Профессор резко сел.
– Шелковое не может быть хрустальным и наоборот, – откликнулась Алина. – А русское христианское – это православное, а на духовную литературу меня никто не благословлял, и вы лично – мне лично – врач, а не духовник. И вообще у меня своеобразные отношения с Богом, в которые мне никак не хотелось бы впутывать вас…
– Уже впутали, не беспокойтесь. Во все, во что могли, – уже впутали.
– Я очень постараюсь выпутаться, – пообещала Алина.
– Не получится, – пообещал ей профессор и выписал счет.
Контракт должен быть нарушен
«Дорогая Анна, как я рада! Дела пошли все лучше и быстрее. Я оторвала профессорский жгут, и теперь наш добрый доктор мечется как безумный. Потерял меня, бедняга, из, так сказать, ясновиду! Все это – благодаря тебе. Как только я начала рассказывать тебе ту самую историю, которую не хочет читать он, все-все сдвинулось. Я даже купила новую сумочку и плащ – а ведь три года не бывала в тряпичных магазинах! Все донашивала старье, боялась одеваться в красивое, чуть не с жизнью прощалась. Да не чуть, а вполне прощалась. Ты – даже если не дочитаешь мои бредни до конца, – ты уже сделала для меня две величайшие вещи: толкнула к доктору Неведрову, откуда меня отрикошетило к тебе же, – и разрешила написать все-все тебе втайне от него, колдуна доморощенного… Как много подарков! Как это прекрасно! Как я рада, что ты есть!
Не подумай, что я плохо выполняю контракт. Я и за последнюю встречу заплатила ему, несмотря на его… хм… неконтрактное поведение. Представляешь, он кинул в горящий камин мое эссе про Апулея. И все из-за того, что Апулей был маг! Вот какая профессиональная ревность. Даже на расстоянии почти двадцати веков! Потрясающе, правда? А заодно просветил меня, что язычество – это такая бяка, такая бяка!
Профессорова ревность к древнему философу похожа на состязательность, захватывающую великих путешественников, покорителей заоблачных вершин, пересекателей океанов. Они соревнуются не с современниками, хотя такое тоже бывает, конечно. Они держат в памяти всех, кто шел на штурм недоступных органов Земли двадцать, пятьдесят, сто и так далее лет назад. И не важно, откуда стартовал покойный соперник. Планета остается бугристой, местами очень жаркой, местами жутко холодной? Остается. Вперед! «Отдайся мне, Земля!» – предлагает один. «Нет, мне!» – возражает другой. И – пошло-поехало. Мужские забавы. Робинзонада.
Теперь я поняла, почему профессор Неведров так взъелся на моего «Счастливого Робинзона». Он почувствовал приближение «Юбиляра любви». Наш добрый доктор очень быстро и точно понимает намеки.
Запретив мне выписывать мои прошлые боли, он забыл запретить мне описывать его лично. Да я и не собиралась, но он сам, получается, подставился. Ведь он мужчина. А я, видя мужчину, рефлекторно берусь вчувствоваться в его образ. Это моя суть. Эти создания мне интересны. Тем более если я обязалась ему платить за общение с ним!
Словом, он мне грубит, и я считаю его миссию выполненной. Я не могу лечиться у врача, который так ослаб на работе, что швыряется рукописями в камины.
Извини, дорогая Анна, за очень некорректный вопрос: твои финансовые отношения с ним закончены? Формально – я знаю – он выполнил свои обещания: ты вновь на сцене, ноги в порядке, ты вышла замуж и прочее. Все отлично. Это – все? Или?..»
Сыр за мышеловку не отвечает
Хорошая балерина, Анна была и другом хорошим.
Получив записку Алины, она подумала-подумала и решилась.
Телефонный звонок.
– Алина, привет, буду лаконична: не закончены.
– Проценты?
– Да, – вздохнула Анна.
– Навсегда?!
– Да…
– Даже если он…
– Тогда по наследству – его жене, детям, внукам.
– Понятно. И механизм продуман так, что…
– …не вырваться. Очень все грамотно.
– Мой контракт – тоже?
– Разумеется. Почитай еще раз, повнимательнее. В тех параграфах, где у тебя глаза устанут от терминов и ты естественно пропустишь тягомотные строки, вот там и зарыты все собаки. Василий Моисеевич – очень умный господин, а уж его коллеги-юристы – просто безупречны по крючкотворной части. Все они – тоже его клиенты. Сами на себе удавку и затянули. Каждый бывал в кризисе, каждому наш доктор помог взлететь. Никто никогда в жизни в этом никому не признается. Если бы наш доктор был простым психоаналитиком – никаких проблем не было бы. Поговорили, заплатили, разошлись. Но поскольку он – фигура синтетическая, безмерная, многоплановая и могучая, то… словом, удав. Но эффективный.
– А ты, когда давала мне его телефон, знала все это? Ты знала, что он и меня захочет проглотить? – полюбопытствовала Алина.
– Догадывалась. Знала. Но ты была именно в таком плохом состоянии, в котором за работу только Василий Моисеевич и берется. Когда ни медицина, ни друзья, ни личная воля уже не могут ничем помочь.
– Это было очень некрасиво? – спросила Алина, пытаясь представить себе ощущения Анны.
– Ты, милая, была живой труп. Чудом живой, случайно живой – называй как угодно. Ты опустилась даже внешне, потолстела, лицо серое, косметика забыта, одежда – что под руку попалось. Я тогда старалась при встрече с тобой смотреть, например, на твое ухо – его трудно испортить страданиями. Ухо было в порядке. Я и смотрела только на него, чтобы случайно не посмотреть тебе в глаза или не заметить дрожащих рук.
– Спасибо, Аннушка. Ты правильно сделала. Но это не последнее, что нам всем осталось, – загадочно пообещала Алина.
– Боже мой, Алина, ты хочешь с ним бороться? – с грустной иронией воскликнула Анна.
– Знаешь разницу между выигрышем и победой? – вопросом ответила Алина.
– Ну, наверное, если подумать…
– Вот и подумай. Целую. Пока. Пошла писать тебе спецотчет.
Повесив трубки, подруги расселись по диванам – каждая в своем доме, закрыли глаза и стали смотреть. Невесть откуда прилетели образы, видения, воспоминания. Почему именно сейчас? А так, просто так.
Образы
Большая черепаха. Твердый овальный купол весь покрыт узорными вековыми колдобинками черепашьего жития.
Она встает на задние лапы, трогательно показывая ровное песочно-зеленоватое брюшко, и начинает выбрасывать уйму беленьких беззащитных горошинок в ямку: у нее будут дети.
Отложив мокро-перламутровых детей в будущее, она вернулась на четыре лапы и пошла на запад.
«Алина, – говорит себе Алина, – где ты такое видела?»
«Во сне, – отвечает себе Алина. – Я сплю. Я восхищаюсь: даже очень беременная черепаха имеет плоский живот. У нее неизменно отрешенное выражение лица. Она не просит о помощи. И живет себе, живет…»
«Пока в суп не попадет», – завершает сентиментальный пассаж Алина.
«Хулиганка!..» – смеются переговаривающиеся стороны.
Видения, посетившие Анну, были, наоборот, из мира флоры.
Тяжелые цветы, которыми одарил ее жених перед венчанием, оттягивали руки, словно чугунные. Белизна восковых лепестков сияла, соперничая с чистыми окладами древних икон, и весь отраженный во всем вокруг свет лавинными потоками вливался в бескрайнюю душу невесты. Она не чувствовала ни счастья, ни любви, ни ног, ни рук.
Опустив утомленные сиянием мира глаза, невеста заметила, что стоит в третьей позиции. И едва удержалась, чтобы не расхохотаться.
Передавая чугунный букет подружке, она исправила положение стоп на непринужденно-человеческое. Балерина! В храме. Хорошо, что пора было отдавать букет, – и руки вздохнули, и ноги построились по-людски.
«Какие же это цветы?» – Целый час Анна не могла вспомнить их имя.
И когда батюшка обратился к ней с вопросом, согласна ли она взять жениха в мужья, Анна, измученная внезапной безымянностью любимых, очень знакомых цветов, случайно сказала: «Не помню…»
Слава Богу, это расслышали только жених и батюшка. А также, очевидно, и Господь Бог, потому что в сей же миг в голове подсказкой вспыхнуло: «Орхидея!»
