На следующий день шофер не сразу нашел дорогу к стадиону Three Rivers, до которого, в принципе, было рукой подать… Дело закончилось тем, что он «подбросил» музыкантов к служебному входу на бешеной скорости, но задним ходом. Такой пассаж заставил Дейва Гилмора, увлеченно обсуждавшего теннисный турнир, потерять терпение (а его способность не выходить из равновесия давно уже стала легендой!) и как следует «вклеить» зарвавшемуся шоферу. Даже хваленое усердие и послушание фэнов и то, казалось, вышло из-под контроля: среди такой обычной флойдовской атрибутики, как шелковые флажки с изображением персонажей из «The Wall» на фоне белых кирпичей с обложки альбома, появилась настоящая свиная голова, гадко кривившаяся с кроваво-красного шеста. Раньше такая морда украшала стекла солнечных очков…

Венчали все это безобразие неполадки с напряжением в сети во время исполнения «Sorrow» — вот как случилась в этом месте шоу десятиминутная незапланированная пауза. «А песенка и на самом деле становилась несколько скучноватой, — сухо заявляет Гилмор, когда вновь появляются звук и свет. — Попробуем сыграть что-нибудь еще». С этой секунды концерт вошел в привычное русло, покатился по накатанной дорожке, и 51.101 молодых жителей Питсбурга реагировали на музыку восторженными овациями.

Неудачи этого дня здорово подорвали моральное состояние музыкантов. Несмотря на неустанное веселье, хиханьки да хаханьки, те, кто помоложе, постоянно говорили об этом туре как о самом большом испытании в жизни и в один голос безгранично восхищались человеком, взявшим бразды правления во ФЛОЙД в свои руки. «Дэвид потрясающе фантастичен — он настоящий профессионал, — заливается соловьем Джон Карин (John Carin). — Из всего этого я извлек гораздо больший урок, чем из всего того, что делал раньше».

«Дейв давал стимул играть что-то свое, собственное, не выходя за рамки предложенной им структуры, — говорит перкуссионист Гарри Уоллис (Gary Wallis). — Вот почему он берет тебя на работу, берет за то, что делаешь именно ТЫ. В некоторых командах, когда ты лажаешь, тут же начинается ворчание, косые взгляды и все такое, а Дейв просто смеется. Он поступает так, а тебе хочется поскорее исправиться и заиграть еще лучше».

«Мы начинали играть, когда были детьми, и играли не из-за денег, а просто ради своего удовольствия, возможности кайфовать от музыки. Все было так, словно опять играешь в своей первой группе».

«Он настоящий любитель острых ощущений, — откровенничает разговорчивый Скотт Пейдж о своем с виду добродушном шефе, — увязли мы по горло в этом самом длинном, гигантском турне, а этот парень делает все стремительно, реактивно, летает на Боингах -757 — он жаждет иметь возможность делать буквально ВСЕ».

«Каждый раз, вечером, когда мы болтали с техническим персоналом или же собирались в гостиничных номерах, разговор ОБЯЗАТЕЛЬНО вновь и вновь заходил о Гилморе. Он действительно влияет на всех, причем каким-то странным образом».

Саксофонист, который признается, что до работы в расширенном составе группы он слышал всего одну-единственную вещь ПИНК ФЛОЙД («Another Brick In The Wall»), теперь говорит сам о себе как о «самом преданном их поклоннике. По-моему, Гилмор — это ГЕНИЙ мелодии. Он может буквально убить тебя двумя маленькими нотками. Каждый вечер он безупречен; каждый вечер мурашки бегут у меня по коже и все волосинки встают дыбом, когда я слушаю его игру, а глаза мои — на мокром месте».

«Это были самые легкие выступления, в том смысле, что не ощущалось никакого давления. Как-то раз мы заняли свои места на сцене, а все синтезаторы вдруг стали сдыхать. Думаете, Гилмор взбесился? Заорал? Ничего подобного, он СМЕЯЛСЯ! Ну нет напряжения в сети… Этого парня такая мелочь совсем не волнует. Делов-то! Именно такое отношение и делает нашу работу праздником».

«Дейв — позитивно мыслящая личность. Как и Ник Мейсон. Некоторые из нас довольно долго думали, прежде чем сообразили, что у Ника есть нечто, что купить за деньги невозможно: свой стиль и ощущение себя самого как огромной части великой магии всего ПИНК ФЛОЙД. Это относится и к Рику».

В отношении же четвертого члена классического состава ФЛОЙД все, начиная с Гилмора, признают, что, если бы не Роджер Уотерс, ИХ здесь не было бы никогда. Но никто, тем не менее, не пожалел, что ЕГО там не было. Тим Ренвик вспоминает, как во время промоушен-тура «Pros And Cons» Уотерс обычно был «весьма-весьма-весьма всем недоволен. Дейв — его полная противоположность — весьма-весьма-весьма спокойный, релаксирующий. Многое он оставляет за тобой: решай сам! А у Роджера в башке сидит идея фикс: «Ты должен делать именно ЭТО!». В этом туре было много забавного, чувство локтя и товарищества было гораздо сильнее, мы ощущали себя настоящей группой».

«Роджер был такой ревнивый, — говорит Скотт Пейдж, — можно было наслушаться всяких историй о разных враждующих лагерях, об отдельных гримерках, о том, что есть какие-то люди, чье присутствие недопустимо и их надо вышвырнуть вон, а Дейв и Ник — люди очень спокойные в общении. Любой именно сейчас скажет, что это время — самое счастливое; для Гилмора наступил звездный час его жизни».

«Этот тур для меня был самым счастливым, — соглашается Рик Райт, — с точки зрения дружбы и взаимопонимания с другими музыкантами. После тура «The Wall», когда гипертрофированный эгоизм сделал жизнь невыносимой, это турне кажется совершенно другим: и в плане того, как мы играем, и в плане звучания самой музыки на сцене. Ник и Дейв играют лучше, чем когда бы то ни было, частично благодаря тем теплым чувствам, которые мы испытываем друг к другу за кулисами. Этот год так быстро пролетел, и я точно знаю — когда тур закончится, мне будет очень грустно…».

Мы разговариваем в холле отеля, а два пацана вмешиваются в наш разговор и спрашивают, на каком этаже проживают ПИНК ФЛОЙД. Оказывается, они несколько лет мечтают получить их автограф.

Рик с невозмутимым видом сообщает, что лично он вообще что-то сомневается, чтобы флойдовцы жили в этом отеле. Ребята, помрачнев, испаряются…

«Есть два положительных момента в нашей анонимности, в том, что мы никогда не используем в коммерческих целях свои физиономии, — рассуждает Райт, — во-первых, совершенно спокойно можно бродить по улицам. Во-вторых, и это мы поняли только сейчас, т.к. никто не воспринимает нас как рок-звезд, мы можем выходить в свои 45 лет и играть нашу музыку сколько нам хочется, потому что люди никогда не придут глазеть НА НАС так, как на Мика Джэггера или Рода Стюарта. Придет, придет время, когда Мик Джэггер не будет восприниматься зрителями — этакий 60-летний ходящий гоголем джентльмен. Но ПИНК ФЛОЙД, играющий свою музыку, когда нам всем будет уже под 70, вполне возможен. Потому, что шоу ФЛОЙД — это не конкретные люди, а музыка и свет».

И тут вновь появляются два охотника за автографами, разгадавшие в концов концов секрет личности Рика, — секрет-то разгадали, да только оказалось, что они оставили свои ручки дома. Один из «охотников» пытается побороть смущение, задав вопрос: «А что Вы думаете о Роджере Уотерсе?».

«Чрезвычайно умный человек», — отвечает Райт. А потом он сам берет лист бумаги и ручку с гостиничной конторки… чтобы ребята смогли получить столь желанный автограф ПИНК ФЛОЙД.

В Кембридже, загнанный в тупик в своем маленьком особняке, имеющим общую стену с соседским домом, тихо, в полном уединении проводит свои дни человек по имени Пинк Флойд.

Только его незавершенные полотна, его, скажем так, «абстрактная» живопись, помимо всех прочих ежедневных занятий и способов убить время, некоторым образом указывают на то, что этот человек — сверхчувствительное существо.

Свободное от занятий живописью время Роджер Барретт делит между работой в своем обожаемом садике и кропотливой возней с нумизматической коллекцией; он смотрит телевизор и читает (Шекспира, ежедневные газеты, толстые еженедельники, книги с советами типа «Как обустроить ваш дом», пособия по математике); он постоянно украшает и лелеет свою Шангри-Ла. Он годами не прикасается к гитаре — слушает джаз или классическую музыку. И никогда — попс или рок-н-ролл.