Вдруг возникло чувство, что стало еще тише, хотя казалось что это уже невозможно. Словно давление возникло в ушах, словно в них появилась перегородка, загораживающая внешний мир. Негр покрутил головой и почувствовал мимолетное прикосновение к своей руке. Холодное, скользкое. Как бывает, проскальзывает рыба по телу, когда ты плаваешь. Шанго судорожно огляделся, но увидел только деревья. Те же деревья.
Не в состоянии больше терпеть эту ледяную, непонятную, тягучую неопределенность, наемник как можно быстрее зажег факел и поднял его горячее пламя над собой. Свет горел всего несколько секунд, с огнем произошло что-то неясное — словно движение воздуха образовало призрачную пелену, словно пропал маленький кусочек действительности. И факел потух, как тухнет пламя свечи под пальцами человека. Лес издал первый звук — тихий шепот без внятных слов, ядовито-нежный и одновременно угрожающий.
Последующие попытки зажечь огонь, не привели ни к чему. Шанго прекратил бессмысленное занятие и убрал факел обратно в сумку. Положил руку на меч. Спустя несколько мгновений что-то изменилось. Кожа по всему телу начала зудеть, будто ее щекотали, а сразу за этим стал слышен тихий пронзительный свист. Звук все нарастал, и чернокожий, уже не в состоянии его выносить, зажал ладонями свои уши. Но это не помогло — назойливый, противный и болезненный свист проникал сквозь все преграды, и казалось, жалил прямо в мозг.
Тут звук стих и Шанго в облегчении убрал руки от ушей. И сразу же удар чудовищной, сокрушительной силы, пришедшийся по всей передней поверхности тела, вышиб его из седла. Чудом наемник упал на спину, ничего не серьезно повредив — на такой скорости сгруппироваться было просто невозможно. Чернокожий тут же собрался с силами и вскочил, обнажив меч. Но ничего не увидел. Буквально ничего — призрачный, еле видимый свет, ранее озарявший лес, исчез. Шанго окружала полная, обволакивающая тьма. И тишина.
Рукой, свободной от оружия он попытался найти ближайшее препятствие и наткнулся на ствол широкого дерева. Тут же к нему прижался и начал слушать окружающее ничто. Это «ничто» стало постепенно пробуждаться — шорохи, треск, скрип, скрежет, сначала редко, а потом со все более увеличивающейся частотой начали раздаваться со всех сторон. Скоро к этим звукам стали присоединяться вой, стоны, сдавленные крики, хохот, писк, рычание и еще тысяча различных голосов и звуков. Все чаще они повторялись, и все больше их становилось, постепенно порождая жуткую какофонию. И все ближе были они. Все громче звучали.
Упершись одной рукой в ствол дерева, а другую, с длинным клинком в ладони, выставив вперед, Шанго решил подороже продать свою жизнь, уничтожив столько порождений тьмы, сколько позволят его силы. Когда сонмы неведомых тварей, издававших эти ужасные звуки, казалось, подобрались практически вплотную к нему — один из криков раздался прямо около уха — все внезапно стихло. Так же внезапно вернулся приглушенный свет. Чернокожий воин обнаружил себя стоящим около заросшего пути, все еще прижавшимся к широкому дереву позади. Дорога, насколько было видно, бесконечно шла назад и вперед. Не было видно ни коня, ни его следов. Было непонятно, с какой стороны он приехал. Наемник решил двигаться в правую сторону от того места, где стоял. Точного направления к городу он, конечно уже не знал, но это было и не важно. На первом месте стояла задача выбраться из этого кошмарного Леса. Шанго медленно пошел вперед, слабо надеясь на то, что это демоническое место не изрыгнет из себя ничего больше.
Он сделал всего три шага, как внезапно прямо перед его носом раздался хлопок, будто лопнуло что-то огромное. Пространство везде, куда он ни бросал свой взгляд, зыбко волновалось, как водная гладь. Деревья же, ранее стоявшие словно каменные изваяния, начали шевелиться. Сами. Ветви и стволы, подобно змеям, изгибались, извивались, перекручивались, словно наполнившись черной, не принадлежащей этому миру жизнью.
Шанго недолго обращал внимание на это зрелище — так как снова почувствовал зуд, шевеление под своей кожей. Он принялся чесаться, но это не помогало, а наоборот усиливало свербеж, превращая его в боль. А потом, он с ужасом увидел, как изо всех пор его тела полезла черная трава. С приглушенным криком, превознемогая боль, он принялся вырывать ее с корнем. Клок за клоком кровавая трава покидала его тело.
Неожиданно что-то железной хваткой схватило его за руки. С удивлением он понял, что это ветви деревьев. Они словно толстые живые нити начали обвиваться вокруг его тела. Спеленали, охватили и обездвижили, а затем подняли его над землей. Внизу зашевелились какие-то твари — черные сгустки звероподобных существ. Они издавали вой и рычание и тянулись своими оскаленными пастями и мохнатыми лапами вверх, безуспешно пытаясь достать, дотянуться до плоти. А деревья стали передавать беспомощного наемника друг другу, унося куда-то вглубь леса. Шанго был не в состоянии ничего делать, кроме того, как смотреть вперед. Даже ощущение движения было странным — он видел как несущееся к нему действительность одновременно, и приближалась, и удалялась прочь.
Тошнотворное путешествие, наконец, закончилась. Шанго принесли к непонятному нечто. Никакого другого определения ему в голову не приходило — сплетенное, покрытое мраком, скопление свитых стволов, ветвей, лиан и листьев мрачно пульсировало, издавая шелестящие, склизкие звуки.
Конечности Шанго обхватили четыре ветви и растянули его, заставив распластаться в воздухе. Затем они поднесли его поближе к этому «нечто». В центре скопления раздвинулись ветви и оттуда начал проступать лик. Лик этот был неясным — одновременно похожим на человеческое лицо и вытянутую звериную морду. Что было ясно видно, так это ветвистые рога, похожие на оленьи или лосиные. И глаза. Черные блестящие, пронизывающие насквозь глаза. От лика веяло старостью, ветхостью, тысячелетней историей, что прошла мимо, сохранив и усилив. Шанго понял теперь, почему этот Лес был прозван Старым.
Затем лик заговорил. Голос был низким, не очень громким. Слова раздавались на непонятном языке. Но обладали они силой, вязким, гипнотическим, одурманивающим действием. Казалось, они проникают прямо в мозг, заставляя расслабиться, все забыть. Покориться. Последняя мысль частично сбросила чары своим полным диссонансом с мировоззрением черного воина. Сквозь застлавшую глаза пелену, наперекор волнами накатывающемуся безразличию, мешающему думать, он разглядел, что медленно приближается к лику, понял, что ему угрожает перспектива быть поглощенным, сожранным этой лесной сущностью. Причем не только его тело, но и сама душа находятся под угрозой.
Мысль эта мгновенно наполнила Шанго всепоглощающей, жгущей внутренности яростью, неудержимо стремящейся вырваться наружу. Откуда-то из глубины его сущности прорвалось звериное бешенство, смешалось с человеческим разумом и подавило его. Гневный, наполненный ненавистью крик, больше похожий на громогласный рык раненого хищника, вырвался из груди воина. Глаза его наполнились кровью. Мышцы всего тела напряглись, проступив буграми, выгнав наружу вены.
Все ближе приближаясь к чудовищу, он принялся давить, рвать путы, держащие его, оглашая пространство ругательствами на языке своего племени. Когда до лика, оказавшегося по размерам гораздо больше, чем он показался Шанго вначале, осталось всего ничего, ветка, держащая его правую руку, хрустнув, сломалась. Сжав ладонь в кулак, воин принялся вколачивать в уродливую морду всю свою ярость, всю свою скопившуюся ненависть, сдирая с костяшек кожу, невзирая на боль.
— Мразь, падаль, гнусная тварь. Я убью тебя. Я порву твои внутренности и впихну их в твою же глотку, — орал воин. И бил, бил, бил. Не замечая, что приближение к лику уже прекратилось.
Откуда-то прилетело еще две ветки, и обхватили онемевшую правую руку Шанго. Затем держащие извивающегося воина силы подняли его повыше — на уровень глаз древесного существа. Оно пристально посмотрело в лицо чернокожего человека, и тот ответил тем же, вложив во взгляд все обуревающие его чувства. Зрительная дуэль продолжалась примерно с минуту. Потом Шанго скорее почувствовал, чем услышал холодные — без эмоций, без жизни слова раздавшиеся, казалось у него прямо в мозгу. И их он понял, несмотря на то, что языка, к которому они принадлежали, он никогда не слышал.
