлык на подобных типов. С Бальдазарре и Бертольдо мы действовали уже по новому плану. Конечно, нужно было хорошо изучить ваше произведение и придумать подходящие орудия для того, чтобы сделать соответствия более правдоподобными, ― добавил он со зловещей улыбкой. ― Сомнений не должно было быть, так что мы начали использовать листки, с написанными на них цитатами из вашей поэмы, которая и вдохновила убийц.

― Такого листка не было в первом деле… ― пробормотал Данте.