«Мы продумывали смешные эффекты для проектора с поляризатором и устройством, отвечающим за разложение лучей света, вставляя туда кусочки латекса или полиэтилен. Особенным способом разрывая полиэтилен, можно было добиться появления замечательных картинок — лучей, красиво разбегающихся в бесконечность во всем многообразии цветового спектра. Я постоянно делал Джун заявки на покупку презервативов, потому что они сделаны из высококачественного латекса». Однажды автофургон ФЛОЙД был остановлен за пустяковое нарушение правил движения. Полиция меньше всего ожидала увидеть внутри Джона Марша (John Marsh), который, держа обложку от пластинки на коленях, ловко расправлялся ножницами с кучей презервативов. «Это наш роуди, — объяснил Уинн Уилсон. — Сейчас он разрезает презервативы, но он вообще с приветом». Помимо всех чисто эстетических моментов, световое шоу ПИНК ФЛОЙД в значительной мере влияло на отношения, складывающиеся у группы со слушателями. Каждый исполнитель как личность терялся или в буквальном смысле растворялся (или подавлялся) в ходе выступления. На улице флойдовцев очень редко узнавали в лицо. Таким образом коллектив преуспел в достижении подчеркнутой анонимности каждого музыканта по отдельности. Эта анонимность оставалась их отличительным знаком, даже когда ФЛОЙД приобрели мировую известность.
Тем не менее, в этом бешеном водовороте лицо одного человека становилось все более узнаваемым — так по улыбке, проскальзывающей из-под вуали, узнают и дарящего эту улыбку… «СИДА узнавали, — говорит Дженнер, — его почти сразу выделили как звезду. Все буквально влюбились в него».
Именно в UFO Пит Браун «первый раз увидел Барретта, устраивающего свое шоу. Когда я наблюдал за его прыжками по сцене, его безумием и стремлением к импровизации, у меня сложилось впечатление, что вдохновение сходило на Сида свыше. Он постоянно мог превосходить сделанное им же ранее и проникать во все более интересные и новые сферы. Остальные не были способны на это. Если честно, они были обычными посредственностями. Песни Сида были такими волшебными и потрясающими. Все представление оживало благодаря этим песням и его личности».
«На сцене Сид вкалывал изо всех сил. Может быть, это прозвучит чересчур поэтично, но казалось, что он существует и живет в этих световых шоу, что он сам — плод фантазии. Его движения совпадали с переходами света, и он казался как бы его естественным продолжением, единственным человеческим компонентом в этих рассыпающихся образах».
«Именно в UFO все начало выкристаллизовываться, — говорит Уинн Уилсон. — Нет никаких сомнений в том, что музыка, которую они исполняли в UFO, была самой лучшей из всего сделанного ими. Жаль, что никто тогда не писал их концертов. Импровизации Сида могли продолжаться невообразимо долго, но они были абсолютно безукоризненными. Музыка была чудесной, а прием аудитории — восторженным. UFO — был исключительным по своему характеру экспериментом, когда всеми руководила одна и та же идея и все двигались в одном направлении».
Однако воспоминания Ника Мейсона об UFO вызывают у него противоречивые чувства. «В этом было что-то от панка, может быть, ощущение свободы. Смешно, когда пытаешься импровизировать, не будучи к этому достаточно подготовленным в техническом смысле. Одно дело, если ты — Чарли Паркер, и другое — мы. Соотношение хорошего и плохого — довольно спорное».
«На первом этапе истории PINK FLOYD в клубах, подобных UFO, многие искренне считали (скорее всего, из-за того состояния, в котором они находились), что мы восемьдесят процентов нашего концертного времени тратили на исполнение великих вещей. Но на самом деле приходилось играть кучу всякой ерунды, чтобы вытащить . из этого хлама парочку приличных идей».
Расхождения в воспоминаниях о том периоде («Восемьдесят процентов выступлений действительно БЫЛИ великими», — настаивает Питер Дженнер) можно объяснить разным подходом и различиями в жизненных установках в лагере ФЛОЙД в те дни. Сид Барретт и Питер Уинн Уилсон до глубины души верили в чудотворную новую эпоху, зарождающуюся у них на глазах. Роджера Уотерса и Ника Мейсона больше всего занимало создание музыкальной основы группы. При этом нужно учитывать их стремление добиться Для ФЛОЙД популярности в поп-музыке (хотя нельзя сказать, что первоначально Барретт возражал против блеска славы).
В январе 1967 года Мейсон заметил, что психоделическое Движение «происходит вокруг нас, а не внутри нас». Эти же слова можно отнести и к Уотерсу, но ни в коей мере — к Барретту, которого Дженнер назвал «настоящим представителем власти цветов» и которого манили к себе как необъятные горизонты идеалов андеграунда, так и его излишества. Один человек, близко общавшийся в ними в те дни, утверждает даже, что Уотерс и Мейсон «представляли собой именно то, что Сид отвергал. Несмотря на то, что теперь они игралив рок-группе, они были довольны собой, так как стали студентами-архитекторами, и следовали всем замечательным заповедям представителей высшего и среднего класса».
К началу 1967 года в ассортименте наркотиков, употреблявшихся Барреттом на Ирлхэм Стрит, конопля уступила место ЛСД. «Сид был единственным в группе, кто — сейчас это звучит абсурдно и претенциозно — участвовал в экспериментальном движении по расширению сознания. Это не значит, что мы не принимали «кислоту» ради «прикола», но мы никогда не стремились к ПРОГРЕССУ в этом занятии».
Поначалу казалось, что «кислота» поднимает Барретта на недостижимые ранее высоты вдохновения и творческой активности. Было несколько неприятных моментов, когда Линдси становилась невидимой, а Сид «парил» вниз по лестнице, падая на руки Сюзи в коридоре за ванной комнатой. Или когда полиция в поисках жильца-героинщика с криминальным прошлым появилась перед раскрашенной в фиолетовый цвет дверью в доме номер 2 по Ирлхэм-стрит, и Барретт (в эпоху, когда слово «фараон» служило сигналом к началу приступа паранойи, даже если браток в тот момент и не находился под кайфом) лишился дара речи. Он, уставившись на представителей закона в голубой форме, неподвижно застыл «с расширенными от ужаса глазами», по словам Сюзи (к счастью, другая очаровательная подружка Сида по имени Кэрри-Энн отвлекла внимание полицейских разговором и предложила им чашку чая).
В изданных за свой счет мемуарах «Rehearsal For The Year 2000: The Rebirth Of Albion Free State» («Репетиция 2000-го года: Возрождение Свободного Государства Альбиона») Элан Бим (Alan Beam), друг Сюзи, живо описывает пару «хороших «путешествий» в доме №2 по Ирлхэм Стрит. Пока Сид с запредельной громкостью играет на слайд-гитаре, Питер нараспев торжественно читает «Психоделические молитвы» («Psychodelic Prayers») Тимоти Лири, а Сюзи (которая недавно выставила на всеобщее обозрение свое разрисованное обнаженное тело на обложке «IT») раздает репродукции рисунков Уильяма Блейка размером с почтовую открытку. Все заканчивается ползанием вверх-вниз по лестнице и расписыванием стены узорами, отражавшими дневное свечение атмосферы.
Хотя Сюзи считает подобное описание несколько преувеличенным и романтизированным, Бим по-прежнему вспоминает дом №2 как «мой храм, мою Мекку. Мне было 18, когда я очутился в Оксфорде, и я был довольно консервативен. Питер и Сюзи «готовили» меня к приему ЛСД при помощи большущих самокруток изтабака пополам с гашишем. Однажды Сид капнул две капли «кислоты» мне на язык, и мы все вместе отправились в Ройял Альберт-холл послушать «Мессию» Г. Ф. Генделя. После такого вещи уже никогда не будут казаться такими, как прежде».
«Во время исполнения «Мессии» мы были в полной отключке, — подтверждает Уинн Уилсон. — Я не имею права говорить о чужом ментальном опыте, но «Мессия» под влиянием «кислоты» оказалась самой невероятной вещью, которая мне когда-либо приходилось переживать».
В январе 1967 года лондонский андеграунд лицом к лицу встретился с послом из Хейт-Эшбери, братской страны чудес. Чет Хелмз (Chet Helms), родившийся в Техасе импрессарио зала «Avalon Ballroom» и поклонник «кислоты», пересек Атлантику, лелея надежды на открытие английского «Авалона», чтобы добиться ничьей в состязании с промоутером Биллом Грэмом (Bill Graham), собиравшимся «учредить» зал «Fillmore West» в Нью-Йорке. «У меня были волосы до плеч и борода до пупа, — вспоминает Хелмз. — Меня ждал роскошный прием, так как я был первым человеком, за все это время явившимся непосредственно из Хейт-Эшбери».
