Луи проклял свою слепоту! Он заподозрил даже этого беднягу Шарля де Бреша, который только что, — конечно, сам того не зная, — открыл ему истину!

— Мы угодили в западню, друг мой, — сквозь зубы сказал Луи, выходя из церкви, — а уехать не можем, пока мсье де Ферма не передаст мне памятную записку о своем коде. Сегодня вечером мы запремся в нашей комнате. Приготовь оружие: несомненно, ночью на нас нападут!

Пока Луи Фронсака швыряло из стороны в сторону на дорогах Франции, словно пробку в штормовых волнах, Гастон де Тийи пытался угадать, каким образом воры смогли проникнуть в резиденцию нунция. Он несколько раз возвращался туда, чтобы еще раз осмотреть место преступления, и с каждым разом все чаще задавал себе вопрос, произошла ли кража на самом деле. Трудно представить, что кто-то сумел пробраться в здание с прочными решетками на всех окнах и остаться при этом незамеченным. Но зачем тогда монсеньор Фабио Чиджи выдумал эту историю с похищенными бумагами?

Раз в месяц Гастон навещал женщину, которую некогда арестовал за убийство мужа. Супруг регулярно избивал ее вместе с детьми, и она, чтобы положить конец страданиям, отравила своего мучителя сурьмой. Эту несчастную звали Марсель Гюоши. Взяв ее под стражу, комиссар де Тийи выполнил свой долг, хотя и знал, что она подвергнется ужасным пыткам, а затем будет повешена. Сия перспектива глубоко его удручала, ведь ему было известно, что судьи вынесут самый суровый приговор, дабы устрашить других женщин и предостеречь их от попыток совершить нечто подобное.

Он поделился с другом Луи своими сомнениями и даже муками совести, но оба они были бессильны перед лицом правосудия.

К счастью, Луи с помощью Гастона спас Мазарини жизнь во время преступной аферы Важных. В награду он осмелился попросить министра о королевской милости для этой преступницы поневоле.

Не посчитавшись с мнением Ле Телье и начальника полиции Дрё д'Обрэ, Мазарини дал согласие, и Марсель Гюоши вернулась к своим детям.

С тех пор она торговала овощами на Центральном рынке, а двоих ее детей семи и восьми лет, благодаря ходатайству Гастона, приняли в школу при аббатстве Сент-Антуан-де-Шан. Комиссар время от времени заходил к ней с целью убедиться, что больше она не нуждается в его помощи.

Марсель Гюоши жила в Сент-Антуанском предместье, под самой крышей старого дома. Через два дня после отъезда Луи Гастон отправился навестить мадам Гюоши, после того как в последний раз осмотрел резиденцию нунция. Недалеко от дома он встретил водоноса и повел его с собой. Таскать воду было самой тяжкой повинностью для женщин, живших на верхних этажах.

Ужасно запыхавшийся водонос остановился на последней площадке и, спустив с плеч ремень, поставил два ведра на пол. Гастон постучал.

Марсель Гюоши открыла. Впервые со времени освобождения она улыбнулась.

— Мсье комиссар! Вам не следовало! — упрекнула она его, с радостью глядя на два полных ведра.

Она сходила за тремя большими глиняными кувшинами и осторожно перелила в них драгоценную воду. Когда это было сделано, Гастон, уже расплатившийся с водоносом, жестом отпустил его.

— Я варю суп детям, — с некоторым смущением произнесла она. — Если немного подождете, налью миску и вам. Но не стойте здесь, внутри чуть теплее.

Она ввела его в свою крошечную комнатенку. Дровяная печурка, заполнившая дымом эту жалкую конуру, почти не грела, света же давала и того меньше, но лучи заходящего солнца все-таки пробивались в окно. В железном котелке закипал овощной суп, издававший приятный аромат. Мебели никакой не было, за исключением трухлявого сундука и скамьи, на которой белокурая малышка играла с братом. На полу лежал соломенный матрас — единственная постель для матери и детей.

Сначала Гастон раздал подарки: купленный у книгоноши листок с напечатанными буквами алфавита для девочки, деревянный солдатик для мальчика и несколько сальных свечей для их матери.

Он сел на лавку между детьми и стал учить девочку читать буквы, одновременно слушая новости, сообщаемые Марсель.

— Настоятельница аббатства очень хвалила мою Сару, — радостно говорила та. — Она думает, девочка скоро выучится читать. Покупателей у меня с каждым днем становится все больше. Сегодня я заработала двадцать солей, вот уже скоро верну вам долг.

Гастон оплатил место на рынке за год вперед, а также дал денег, чтобы Марсель смогла начать торговлю.

— Мы еще поговорим об этом. Работа не слишком тяжелая?

— Тяжелая, но где найти легче, мсье комиссар? Я должна быть на месте после заутрени, чтобы купить овощей у крестьян, которые приезжают на телегах. До часу дня я торгую. Потом надо все вычистить. Но вы-то, мсье комиссар, обо мне беспокоитесь, а сами, видать, сильно расстроены…

Действительно, настроение у Гастона было мрачное. Поколебавшись, он рассказал женщине о загадочном ограблении резиденции нунция. Быть может, истина выплывет при разговоре…

Едва он закончил, как Марсель Гюоши с улыбкой подсказала ему:

— Если ваши воры не тронули двери и фасад, значит, прошли через подвалы или крышу!

Гастон покачал головой:

— Там один крохотный подвал, который я осмотрел весь, начиная от входа на кухне. Сена там слишком близко, и почва слишком влажная для глубокого подпола. Что касается крыши, на ней нет ни единого отверстия.

— А камины вы осмотрели, мсье комиссар?

Гастон на секунду застыл от изумления, потом вновь покачал головой, издав скрипучий смешок:

— Предположим, кто-то полез бы через камин, но в это время года там же огонь горит!

— Не обязательно. Несколько дней назад шли дожди, а камины остывают к утру, если только не поворошить поленья. Вода должна была скопиться в желобах, и кто-нибудь мог пролезть через каминную трубу без особого риска. В комнатах, где побывали воры, камины есть?

Гастон задумался. При осмотре он не обратил на это внимания, но сейчас ясно вспомнил два роскошных мраморных камина.

— Трубы ведь узкие, — сказал он, еще не вполне убежденный, но уже сомневаясь.

— У савояров есть дети, — возразила Марсель.

Он промолчал. Неужели она права?

В Париже савояры составляли нечто вроде корпорации со своими собственными законами. Старшие командовали младшими. Они имели даже свое цеховое правосудие, и Гастон знал, что главари без колебаний отправляли на виселицу тех, кто занимался воровством у членов этого братства.

С самого детства савояры занимались тяжелым трудом. В шесть лет они становились трубочистами, подчиняясь распорядителям, которые обеспечивали их заказами. Повзрослев, они не могли уже пролезать в слишком узкие трубы и зарабатывали на жизнь либо разноской товара, либо игрой на виоле. Эти уличные музыканты бродили по городу, гнусаво распевая и порой показывая то ученых сурков, то магические фонари.

Женщины их славились удивительной плодовитостью: их всегда можно было увидеть на улицах несущими в заплечной корзине одного младенца и одновременно кормящими грудью другого, при этом они гнали перед собой толпу детишек постарше. Несомненно, эти тощие оборвыши помогали им собирать милостыню.

Мальчишки, уже приученные работать, простодушные и веселые, бегали по городу с утра до вечера: измазанные сажей лица, белоснежные зубы. Всем был знаком их протяжный печальный клич, когда они предлагали свои услуги:

— Сверху донизу почистим!

Гастон не раз наблюдал, как маленькие савояры чистят трубы. Ребенок с завязанными глазами и в колпаке для защиты головы, помогая себе коленями и локтями, залезал в каминную трубу. Некоторые поднимались чуть не на пятьдесят метров высоты, зато другие, не столь ловкие, падали вниз и ломали себе кости.

Маленький трубочист скребком снимал сажу со стенок, складывая ее в мешок. Спуск был еще более опасным, ибо ребенку становилось трудно дышать из-за поднявшихся испарений. Весь этот риск и эти муки стоили пять солей, однако дорого достающиеся деньги самим трубочистам не принадлежали: они должны были отдавать их в общую кассу распорядителя.