– Почти пришли, – сказал Мельбурн низким интимным голосом, вскользь посмотрев на нее.

– Этот театр намного больше, чем в Морант-Бей.

Он кивнул:

– И Лондон больше, чем Морант-Бей.

– Я всегда беру с собой компаньонку, – продолжала Жозефина. – А почему здесь ваш брат? Защищать вас?

– От вас, вы думаете?

– Кого еще вы боитесь?

Улыбка, от которой замирало сердце, тронула его губы.

– Мой брат должен занимать Хейрека на случай, если нам понадобится удалиться в уединенную комнату.

– А если я этого не захочу?

– Я оставлю это на ваше усмотрение, ваше высочество.

Мельбурн выпрямился.

– Прошу. – Откинув роскошный красный занавес, он жестом пригласил ее в свою ложу.

Жозефина будто шагнула в другой мир. Театр был втрое больше того, который она часто посещала на Ямайке. Ряды зрителей внизу напоминали сверкающий разноцветный океан. И все эти люди увидят, что она сидит в ложе с двумя герцогами и лордом. Жозефина улыбнулась. Даже ее отец, наверное, о таком не мечтал.

– Ваше высочество и вы, Хейрек, садитесь в первый ряд, – сказал Мельбурн. – Мы с Шеем склоняемся перед вашей популярностью.

Но она хотела сидеть рядом с ним! Впереди стояли три кресла, сзади – четыре. Кончита уже устроилась в углу, откуда ее почти не было видно. Жозефина не думала, что лорд Шарлемань пожелает сидеть сзади в одиночестве.

Мельбурн подвинул ей кресло.

– Вам придется представить, как я сижу позади вас, смотрю на вас, на мягкий изгиб вашего уха, – пробормотал он, когда Жозефина села.

Она повернулась к нему.

– Осмелюсь сказать, я едва помню, что вы там, – в ответ прошептала она.

Он поклонился, едва не задев губами ее щеку.

– Лгунья, – шепнул он, и у нее волосы на затылке зашевелились.

Как ни сомневался Хейрек в мотивах Мельбурна, он был явно рад, что все видят его рядом с Жозефиной в лучшей ложе театра. Мельбурн и лорд Шарлемань сзади что-то тихо обсуждали, но она не могла в шуме подслушать их беседу.

Хейрек наклонился к ней:

– Должен предупредить, эта пьеса, чертовски, длинная и антракта нам два часа не видать. К счастью, заснуть здесь не грех, если только вы не упадете со стула.

– Не думаю, что меня огорчит долгое действие, но спасибо за предупреждение и совет.

Когда Хейрек перегнулся через барьер ложи, чтобы приветствовать кого-то внизу, Жозефина отчетливо услышала, как брат Мельбурна пробормотал слово «клоун». Это ее встревожило. Не то чтобы Хейрек казался ей иным, но плохо, если в свете его считают клоуном. Ей совершенно не нужно, чтобы это связывали с ее семейством.

Минуту спустя занавес поднялся, и начался спектакль. Жозефина читала «Гамлета», но никогда не видела пьесу на сцене. Она подалась вперед.

Минут через двадцать она услышала тихий храп и обернулась. Съехав вниз в кресле, скрестив руки и запрокинув голову, Хейрек спал.

Сзади в ложе было тихо, но Жозефина не сомневалась, что Мельбурн бодрствует. Он сказал, что будет смотреть на нее. У Жозефины кожу, словно иголочками закололо. Он сказал, что она будет думать о нем и захочет, чтобы он поцеловал ее снова. Это не так, но, тем не менее, между бедрами у нее разливался жар.

Он хотел большего, чем поцелуй, и в лучших интересах и планах ее отца ей следовало позволить ему это сделать. Что касается ее личного отношения к этому, она сознавала, что хочет, чтобы Мельбурн был ее первым мужчиной. Любой другой мужчина удовольствуется королевством и второсортным товаром, но не Мельбурн.

Она не имела никакого желания четыре часа сидеть рядом с храпящим клоуном, когда может провести хоть немного времени, целуясь с мужчиной, который ей нужен, который зажег в ней пожар. Она поднялась.

– Извините, я на минуту, – прошептала она, шагнув в глубину ложи.

– Я покажу вам дорогу, – непринужденно сказал Мельбурн, поднимаясь. – Шей, принести тебе портвейна?

– Если не возражаешь, – так же тихо ответил брат, привстав, когда Жозефина проходила мимо, и снова сел. – Я прослежу, чтобы наш гость не потерял равновесия.

В свете свечей фойе показалось ярким после полумрака зрительного зала, и Жозефина прищурилась.

– Сюда, – сказал Мельбурн, провожая ее к задернутому занавесом алькову. Потом замедлил шаг и повернулся к горничной: – Как вас зовут?

– Кончита, ваша светлость.

– Кончита, вы подождете именно здесь. – Он указал на стену в нескольких ярдах. – Будете блюсти уединение ее высочества и ничего не услышите. Понятно?

Горничная взволнованно посмотрела на Жозефину:

– Ваше высочество?

– Делай, как тебе сказано, Кончита.

Сделав реверанс, горничная встала там, где указал Мельбурн. Герцог оглядел пустое фойе, потом откинул занавес.

– После вас.

Даже если бы она захотела отказать ему, она сомневалась, что сумела бы сделать это. Себастьян вошел следом и задернул занавес. Жозефина услышала доносящуюся со сцены реплику:

Он признавался мне в склонности своей.[3]

– Должна сказать, – прошептала она, глядя на него в крошечном алькове, освещенном единственной свечой, – с вашей стороны это весьма смело.

Он продолжал молча пристально смотреть на нее, и это сбивало ее с толку. Когда он шагнул ближе, Жозефина глубоко вздохнула. Господи, она выросла среди солдат, постоянно пытавшихся соблазнить ее. Так почему, когда на нее смотрит герцог Мельбурн, у нее подгибаются колени?

Не знаю, право, что и думать мне.

Она могла сказать себе, что поступает так, чтобы сохранить его участие и влияние в деле, но никакими деловыми интересами невозможно было объяснить подобные ощущения.

– Чего вы ждете? У нас мало времени.

– Вы знаете Джона Райс-Эйбла? – наконец произнес Мельбурн.

– Что?! Я здесь не затем, чтобы болтать о знакомых. – Она провела пальцем по его лацкану. – Поцелуйте меня или уйдите, чтобы я могла вернуться в ложу и слушать пьесу.

– Это значит «да»?

Нужно посмотреть на него, встретиться с ним взглядом. Эти вьющиеся на концах, падающие на воротник темные волосы, этот рот… Если бы Мельбурн хоть чуть-чуть ослабил стальное напряжение, с которым держал себя, она не захотела бы покидать его общество. Если бы только эти глаза не… тревожили ее душу, как пробуждают тело.

Знаю, знаю,

Когда кипит в нас кровь, куда как щедро

Душа ссужает клятвами язык.

– Нет, я его не знаю. Он инвестор?

– Он автор. Я думал, что вы, возможно, знакомы.

Жозефина гладила его черный рукав. Не прикасаться к нему оказалось невыносимо трудным.

– Нет. Вы ревнуете к нему?

– Нет, если вы никогда не встречались. – Наконец он коснулся ее подбородка и наклонился к ней. Когда только дыхание разделяло их, он снова остановился. – Скажите мое имя, – пробормотал он.

– Мельбурн.

– Нет. – Его взгляд опустился к ее рту. – Имя.

– Себастьян, – выдохнула она.

Он поцеловал ее. Жозефина закинула руки ему на шею, вдыхая его аромат. Мельбурн подтолкнул ее к боковой стене, его рот, горячий и голодный, снова и снова искал ее губы.

Его руки прошлись по ее бедрам, потом его хватка стала крепче, он прижал ее к себе.

– Я хочу большего, – прохрипела она, цепляясь за него. Ей не нужно было изображать искренность и настойчивость. – Я хочу тебя, Себастьян.

Молча он двинул руку от ее талии к плечам, его пальцы надавили на ее правую грудь, и Жозефина задохнулась. Он ловко спустил платье с ее плеча, и его губы скользнули вслед за рукой.