* * * Восхитись узорчатой Альгамброй! Крашенные золотом и умброй Сложны потолки, как теоремы. О, халифы, евнухи, гаремы! Потолки напоминают соты, Мед струится в золоте ячеек. О, декоративные красоты Мира арабесок и Зюлеек! Шесть веков светились эти вазы В мавританском филигранном мире. В изразцовой узкой амбразуре Геометрия абстрактной розы. Падал свет на кружевные стены В палево-сиреневых узорах. Свет века лежал на стенах старых: Лучшие орнаменты — нетленны. * * * Земными полурайскими садами Ты погулял, ты подышал, И розы нюхал, и глядел на пламя Заката в предосеннем фимиаме, Как богдыхан, как падишах! Ты видел дворик — жалкий, некрасивый, Но яркий в августовский день. На лужу нефти (видишь переливы?) И на узорный пыльный лист крапивы Ты с наслаждением глядел! Ты тяжело болел. Страдал. И рад же Ты был деревьям и кустам, Когда опять гулять пошел, устал – И отдыхал, богат, как магараджа, Как фараон или султан! * * * O ihr Stimmen des Geschicks, ihr Wege des Wanderers. FriednchHolderlin, «Griechenland» О Судеб голоса, о вы, пути странника. Фридрих Гёльдерлин, «Греция». Пускай на душе предрассветно, смутно – Твоя душа прозрачнее ветра, Страна винограда и перламутра! Белая козочка так приятно Белеет у древнего амфитеатра. Греется Греция, реет гальциона, Пышными блестками светится море. Как же насчет смерти, козочка? (Хронос Сети закинул, мгновенная пена) — Хватит для нас бессмертия в мире? Точно при скептике Гераклите, Всё течет, и день плывет молчаливо. Всё же, когда приплыву на закате, Разве душа, как рваные сети, Над темной водой всплывет без улова? * * * Кто повидал сокровища земные, Не может разлюбить земли. Чудес Венеции и Византии Немало музы сберегли. В музее светлом греческие фризы, И козы пестуют козлят. Персидские лазоревые вазы, Бледно-оранжевый закат. А рядом персики и абрикосы, Лилово-темный виноград. И я на улице, в толпе раскосых Китайцев, фавнов и наяд. У Лувра сероватые платаны, И желтый лист лежит в пыли. Музейные прекрасные картины — И запах Матери-Земли. Но то, что сердце заставляет биться, Напоминает отчий дом: Места, где клен в сиянье золотится На сельском кладбище пустом. * * * О Судьба, немая криптограмма, Разве можно разгадать? (Музыка из дальнего Сезама Обрывается опять.) Арабески, темные узоры — Что колдуешь, чародей? Точно клады, феи, мандрагоры, Скрыты судьбы от людей. О, пройдем сквозь темные преграды К чародейному дворцу! Там кариатиды и каскады Темной вечности к лицу. Подойдем к таинственной Сивилле: Здравствуйте, ворожея! Никогда вы нам не говорили О загадках бытия. Но она дурманных восклицаний, Заклинаний — не прервет, Лишь скривит – в отравленном тумане Усмехающийся рот. * * * Ночная бабочка, мохнатая, как филин, Вещественней твоей души. Я душу нежную вообразить бессилен. Душа, на стекла подыши! И даже изморось, стоящая туманом, Вещественнее, чем она. — Но невидимка-музыка внятна нам? Так упоительно внятна! Соната нежная, незримый запах розы – Душа едва ль незримей их? — Да-да, конечно. Праздные вопросы. Душа не хочет слов таких. Мне грустно, что она бесплотное созданье, Бесплотней тени на снегу. Мне грустно потому, что даже на прощанье Ее обнять я не смогу. * * * Слетевшего с небес мерцающего гения Нам не хватает, чтобы в жизни Все изменилось вдруг, по мановению Волшебной палочки капризной. Хотел бы ты быть духом светло-огненным Или блаженствовать в нирване? Осталось ждать уже совсем немного нам До исполнения желаний! Из позолоченного рога изобилия На всех посыплются удачи. Блаженно-нежно-светла я идиллия! Мы все от радости заплачем. Ах, ни к чему ирония, иронийка. Мечта, не уходи, останься! Но все туманно, словно дух покойника На спиритическом сеансе. |
