Жюли внимательно просмотрела книги Шарля де Бреша и в конечном итоге остановилась на «Экстравагантном пастухе». Ее прельстили описанные автором магические зеркала, позволяющие видеть все на расстоянии и следить за частной жизнью соседей.

— Вот изобретение, которое принесло бы большую пользу, — со смехом сказала она мужу. — Мы могли бы установить такое зеркало у моста Изьё и узнавать заранее, кто едет к нам в гости. А твой отец мог бы поставить его у входа в контору и прямо из кабинета наблюдать за посетителями. Я уж не говорю о том, что мы с тетушкой, будь у нас такое зеркало, виделись бы каждый день!

— Конечно, это замечательное изобретение, — улыбнулся Луи, — но никто и никогда не сможет создать такое зеркало, подобное не под силу даже лучшим мастерам-оптикам, сведущим в искусстве механики.

— А вот я убеждена, что все это когда-нибудь обязательно будет, — решительно возразила она.

Луи не ответил. Он не хотел вступать с ней в спор, однако твердо верил, что эпоха великих научных открытий уже завершилась.

Ближе к полудню Фронсак в сопровождении верного Гофреди отправился верхом к Шарлю де Брешу. Когда они подъехали к площади Мобер, перед книжной лавкой стояла черная карета без гербов, запряженная в четверку столь же черных лошадей.

Заинтригованный Луи предложил Гофреди подождать немного, чтобы узнать, кто этот богатый клиент.

Через мгновение они увидели, как из лавки выходит кавалер со шпагой. За ним следовал слуга с двумя книгами в руках.

Кавалер поднялся в карету, слуга устроился рядом с кучером, и лошади тронулись с места.

Луи на мгновение застыл, озадаченный и огорченный. Он узнал дворянина со шпагой и попытался привести в порядок мысли, прежде чем зайти к книготорговцу.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — наконец сказал он Гофреди.

И они вместе направились в лавку. Шарль де Бреш был на верхней ступеньке лестницы, ставя на место взятую с полки книгу.

— Мсье Фронсак! — радостно воскликнул он, увидев посетителя. — Вы не пожалели времени, чтобы вернуть мне эти романы! Ваша супруга выбрала что-нибудь?

— Она решила взять «Экстравагантного пастуха». Итак, возвращаю вам «Истинного гонца» и «Галантные похождения герцога д'Оссона». Но я, вполне возможно, еще приду к вам за другими книгами.

— Буду счастлив, — заявил книготорговец, расточая улыбки и спускаясь с лестницы.

— Теперь я должен расплатиться с вами. Какова ваша цена?

— Экю за три книги вас устроит?

Луи кивнул и вынул кошель из-под плаща. Он протянул серебряный экю книготорговцу и заметил притворно небрежным тоном:

— Я видел, как из вашей лавки только что вышел монсеньор Фабио Чиджи. Несколько дней назад я встречал его во дворце д'Аво.

— В самом деле, — ответил Шарль де Бреш. — Я его хорошо знаю с тех времен, как находился на службе у кардинала Франческо Барберини, библиотекаря Ватикана. Я тогда занимался его личным собранием, и он уступил моему господину несколько книг на греческом языке. Монсеньор сейчас проездом в Париже. Узнав, что я вновь открыл отцовскую лавку, он посетил меня и даже купил прекрасное издание для подарка нунцию, а также историю Вестфалии. Кстати, он сказал, что скоро уезжает в Мюнстер.

Луи счел это объяснение удовлетворительным и не стал задавать других вопросов. Он еще задержался в лавке, копаясь в книгах — это было его любимейшее занятие, — потом распрощался с книготорговцем и ушел.

После обеда Жюли и Луи отправились к мадам де Рамбуйе. На козлах кареты сидел Никола.

— Это не будет одним из тех больших приемов, которые порой устраивает тетушка, хотя ей совсем не нравится большое скопление народа, — объяснила Жюли. — Сегодня приглашены только ближайшие друзья. Она так рада возвращению барона де Монтозье, что просто хочет разделить с ними свое счастье.

Действительно, когда они вошли в большую спальню с потолком, затянутым голубой и золотой парчой, Луи обратил внимание, что здесь было не больше двадцати завсегдатаев — друзей, родственников или приближенных Артенисы.

Огромная парадная кровать с балдахином стояла почти в центре комнаты, так что альковы были широкими и могли вместить всех приглашенных.

Жюли и Луи сразу направились к маркизе, которая возлежала на постели с голубым атласным покрывалом, обшитым золотым и серебряным позументом. Мадам де Рамбуйе, подобно идолу, была окружена лучшими подругами, сидевшими на полукруглых стульях или табуретах, обтянутых голубым бархатом с золотым отливом. В большом алькове[54] Луи увидел Анну Корнюэль, дочь маркизы Жюли д'Анжен, молодую герцогиню де Лонгвиль — сестру герцога Энгиенского — и кузин герцогини Изабеллу и Анжелику де Монморанси. Стоявший перед ними Венсан Вуатюр смешил их до слез, читая свою новую бурлескную поэму. Увидев вошедших супругов Фронсак, он остановился.

В малом алькове, предназначенном для самых близких или для тех, кому хотели выказать особое уважение, восседали в удобных креслах, покрытых коврами, принцесса де Конде — мать герцогини де Лонгвиль — и мадам де Комбале, герцогиня д'Эгийон, племянница Ришелье. В третьем кресле сидела молодая женщина с проницательным взором и серьезным выражением лица. Она едва улыбалась шуткам Вуатюра. Луи не знал ее и был заинтригован. Черт возьми, кто же эта особа, допущенная в малый альков наряду с двумя дамами, которые входили в ближайшее окружение регентши?

Действительно, принцесса де Конде была давнишней подругой королевы, а герцогиня д'Эгийон завоевала расположение Анны Австрийской после смерти своего дяди. Теперь она часто принимала регентшу в замке Рюэль, который поэты Двора Дворов именовали жилищем фей.

— Милые мои, — радостным тоном возгласила мадам де Рамбуйе, — вы все знаете мою племянницу, но, быть может, не знакомы с ее супругом, мсье Фронсаком.

Луи поклонился каждой из них, особо почтив принцессу де Конде, герцогиню д'Эгийон и девушку с серьезным выражением лица.

Одновременно он с грустью отметил, что его жена, хоть и надела лучшее свое платье, выглядела весьма скромно на фоне пышно разодетых дам. Принцесса щеголяла черной атласной накидкой, мадам де Комбале — тяжелыми фижмами на старинный манер из тафты цвета сухих листьев и кружевным корсажем. Герцогиня де Лонгвиль и ее кузина были в расшитых парчовых платьях с бахромой, усеянных кисточками, помпонами и жемчугом. Только туалеты Анны Корнюэль и Жюли д'Анжен были попроще — юбки из ложной парчи, надетые на несколько нижних, и корсажи из того же материала. Но все блистали новыми или почти новыми платьями из шелковистых и ярких тканей, тогда как бархатное одеяние Жюли казалось слегка полинявшим.

Он ощутил стыд, унижение от своей бедности.

Следуя моде на скромность, которую ввела королева, ни одна из этих женщин не была чрезмерно накрашена, за исключением Анны Корнюэль, всегда покрывавшей лицо толстым слоем пудры, но их пальцы, шею и запястья украшали золотые или бриллиантовые кольца, подвески, ожерелья.

Опустив глаза, Луи заметил также, что туфли у всех этих женщин были из мягкой кожи и с высокими каблуками. Герцогиня де Лонгвиль даже позволила себе странные, открытые с одной стороны туфли, которые были зашнурованы шелковыми ленточками, завязанными бантами. Луи поклялся, что, когда у него будет чуть больше денег, он оденет свою жену, как королеву.

— Луи, — обратилась к нему маркиза де Рамбуйе. — Возможно, вы не знакомы с мадам Франсуазой де Мотвиль?

— Не имею чести, — ответил он, догадавшись, что речь идет о серьезной молодой женщине, и одновременно начиная понимать, почему она находится в обществе принцессы де Конде и герцогини д'Эгийон.

Жюли и Тальман несколько раз рассказывали ему о ней. Дочь одной из подруг королевы, Франсуаза де Берто в двадцать лет вышла замуж за мсье де Мотвиля, которому было восемьдесят! Она очень быстро овдовела и получила должность первой фрейлины королевы. Это была важная должность, предназначенная лишь для представительниц высшей знати, поскольку фрейлина входила в ближайший круг королевы: давала ей советы, утешала ее, ухаживала за ней и принимала участие во всех беседах.