Она засомневалась, говорить ли дальше, собираясь с силами, а я сидела, потрясенная нарисованной картиной: кто лучше меня знал, что все это именно так?

– Большинство из зрителей и ценителей полагают, что мы все – гомосексуалисты. Они не осознают, что мы родились благодаря балетной музыке, сроднились с нею, что мы выросли из этих аплодисментов, из лести публики, и единственное, что делает нас действительно земными людьми, – это плотская любовь. После спектакля мы с Джори обычно падали в объятия друг друга, и лишь затем напряжение отпускало наши души и мы могли заснуть. А теперь у нас нет этой разрядки. Джори больше не может слушать музыку, а я не в силах выключить ее.

– Но у тебя-то есть любовник, – вяло сказала я, полностью понимая все сказанное только что ею и не в силах ничего возразить.

Когда-то и я, плывя на крыльях музыки, мечтала о любви, отрываясь от реальности мира, и, не найдя любви, буквально заболевала. Этот мир фантазий, балета, музыки я любила более, чем реальный.

– Послушайте, Кэти, пожалуйста, дайте мне шанс объяснить вам. Вы знаете, как неуютно мне в этом доме, когда никто не приходит в гости, а единственный, кому звонят по телефону, – это Барт. Когда произошло несчастье, вы с Крисом и Синди вечно были в больнице, а я, трусиха, была так напугана, что боялась даже показаться на глаза Джори. Я боялась, что он увидит мой страх. Я пыталась читать, пыталась заняться вязанием, как вы, но не могла ни того ни другого. Я сдалась и стала ждать телефонных звонков из Нью-Йорка. Но никто так и не позвонил. Я гуляла, плакала там, в лесу, смотрела в небо, рассматривала бабочек, опять плакала. Пыталась работать в саду, но ничего не помогало. Потом нам объявили, что с Джори все кончено: он не сможет больше ходить и танцевать. А спустя несколько дней вечером в мою комнату зашел Барт. Он закрыл за собой дверь и долго стоял, глядя на меня в упор. Я, как обычно, лежала в постели и плакала. У меня всегда играет музыка: я пытаюсь остаться в том мире, каким он был для нас с Джори раньше. Барт глядел на меня своими магнетическими глазами, пока я не перестала плакать. Потом он подошел ко мне и вытер мои слезы. Его глаза были такими любящими, такими нежными… я никогда раньше не видела в нем столько доброты, столько сострадания. Он стал прикасаться к моим волосам, глазам, губам. По спине у меня пробежала дрожь. Он наклонился, так медленно-медленно, заглянул в мои глаза и прикоснулся губами к моим губам. Я никогда не предполагала, что он может быть таким нежным. Я отчего-то думала, что он предпочитает брать женщину силой. Наверное, если бы он так и попытался поступить, я бы убежала. Но его нежность… она напомнила мне о Джори. И я ничего не могла сделать.

Нет, больше не хочу слушать, подумала я. Надо ее остановить, иначе я начну ощущать жалость к ней и Барту.

– Я не желаю ничего этого слушать, Мелоди, – холодно проговорила я.

Я отвернулась, чтобы не видеть тех следов страсти на ее шее, которые мог заметить и Джори, если бы она сейчас пошла к нему.

– Значит, именно теперь, когда Джори так нуждается в тебе, ты отворачиваешься от него и уходишь к Барту. Ты образцовая жена, Мелоди.

Она закрыла лицо руками и зарыдала.

– Я помню день вашего бракосочетания, когда ты стояла перед алтарем и клялась в верности мужу «и в горе, и в радости». И вот в первом же несчастье ты бросаешь мужа и находишь себе любовника, – с горечью добавила я.

Пока она всхлипывала и пыталась склонить меня на свою сторону новыми доводами, я думала о том, насколько же одиноко и изолированно расположен этот дом. А мы оставляли Мелоди одну, полагая, что ей в ее горе надо успокоиться и не хочется никого видеть. Слишком велика была прежде ее неприязнь к Барту, чтобы мы заподозрили, что она связала себя с ним.

Все еще всхлипывая, с мокрыми от слез глазами, Мелоди теребила свой пояс.

– Как вы можете обвинять меня, Кэти, если вы поступили даже хуже меня?

Как громом пораженная, я встала и собралась уходить. Она была права. Я ничем не лучше. Опять, вновь и вновь, я хотела поступить правильно, а сделала лишь хуже.

– Будешь ли ты уверять Джори, что все еще любишь его, и собираешься ли расстаться с Бартом?

– Я действительно люблю Джори, Кэти. Может быть, это звучит странно, но я люблю и Барта – совсем по-другому. Джори был моим юношеским увлечением и моим лучшим другом. Да, я никогда не испытывала симпатии к Барту раньше, но он изменился, Кэти, он в самом деле изменился. Нет, мужчина, который ненавидит женщин, не может любить так, как любит он…

Я сжала губы. Я стояла здесь в дверях и обвиняла ее, как однажды моя бабушка смотрела на меня безжалостными стальными глазами и говорила мне, обвиняя, что я – худшая из грешниц.

– Не уходите, пока не поймете меня! – со слезами вскричала Мелоди, протягивая ко мне руки.

Я закрыла дверь, подумав о шпионе Джоэле, и прислонилась к ней спиной.

– Хорошо, я останусь, но понять тебя я не могу.

– Барт любит меня, в самом деле любит. Когда он говорит это, я не могу не поверить. Он хочет, чтобы я развелась с Джори. Он сказал, что женится на мне. – Ее голос снизошел до хриплого шепота. – Я, право, не знаю, смогу ли я прожить жизнь рядом с мужем, навсегда прикованным к инвалидному креслу.

Рыдая, она упала к моим ногам, будто бесформенная куча тряпья, и начала отчаянно оправдываться сквозь рыдания:

– У меня нет вашей силы духа, Кэти. Я не в силах дать Джори ту поддержку, в которой он нуждается. Я не знаю, что говорить, как себя вести с ним. Я хотела бы перевести часы назад, чтобы вернуть прежнего Джори, потому что этого, нынешнего, Джори я не знаю… Честно говоря, мне не хочется знать его… и я стыжусь этого, стыжусь! Я хотела бы исчезнуть для него…

Мой голос стал похожим на стальное лезвие бритвы:

– Но ты не можешь так легко отделаться от своих обязанностей, Мелоди. Я прослежу за тем, исполнишь ли ты хоть одну из твоих клятв пред алтарем. Во-первых, ты обязана вычеркнуть Барта из своей жизни. Ты не позволишь ему больше притронуться к себе. Скажешь «нет», как только он попытается вновь ласкать тебя. А я снова поговорю с ним. Да, я уже разговаривала с ним, но в этот раз собираюсь быть жестче. Я пойду к Крису и расскажу ему, что происходит. Ты знаешь такт и долготерпение Криса, но и он не допустит, чтобы между вами с Бартом происходило подобное.

– Но пожалуйста, Кэти! – закричала она. – Я люблю Криса, как своего отца! Я не хочу терять его уважения.

– Тогда оставь Барта! Подумай о ребенке! Тебе вообще сейчас противопоказан секс, это небезопасно.

Она закрыла свои огромные глаза, кивнула и пообещала больше не встречаться с Бартом. Но даже когда она поклялась, я не поверила ей. Я не поверила и Барту, когда разговаривала с ним во второй раз, прежде чем пойти спать.

Настало утро, а я в ту ночь вовсе не спала. Я встала усталая и опустошенная, изобразила для Джори фальшивую улыбку и постучала в его дверь. Он пригласил меня войти. Утром он показался мне счастливее, чем был накануне вечером, как будто передуманное за ночь успокоило его.

– Я рад, что Мелоди есть на кого положиться, – проговорил он, пока я его переворачивала.

Каждый день мы с Крисом делали Джори массаж, пока не приходил врач, чтобы сделать ту же процедуру. Его ноги благодаря массажу приобрели почти прежнюю форму, мышцы окрепли.

Я считала, что это подает надежду. Надежда… В этом доме, полном темных тайн и несчастий, мы всегда хватались за надежду, как за соломинку. И нам казалось, надежда должна быть окрашена в сияющий цвет солнца.

– Я ожидаю, что Мелоди наконец придет этим утром, – проговорил с легкой печалью Джори, – хотя вчера она не нашла даже времени зайти и пожелать мне доброй ночи.

Дни летели. Мелоди часто исчезала вместе с Бартом. Моя вера была окончательно подорвана. Я больше не могла заставить себя улыбнуться при встрече с нею. Оставила я всякую надежду убедить и Барта. Я окончательно стала компаньонкой Джори. Мы вместе смотрели телевизор, мы вместе играли в игры, соревновались в младенческом соперничестве «кто быстрее». В обед мы пили вино, под вечер одинаково быстро утомлялись – и оба делали вид, что скоро все станет хорошо.