Данте странно было слышать свое фальшивое имя, он еще не привык к нему. Поэт решил, что этот новый посетитель тоже слуга, но занимающий более высокое положение, чем Кьяккерино. Последний внезапно начал яростно выбивать одеяло. Потом тот, который только что появился, направился к старому слуге.

― Так вот где ты спрятался, чертов Кьяккерино! Как ты смеешь надоедать гостям графа? Оставь в покое эту палку, пока я не сломал ее об твою поясницу, займись своими прямыми обязанностями!

Данте понял, что заставило слугу бездельничать в его комнате и почему он так просил разрешения остаться здесь. Кьяккерино был старым, закаленным в тысяче столкновений слугой и, без сомнения, приобрел своеобразную привычку избегать более сложных заданий, пряча свои больные кости где-нибудь подальше. Взглянув на него, поэт заметил страх в близоруких глазах Кьяккерино и, чувствуя к нему симпатию и желая послушать остальные его измышления, поэт решил протянуть ему руку помощи.

― Прости, ― вмешался он, обращаясь к вошедшему. ― Это моя вина, а не Кьяккерино. Я задержал его, заставив слушать мою болтовню. Все в порядке, ты можешь идти.

― Но… ― слабо попытался протестовать тот.

― Спасибо, ― резко перебил его Данте с видимым нетерпением. ― Ты можешь идти.

Вошедший отвесил новый поклон, демонстрируя уважение и подчинение. Но взгляд, который он бросил на старика, свидетельствовал, что он не слишком доволен и что, несомненно, найдет подходящий момент, чтобы поговорить с Кьяккерино. Несмотря на это, слуга казался искренне благодарным и смиренно согласным на то, чтобы получить любое наказание за свое поведение.

― Благодарю вас, мессер, ― произнес он. ― Возможно, мне стоит уйти. Несомненно, я вам надоел. Я глупый и скучный старик… я слишком стар, чтобы когда-нибудь измениться к лучшему.

― Вовсе нет, ― ответил Данте с успокаивающей улыбкой. ― Ты не уйдешь, пока не расскажешь мне об этом аде.

Слуга выглядел довольным: в его возрасте и с его опытом уже не нужно притворяться виноватым, если кто-то действительно готов слушать одну из его историй.

― Тогда я расскажу вам о странном и ужасном происшествии, которое произошло во Флоренции несколько лет назад, ― таинственно начал он; эти слова не предвещали ничего хорошего, потому что события, которые привели его во Флоренцию, не имели такой давней истории. ― В день календимаджо, больше десяти лет назад. Нам, флорентийцам, нравится проводить его празднично, с играми, танцами по всему городу, вам следует это увидеть. Каждый делает то, что знает и умеет лучше всего, чтобы быть впереди остальных. Те, кто из сестьера Сан Фредьяно, с давних пор отвечают за игры, каждый раз новые и необычные. И в том году они, конечно, отличились.

Данте был уверен, что эта история не имеет ничего общего с теми событиями, которые по-настоящему интересовали его. Несмотря на это, он был спокоен и не перебивал старика. Даже тогда, когда Кьяккерино остановился, чтобы отдышаться.

― Им поручили развесить на всех углах города торжественное уведомление о том, что те, кто хотел бы получить новости с того света, должны быть в этот день на мосту Каррайа и вокруг него, ― продолжал Кьяккерино. ― Они разместили в Арно большие барки и плоты, украшенные так, что они были похожи на исчадия ада! Это и вправду было нечто жуткое, с огнями и разными мучениями. Там были люди, переодетые демонами, жуткого вида, которые визжали и лаяли по-собачьи, и бедные души, испытывающие жуткие мучения. Было действительно страшно слышать в дыму ужасающие крики и шум непогоды; я не знаю, как они это сделали, но это было поразительно. Так здорово было сделано, что слух об этом распространился повсюду, и очень многие пришли посмотреть представление. Те, кто, как и я, пришли поздно, стояли около моста по берегам реки, потому что мост был полон людей. И мы возблагодарили Господа за это. Потому что мост был деревянным, он не смог выдержать такой вес и с жутким грохотом рухнул в воду со всеми, кто стоял на нем. Очень многие утонули! ― взволнованно сказал он. ― Все плакали и кричали, потому что им казалось, что среди мертвых могли быть их дети, родители, друзья, сами понимаете…

Данте хранил почтительное молчание, слушая рассказ о происшествии, которое случилось в 1304 году с одним из городских мостов. Теперь он погрузился в новые сомнения. Ему стоило попытаться узнать что-нибудь о ненавистных преступлениях, которые он должен был расследовать, от того, кто был в курсе городских событий и проявлял настоящий и явный интерес к таким происшествиям. И поэт пошел на риск. Он закашлялся и постарался изменить тему.

― Когда ты упомянул слово «ад», я решил, что ты расскажешь мне о других событиях… произошедших совсем недавно, вести о которых дошли даже до Болоньи, ― заметил Данте осторожно, но слуга смотрел на него, не мигая, не произнося ни слова, словно ожидая большей ясности. ― Я имею в виду страшные убийства… «Дантовские преступления», вроде бы так их называют, ― добавил Данте, прибегая к обозначению, которое вызывало у него отвращение.

― Святой Боже! ― воскликнул Кьяккерино с ужасом и перекрестился. ― Как же далеко доходят такие жуткие новости! Хоть бы Создатель оградил нас в своей беспредельной благости от подобных вещей! Но лучше об этом не говорить, мессер! Это, несомненно, дьявольское дело.

Слуга смотрел с опаской, словно действительно боялся, что духи ада спрятались в каком-нибудь из углов комнаты.

Данте понял, что во Флоренции царит настоящая паника. Его бывшие соотечественники старались забыть о преступлениях, не говорить о них, словно это могло сделать их менее реальными. Но когда это выходило наружу, они реагировали, словно испуганные, дрожащие и бессильные кролики.

― Ты не веришь, что это убийцы были людьми вроде нас с тобой? ― спросил Данте шутливо, вспоминая бредни проповедника с Санта Кроче.

― Вроде нас? Конечно, нет! И если они люди, ― ответил Кьяккерино, ― то их души совсем потеряны, так что они мало чем отличаются от демонов…

― И говорят, что преступления следуют детально сценам из книги, которую написал один из ваших самых знаменитых поэтов, ― продолжал упрямо Данте с оттенком гордости.

Поэт боялся услышать от слуги что-то неприятное о себе самом, но все же не мог удержаться от того, чтобы услышать мнение о своем творчестве от постороннего. Он никогда не любил говорить о себе самом. Возможно, теперь ему это было необходимо, чтобы получить информацию.

― Да… они сходны с произведением одного изгнанного поэта, который был среди белых, ― ответил Кьяккерино, который нервничал все больше. ― Но я не слишком начитан… Я мало знаю об этом… кое-что слышал, и ничего больше.

― И что именно ты слышал об этом? ― настаивал Данте, который слишком заинтересовался этой темой, чтобы отступиться.

― Ну, говорят, что рядом с этими местами находили листы с записанными текстами этого поэта… ― без особого энтузиазма произнес Кьяккерино. ― Но знаете? Прошло очень много лет, и он далеко, если он вообще еще жив! Не стоит говорить об этом мессере, ― заключил он меланхолически. ― Это нехорошо.

Данте отвел взгляд, немного огорченный, и посмотрел в окно. Он должен был понять, что большинству тихих простых флорентийцев это совпадение должно было показаться более чем странным.

― Четыре таинственных убийства… ― сказал Данте, устремив взгляд в прямоугольник света, через который проникали городские шумы.

― Три… И по милости Божьей четвертого не будет! ― поправил Кьяккерино.

― Три? ― спросил Данте, удивленно глядя на него.

― Да, мессер, ― ответил тот серьезно. ― Моя память не покинула пока меня, подобно моему зрению, вот так.

― Вот оно что… мне говорили о четырех, ― произнес Данте, озадаченный таким расхождением в сведениях.

Кьяккерино смотрел в пол, и его вид, казалось, демонстрировал все его математические способности, которых у него, очевидно, было не слишком много. Поразмышляв некоторое время, он снова заговорил.

― Три, мессер, ― подтвердил он. ― Мессер Бальдазарре де Кортиджани на соколиной охоте. Этот другой… некий мессер Бертольдо, а еще иноземный торговец в мусоре около новой церкви Санта Репарата. Так что три, ни больше ни меньше… Они все ужасные!