— Да нет у меня ни копейки!

— Я тебе в долг дам. Записочку отдай и на панихиде постой.

— Не, не пойду, — сказал он. — На тебе записочку. И рубль сам положи, я тебе отдам потом.

И будто сдуло его. Не пустил лукашка.

Но на следующее утро пришел. Точнее, почти приполз. Страшно смотреть на него было. Ну, а батюшка Варлаам уж поджидал его, я ему рассказал всё.

Батюшка и говорит ему:

— Сначала в храм зайди, к Распятию приложись, к иконе Всех Святых — там и мученик Виктор есть, плачет он сейчас, на тебя глядя. Потом дрова будешь колоть, рубль отрабатывать, а уж потом — на исповедь, грехи сдавать, небось их у тебя и без пивных поминок хватает...

Когда он пришел на следующий день, первые его слова были:

— Не отпускает.

— А ты не ропщи, — отвечал ему батюшка, — а принимай посещение Божие как милость, да радуйся. Не каждый такого вразумления удостаивается. Не дает Господь тяжести, которой мы понести не можем. Первый раз в жизни лоб перекрестил, только каяться начал и думаешь, всё тебе сразу?! Терпи, кайся и молись.

— Когда помру, пивом не поминайте!

— Это я тебе обещаю, — улыбаясь, сказал батюшка.

Сильно мучился новообращенный раб Божий Виктор, как раз до Троицкой родительской субботы.

— Неужто сорок дней не спал? — воскликнула Клара Карловна.

— Да нет, конечно, ослабло вразумление. Милостив Господь. Что уж дальше его во сне навещало, неведомо мне, но что «ждал» он до Троицы, как и обещано ему было — это точно.

Дождался. Ныне он монах, в монастыре дальнем о всех нас молится. Вот как бывает...

Мы еще и малой части не просмотрели диковинок нашего Красного угла. Вот два свечных огарочка: один, видите, с руку толщиной, а другой тоненький. Толстый огарок от большой свечки, чуть ли не метровой длины, она сутки должна гореть, а прогорела за три минуты.

— Как?! — все разом воскликнули. И очень недоверчиво воскликнули.

— А так, — спокойно ответил Игнатий Пудович. — Свечка — ведь это что? Это как бы образ души нашей, молитвенным пламенем к Богу горящей. Ну, вот, а молились мы тогда, человек двадцать нас было, иконе Государя нашего, мученика, Николая II. Иконе особой, которая миро источать начала — это жидкость драгоценная, благоухающая. Вот фотографическая копия с той иконы рядом с «Неупиваемой Чашей». Каждый о своем молился, и одновременно все слушали молитву новомученику страстотерпцу Николаю, которую отец Варлаам вслух читал. Она как раз три минуты и читается. И, видать, от иконы Государевой мироточащей на каждого из нас вдохновенный молитвенный порыв снизошел. Редко это бывает, обычно мы бубним молитвы, воздух сотрясаем, а душа наша холодна и от суеты мирской никак освободиться не может. А тут вдруг вижу: как вспыхнет свеча, пламя чуть не до потолка, и кажется мне, будто живой передо мной Государь стоит и внемлет молению моему! Никого и ничего в тот момент не было для меня, кроме его лика. Видать, и для каждого из собравшихся — тоже. Во-от... А эта тоненькая свечка год горела и не сгорела.

— Как год?! — опять все разом воскликнули.

— А так. Поставил ее один вор к иконе Николая Угодника, чтоб, значит, он помог ему его воровское дело обстряпать. Такой сдвиг в сознании у этой публики часто встречается. Свечку поставил, Никола помог: только он вышел из дверей храма, как его сердечный удар хватил. Еле выжил. Только через месяц в больнице очухался. Ох, и осерчал он тогда на святителя Николая! В квартиру, которую он обчистить хотел, хозяин вернулся, да и не до воровских дел, когда заново учиться ходить надо, потому как от сердца и с ногами плохо стало.

Ну, вот, видит он однажды во сне самого Николая Угодника. И говорит наш Никола воришке:

— Выйдешь ты через год. Полежи, подумай. А свечка твоя, передо мной зажженная, тебя горящей дождется.

Проснулся тот, ничего понять не может, а тут ему записочку передают. Мою записочку, где я пишу ему, что горит его свечка перед Николой, и все надивиться не могут чуду сему. Я ж этого воришку в больницу отвозил, когда свалился он у храма. Только никто не знал, что он воришка, это он сам потом рассказал. А свечку эту и ученые наезжали изучать. Один всё выкликал, что, мол, жулики церковники, не может быть... Но, когда сутки около нее провел, глаз не сомкнув, поутих, кусочек отщипнул для анализа, ходил вокруг подсвечника с ошалевшими глазами, обнюхивал даже. Однако, так и не проняло его: когда вышел из больницы бывший воришка, и сама погасла свечка, говорил, что, мол, не было ничего. Бывает, что ученый дурнее вора.

— Но всё-таки, Игнатий Пудович... — начала, было, учительница и запнулась.

— Говорите, говорите, не смущайтесь, — улыбаясь, подбодрил ее тот. — Впрочем, я знаю, что вы хотите сказать: мол, не много ли у тебя святынек? И все ли они достоверны, вроде зуба льва, который терзал моего покровителя Игнатия Богоносца? Столько лет прошло.

— Ну, в общем — да, — смущенно ответила учительница, — ведь жулики... ну, или по ошибке всякое подсунуть могут. Или желаемое за действительное. 

— Бывает, бывает, — с некоторой задумчивостью произнес Игнатий Пудович. — Но и тут Господь покрывает и всё для блага устраивает. Вот видите, пузыречек красивый, а на нем гравировка по-латыни, с печатью. А выгравировано на нем, что внутри — драгоценное миро от мощей Николая Угодника, которые находятся в городе Бари в Италии. От его мощей действительно источается по Божьей воле миро уже в течение тысячи шестисот лет. Там его и заливают в такие вот флакончики и раздают паломникам. Было как-то, что местные городские начальники решили продавать его, и тут же мироточение прекратилось. Рассердился Никола. Всем городом на молебне плакали, прощения просили, обещали, что не повторится. Простил Никола, снова миро полилось.

Ну, а один наш рукасто-головастый мошенник, когда попал ему в руки флакончик такой, подделывать начал флакончики, мастерски подделывать. И гравировка и печать — не отличить от настоящих. А во флакончик масло из магазина наливал и духи для аромата добавлял. И очень задорого продавал. Миро от Николая Угодника целебную силу имеет. А тогда редко кто в Италию ездил отсюда, да и сейчас не за этим ездят. Вот и говорил он, что, мол, из Бари он недавно, вот остался флакончик и есть у него благословение продать его очень нуждающемуся в целебном миро, потому как сам он нуждается в деньгах. Много продал. Бывали и такие, что и последнее отдавали, чтоб иметь у себя чудесную драгоценную жидкость, как одна раба Божия, моя знакомая. Сын у нее единственный, Петюнин ровесник, при смерти лежал. Ну, и наткнулась она на мошенника. А он и говорит ей, что вот, мол, иду в Патриархию официально сдавать флакончики, из Бари привезенные. И вот, лишний есть. Артист! Ну, а у знакомой моей ничего не было, кроме колечка золотого с камушком, мужа покойного подарок. Не раздумывая, сняла она его с пальца и обменяла на флакончик. И тут же побежала к сыну помазать его содержимым флакончика. На следующий день снова они сталкиваются. Точнее, метров за тридцать друг от друга, в толпе, узнала она его (и он, конечно, ее узнал) и бросилась к нему со всех ног. А в мире, где правит Бог, деточки, случайных встреч не бывает. Да и вообще, случайностей не бывает.

«Пропал! — первое, что подумал мошенник. — Разоблачила!»

А что еще думать мошеннику? У мошенника вся жизнь в ожидании собственного разоблачения.

«И не убежишь, некуда, да и кричать начнет, милицию звать...»

Но не затем она бежала к мошеннику, обняла она его, расцеловала, в ножки поклонилась.

— Выздоровел сынок! — кричит, на всю улицу кричит. — Как акафист Николе нашему прочла, лобик крестообразно сыну помазала, так он и очнулся и глазки открыл... Всю ночь молилась и помазывала его. К утру сегодня совсем поднялся.

Врач говорит, совсем здоров, — тут она — в слезы и снова давай обнимать и благодарить мошенника.

А тот вконец растерялся: ведь же вот из этого магазина, вон, напротив, масло наливал. Дома печка специальная (тоже самодельная) еще не остыла, в которой флакончики из синего стекла отливал...