Между тем следующего несчастного уже отправили на встречу с чудовищем, этот человек чудом заполз между толстенных свай под помостом и сейчас прятался там как заяц от собак. Гигантский кабан утоливший первый голод, но еще с жаждой крови довольно хрюкая пытался достать человека между столбов. Люди в серых балахонах стали разглядывать развернувшееся зрелище через щели в полу.

Сомниум пожал плечами, поклонения зверобогам для него не были чем-то страшным. Люди испокон веков поклонялись им. На его далекой северной родине преступников оставляли прикованными к громадным каменным блокам. Если им везло, они умирали от стужи, если нет, то священные птицы Гипербореи, вороны, сначала выклевывали глаза, а потом склевывали и все остальное, оставляя одни лишь кости.

«Сейчас досмотрю этого, и пойду спать»

Задумавшись, гиперборей далеко высунулся, желая рассмотреть во всех подробностях это зрелище. И тут же его увидели.

— Чужак! — раздался крик сразу нескольких немедийцев.

Двое могучего вида крестьян попробовали напасть на северянина, но они не были воинами и, получив по удару рукоятью булавы в живот, отправились вниз, на свидание со своим зверобогом. Снизу донеслось довольное похрюкивание.

На помосте тут же возникла давка. Кто-то в суматохе зацепил треножник и, горячие угли упали прямо на спину кабана.

В воздухе смешались, яростный рык боли разъяренного животного, запах паленой шерсти и крови. Взбешенное животное с хрустом сломало уже подточенную с годами сваю. И тут же на гиперборея налетела свиноподобная толстуха, газа-щелочки сверкали фанатизмом, в руке зажат жертвенный нож. Сомниум заученно увернулся от удара сталью и выполнил то, что хотел сделать с обеда. Кулак в стальной перчатке обрушился на нос хозяйки «Кабаньего рыла» ломая его и отбрасывая тушу его владелицы на мост, соединяющий помост со входом. Свиноподобная как камень из катапульты снесла мостик, и упала вместе с ним на дно пещеры.

Кабан тут же ухватил ее за лицо и поволок верещащее тело на середину пещеры, через считанные мгновения вместо головы у еще дергающего тела было какой-то обрубок, ничуть голову не напоминавший. Гигантский зверь снова обрушился всей свой силой на столбы, еще одна свая не выдержала напора и стала наклоняться, помост последовал за ней. Немедийцы в панике не знали, что им делать, с одной стороны олицетворение зверобога, с другой через десятифутовый пролет — гиперборей с моргенштерном в руках.

Помост, наконец, не выдержал и один его край полностью упал на дно. Кричащие люди, мужчины, женщины, дети посыпались, как горох из разорванного мешка прямо под копыта гигантского зверя. Тот еще больше обезумел от пьянящего запаха крови, и с остервенелостью рвал клыками верещащих людей. Зверь выглядел как выходец из древних легенд — огромная туша, шерсть на морде пропитана кровью, с клыков свисали лохмотья чей-то кожи…

Инеста с трудом найдя место, разбежалась и прыгнула с младенцем на руках, десятифутовый пролет она преодолела огромным прыжком. Видимо страх придал ей сил. И со всего маха стукнулась ребрами о край площадки перед входом, где стоял северянин.

— Помоги мне!

Гиперборей с интересом наблюдал за почти безумным, исказившимся лицом Инесты, опершись на булаву. Графиня как разъяренная кошка зашипела и, оттолкнув тело ребенка подальше от края, заскребла ногтями по грубым доскам, пытаясь подтянутся наверх и тут же ее тело дернулось от мощнейшего рывка снизу. Рот немедийской графини беззвучно открылся, еще один рывок и руки Инесты не выдержали и, она схваченная зверем исчезла из вида. Лишь царапины от ногтей на досках напоминали теперь о ней.

Северянин выглянул за край, кабан остервенело носился по всей площадке, затаптывая и разрывая на куски слабо шевелящихся людей. На его клыках висели драные лоскуты алой ткани, когда-то бывшие балахоном Инесты.

Ребенок, почувствовав неладное, снова стал верещать.

Сомниум на дух не переносил некоторых вещей, таких как, например, вонючую траву, которую зачем-то добавляют в еду, «капустку», когда его называю «сынком» незнакомые люди, священников Митры, некрепкого светлого пива… многого в общем как оказывается не переносил, но больше всего он ненавидел плач младенцев. В роли няньки гиперборей себя разуметься не видел и недолго думая, отправил легким толчком сапога верещащего ребенка вниз. Он упал на куски чьих-то тел и сделал на взгляд северянина совершенно невозможное, а именно заорал еще громче и противнее. Кабану видимо пришли в голову примерно те же самые мысли о переизбытке шума в небольшой пещере, где звук отражался от стен и гулял эхом под сводами, многократно усиливаясь. Зверь одним движением мощных челюстей затолкал ребенка в пасть. Гиперборею показалось, что он младенца и не жевал, а проглотил целиком, как человек глотает ягоду брусники.

Здесь делать было больше нечего. Вытащив факел из кольца на стене, северянин зашагал назад, кляня на все лады любителей топотать ночью у чужих деверей.

«Вот ублюдки! Даже выспаться не дали»

Сомниум стоял одетый возле порога, за распахнутой дверью ночь постепенно уходила прочь. Гиперборей очень не любил раннее утро, когда черное покрывало ночи постепенно уходит, как будто привычный мир чего-то лишался с наступлением рассвета, но сегодня выбирать не приходилось. Кто-нибудь мог и нагрянуть в деревушку.

Все пожитки были уже собраны, еду он раздобыл на кухне, набив основательно, мешок свежим хлебом, бараниной, тушками рябчиков и связками сушеных грибов.

Оставалась только одно незаконченное дело.

Гиперборей взял факел и поджог лужи разлитого масла на полу. Яркое рыжее пламя радостно полыхнуло подхваченное сквозняком.

Туранец теперь был полностью уверен, это именно тот человек, которого он искал последние пять лет.

…Раньше он был воином, потом нашел себя на поприще контрабандиста. Причем не чурался ничего, что могло бы принести ему выгоду и барыш. И надо же было такому случиться, что среди обычных рабынь оказалась дочь иранистанского шаха, выкраденная из отчего дома. Не иначе Эрлик решил посмеяться над своим верным слугой — спустя седмицу ее купили в Султанапуре на рынке рабов. Купили, как оказалось почитатели Бога-паука, которые незамедлительно принесли ее в жертву своему мерзкому идолу, сначала разорвав ее на куски раскаленными крючьями, а потом, скормили то, что осталось мерзким тварям, о названии которых люди обычно старались не задумываться.

Иранистанский шах вне себя от горя приказал найти всех, кто причастен к незавидной участи своей дочери. Спустя три месяца убийцы нашли Исахана. Им оказались нипочем: ни высокая стена, окружающая поместье, ни свора собак, ни многочисленная охрана. Пройдя сквозь препоны, как горячий нож сквозь кусок масла, убийцы устроили настоящую бойню, отрабатывая иранистанские деньги. Из всей семьи Исахана в живых не осталось никого, его же оставили в живых. Чтобы познал горе потери близких сполна. Туранец знал, кто нанял асассинов, но о мести иранистанскому шаху, даже не задумывался. Он посвятил свою жизнь поискам исполнителей. Душа требовала отомстить хоть кому-то, и пусть шах недостижим (о его вероломстве, коварности и подозрительности не слышал только глухой) зато асассинов можно было попробовать разыскать.

Один из них врезался ему в память раскаленным клеймом — именно он, за несколько ударов сердца лишил жизни всех, кто был Исахану дорог. Лиц он не видел, их скрывали маски и капюшоны, но зато два вороненых меча поднимающиеся снова и снова являлись ему даже в кошмарах.

Исахан попробовал выйти на Черную Гильдию, но как оказалось, да и этого следовало ожидать, там никто на откровенность не шел. Его выставили спустя три минуты, после того как он задал уж слишком прямой вопрос. Жаловаться было бесполезно, дом арендовался уважаемым человеком, сама Гильдия была в другом месте. Но туранец не оставлял надежды и искал, искал и еще раз искал. Он забросил торговлю и почти все свое состояние потратил на получение сомнительных сведений об асассинах.