Весь этот океан боли усугублялся еще и муками совести. Ведь в произошедшем была и его, Ярослава, немалая личная вина. Ведь не попробуй стащить он курицу, не отвлеки на себя внимание всей деревни, включая наблюдателей, этого бы всего не случилось. И эти люди, от которых он видел плохого только пару заслуженных тумаков благодаря ему претерпевали теперь чудовищные муки. От всего этого Ярослав съежился на земле и грыз зубами все что попадалось, чтобы стиснув челюсти не сломать зубы… Вскоре все эти чувства зашкалили за какой-то предел и преобразились в дикую ненависть к существам, что принесли ему столько боли. А после ненависть поглотила боль, став чистой и яркой, как тысячелетний лед на вершинах гор, и такой же холодной и безжалостной. «Терпеть! Дождаться момента! Сочтемся!» — звучал в голове холодный глас разума.

Неизвестно сколько продолжалось насилие, по ощущениям Ярослава — целую вечность, но так или иначе кончилось. Тихо подвывали где-то женщины, стонали и скрипели зубами мужчины, но ужасы поражения на эту ночь вроде бы закончились. Захватчики согнали, обыскали и связали всех мужчин, кинув их рядом с Ярославом во дворе дома старосты, большинство женщин заперли в отдельном доме, а детей, как самых дорогих рабов, забрал на окраину деревни в свой дом сам рыцарь. Еще захватчики притащили во двор крепко привязанного к бревну, жутко избитого, человека, поставили стоймя, обложили поленьями и с насмешками: «Не мерзни, на завтра согреешься, еретик!» разошлись отдыхать после ратных подвигов. Подробный грабеж решено было оставить на утро.

Охранять пленников ставили одного из одетых в кольчугу и вооруженного мечом кнехта, которому однако вскоре принесли огромный кусок свежезажаренного мяса и целый ушат свежего пива. Не тратя время на насмешки или издевательства над двуногим скотом, опытный кнехт сел, прислонившись спиной к стене, и приступил к трапезе, запивая ее пивом. Часика через полтора мясо закончилось, пиво тоже, охранник осоловел и задремал, иногда однако встряхиваясь, и оглядывая мутным взглядом лежащих на земле людей.

«Не время… Не время… Не время…» — холодно твердил разум. «Не время… Сейчас! Время!» — подумал Ярослав и вытащил из сапога свой нож. Этот нож сохранился у него только благодаря счастливой случайности. При «аресте» дед его не успел обыскать, когда его тащили — тоже, а после того как он ударил ногой одного из своих поимщиков, ноги ему связывали в первую очередь и даже лучше рук. Это спасло убранный в сапог нож. Конечно, притянутые веревкой ножны сильно врезались ногу и теперь там остался глубокий болезненный отпечаток, но зато у него в руках было оружие. Тихонько приподнявшись он скинул остатки веревок с ног и внимательно огляделся. Почуяв движение очнулся староста и теперь тихо и внимательно смотрел на парня.

Ярослав приложил указательный палец к губам и тихонько подполз к местному тиуну. Подполз, прилег рядом и стал осторожно пилить веревки. Староста был мужик здоровый, сопротивлялся неистово и поэтому избит был сильно и опутан веревками как куколка гусеницы. Минут через десять староста освободился но продолжал все также тихо лежать, незаметно разминать затекшие мышцы. Молясь про себя всем богам, чтобы не очнулся охранник и чтобы ни одного из рыцарских солдат не понесло сейчас на улицу, Ярослав пополз к следующему мужику, когда громко хлопнула дверь в одном из домов и тишину ночи разорвала грубая брань на немецком. Голос все приближался, хлопнули ворота и во двор шатаясь вошел один из кнехтов.

«…, Ну какого… этому… спокойно не…!» — выругался про себя Ярослав. «….. местные боги не могли послать немного удачи?». Но как оказалось дальше, зря грешил Ярослав на местных Богов, так как удача оказалась даже большей, чем просил парень. Вошедший во двор оказался не рыцарем, не одним из опытных кнехтов, чующих опасность спинным мозгом, а ополченцем из крестьян, более того — совсем молодым. Выпив больше чем за всю свою прошлую жизнь, новичок, а это был его первый разбойный поход, почувствовал себя великим воином и решил покуражиться над этими тупыми россами. Этот щегол, ели-ели стоя на ногах заплетающимся языком на ломанном росском стал поносить пленников, пошатываясь ходил между связанными и пинал их ногой. От его брани проснулся охранник и одобрительно наблюдал за этой картиной.

Наконец пьяные глаза немца углядели даже лежа возвышающегося над остальными старосту. В его глазах мелькнул восторг, он быстро подошел к лежащему, поставил тому на голову ногу, вытащил из-за пояса свой топорик (такому щеглу никто дорогой меч не доверил), занял героическую позу и разразился хвалебной речью. От избытка чувств мешая росские слова с немецкими он прославлял храбрость и силу носителей своего родного языка, а удел россов был, по его словам, служить рабами. Многое из его потока слов было непонятным, но во всяком случае слово «швайн» было очень похоже на слово свинья по-немецки и повторялось часто.

Неуловимое движение и две толстые руки, привыкшие к кузнечному молоту, как капканы сомкнувшиеся на плече и лице сопляка. Рывок, и вот безвольной кучей труп со сломанной шеей валится на землю, а топорик меняет своего владельца. Охранник среагировал быстро и правильно. Первым делом он закричал, поднимая тревогу, а вторым выхватил из ножен меч, желая встретить бегущего к нему кузнеца во всеоружии. Но не успел. Ярослав привстал на колено и метнул свой нож. Конечно, и дистанция была метров десять, а то и побольше, и метать ножи он не умел, бросок был больше рассчитан на то, чтобы отвлечь. И он отвлек. Совсем. Тяжелое лезвие вонзилось в горло, перебило позвонки и пришпилило кнехта к бревнам стены. Ярослав на столько удивился своему броску, что это удивление пробилось даже сквозь пелену ярости.

— Быстрее! Освободи меня! — закричал привязанный к столбу.

Не рассуждая староста поменял направление движения и бросился к нему, по дороге перерезав веревки на руках одного из своих сыновей. Не теряя времени дитяте, почти такое же здоровое, как и отец, встало на ноги, пропрыгало со связанными ногами до трупа кнехта, вытащило у того из ножен на поясе нож и окончательно освободилось. После этого он рванул к лежащим на земле и стал быстро освобождать остальных.

— Оружайтесь быстрее, — сказал освобожденный от столба и поднял с земли меч убитого кнехта. Немного, но очень профессионально, покачал и покрутил меч в руках, одновременно привыкая к балансу и разминая затекшие мышцы, поморщился и пошел к воротам.

Очень вовремя. Как раз в этот момент в ворота зашел посланный рыцарем кнехт, чтобы перешагнув за порог ворот одновременно перешагнуть порог между жизнью и смертью. Быстрое, незаметное движение меча в руках отвязанного от столба воина, и хватающийся за рассеченное горло кнехт тихо упал на руки подскочившего сына кузнеца. Пленники разжились еще одним мечом и ножом.

— Коли рыцарь не дурень, то после того, как второго не дождется, всполошится… По сему второго гонца режем и идем в деревню. Разумеете?

— Да. Да, волхв, — закивали головами стоящие вокруг мужики. Выполнив приказ они вооружились чем попало и теперь, наслушавшись криков своих жен и дочерей, а также навидавшись крови желали поквитаться со своими обидчиками. — Враги сейчас слабы перепили и переели. Но их больше и они лучше вооружены. Поэтому идем тихо…

Так все и получилось: второй раунд схватки остался за хозяевами. После того, как второй гонец отправился вслед за первым, толпа под командой волхва планомерно стала очищать деревню от находников. Ярослав, с трудом вытащив свой засевший в кнехте нож последовал за всеми. Поначалу врагов было больше, но все они по двое-трое были рассыпаны по деревне и спокойно спали в это время, либо заканчивали веселье, после которого и голову поднять было тяжело, не то, что драться. Крестьяне во главе с хозяином тихонько заходили в дом, находили спящих или пьющих врагов, короткая возня и врагов становилось меньше.

К сожалению такая удача не могла продолжаться бесконечно. Приблизительно половина врагов была уничтожена, когда рыцарь, почуявший неладное, в сопровождении пары кнехтов решил выйти из дому. Машинально выглянув через забор он как раз стал свидетелем, как отирая от крови топоры несколько местных выходят из дома напротив…