2. ВЕЧЕРНИЕ ТЕРЦИНЫ Вот, наконец, свободен и один, Могу отдаться я любимой думе, Часов вечерних грустный властелин. В дневном, в мучительном, в докучном шуме Я не живу, я там как в полусне. Я — только здесь в безбрежности раздумий. Лишь здесь легко спускаются ко мне, Как бабочки к огню свечи балконной, Те мысли, что живут лишь в тишине. Неотразимостью их потрясенный, Каким проклятьем, горьким и глухим. Кляну я день свой, снова завершенный! Да, прожит день и был он трудовым, Как каждый день, как сонмы дней привычных, Идущих вспять, влачащихся как дым. Средь мелочей, забавных и трагичных, Проходит жизнь, а сзади, в прожитом – Лишь серый дым дней тупо-безразличных. Всю нашу жизнь уродуя трудом, Как тонкий стан суровою сермягой, Какой ценой себя мы продаем! В нас притупляется вся гордость и отвага. Всем мы безумно жертвуем труду, Поденщики общественного блага… О, вечер, как томительно я жду Весь долгий день минуты лучезарной, Когда в тебе забвенье я найду. И вот ты здесь, прозрачный и янтарный. Что ж не доходит мир твой до меня, Зачем в душе все тот же гул базарный, Наследие бессмысленного дня? 1907 3. ДНИ УМИРАНИЯ Давно и тихо умирая, Я — как свеча в тяжелой мгле. Лазурь сияющего рая Мне стала явной на земле, Мне стали странно чужды речи, Весь гул встревоженных речей. И дни мои теперь — предтечи Святых, вещающих ночей. Звучат мне радостью обета Мои пророческие сны. Мне в них доносятся приветы Святой, сияющей весны. Я тихо, тихо умираю. Светлеет отблеск на стене. Я внемлю ласковому раю Уже открывшемуся мне. Какой-то шепот богомольный Иль колыханье тихих нив, Иль в синем небе колокольный, Влекущий радостный призыв. 1905 4. В ПЛЕНУ Задумчивый по улицам ходил я много раз. Как близкого приветствовал меня дрожащий газ. И я смотрел доверчиво на цепи фонарей, На тихое сияние закатных янтарей. И все казалось призрачным средь неподвижных стен, Закутанным, захваченным в какой-то тайный плен. С безмолвным пониманием глядящим в глубину, Любовно убаюканным в ласкающем плену. Порой бывали огненны и жутки вечера. Казалось, срок исполнился, — последняя пора. Бежали неба красного, теснились возле стен, Боялись, что разрушится наш бестревожный плен. Но вновь спускалась призрачность укромной тишины, И снова все лелеяли ласкающие сны, И снова тени тихие, уставшие от дня, Отдавшись грезе трепетной, скользили близ меня. Когда вечерним сумраком сменялась бирюза, У них бывали грустные, бездонные глаза. И руки слабо-белые без жизни и без сил, И эти руки слабые я трепетно любил. И стал я тоже призрачным, как тени вкруг меня, Как эти тени бледные, боявшиеся дня. С душой, навек отдавшейся мечте и тишине, Бегущей жизни красочной, живущей лишь во сне. И в счастье беспредельное с тех пор я погружен. Сливаюсь с миром призраков, сам обращаюсь в сон. С благоговейным трепетом лелею тишину, Навеки убаюканный в ласкающем плену. 1908 5. ПЕСНЯ О ВЕЧЕРНЕМ ЗВОНЕ
I Снова звон, равномерный, ласкающий, Успокоенный, радостный звон. Над усталой душой простирающий Кружевной и серебряный сон. Сердце плакало горьким рыданием О неделе тупого труда, Светлый звон прозвучал обещанием, Обещание то — навсегда. Чтоб расцвесть — надо быть в одиночестве, Надо бросить позорящий труд. Надо верить, что в тихом пророчестве Звуки счастье душе принесут… II Было сказано нам: Посмотрите на лилии, Как наряд их нетленно-красив, В ежедневном труде, в ежедневном усилии Гаснет медленно каждый порыв. Звуки, мирные звуки поют о смирении. Веры нет — и душа смятена, И поэтому труд и в труде — унижение, И вся жизнь как гробница темна. Надо быть как цветы, как прекрасные лилии. Без забот о дневном, о себе. Надо в тихом безмолвии, в светлом бессилии Покориться, поверить судьбе. Надо в душу принять этот тихий, ласкающий, Этот поздний и радостный звон. Над усталой душою светло простирающий Кружевной и серебряный сон. |
