Точно в три часа в дверь позвонили. Клодия и. Сюзанна бросились открывать. Софи взяла кисть и мазнула в уголке холста, изобразив на лице сосредоточенность. Клодия вошла на кухню первой, держа Мэтью за руку:
– Папа приехал!
При виде царящего на кухне хаоса и матери девочка остолбенела.
– Что ты делаешь? – недоуменно спросила она.
– Рисую, – сказала Софи, словно это была самая естественная вещь на свете. – Здравствуй, Мэтью.
– Зачем? – спросила Клодия.
– Затем, что я люблю рисовать. – Софи покраснела. – Я часто рисую.
– Нет, не часто… Ой!
Сюзанна пнула сестру, думая, что делает это незаметно, и Клодия почесала ногу.
– Ты зачем меня пнула, дура чертова?
– Мама, – сказала Сюзанна. – Она ругается!
– А ты меня лягнула.
– Нет, не лягала. Клодия рассвирепела:
– Нет, лягнула. Когда я сказала, что мама не рисует, ты меня лягнула. Ну вот, мама, она опять!
Софи покраснела еще гуще. Подняв глаза, она увидела, что Мэтью улыбается – нет, скорее, ухмыляется.
Наверняка понял, что Клодия права и Софи просто прикидывается, будто всецело погружена в свою живопись, чтобы произвести на него впечатление.
– Ну… я недавно просто снова занялась этим, – сказала Софи неуверенно, начиная убирать и случайно мазнув охрой по тщательно вымытым и уложенным волосам.
– На самом деле ваша мама всегда хорошо рисовала, – сказал Мэтью. – Просто она, наверное, рисует, когда вы в школе, так что вы ничего не замечали.
Софи слабо улыбнулась ему, благодарная за то, что он вступился за нее. Правда, плохо, что без него она бы не отделалась от дочерей. Странно как-то… Почему она сидит, одетая по-летнему, и как будто вечером собирается выйти в свет? Ей показалось, будто ей снова четырнадцать, и Марк Ричардсон, самый классный, самый красивый мальчик в шестом классе, в которого она была влюблена навеки, пришел к ней в гости. Он впервые заметил ее на вечеринке, которую устраивали его родители. Мама и папа не хотели пускать туда Софи без брата; она не пошла бы, если бы брат, который был всего годом старше, не заявил, что он уже достаточно взрослый и хочет побыть дома один. Выяснилось, что они оба – фанаты Патти Смит. Софи тогда пристрастилась к журналу «Нью мьюзик экспресс», чтобы казаться взрослой и умудренной опытом. Судя по журнальным статьям, такое было вполне возможно. А еще Софи обмолвилась, что несколько недель назад ей подарили на день рождения давно желанный альбом «Лошади». Марк сообщил, что и сам копит деньги на пластинку, поэтому по субботам подрабатывает в магазине канцтоваров. Уходя в «Красный лев», он спросил Софи, где она живет. «Может быть, я заскочу к тебе завтра, часиков в семь», – сказал он, одаривая ее улыбкой, за которую не жаль было и умереть.
Она прибралась в своей комнате и поменяла плакат со Снупи на фотографии «Дип перпл» и «Генезис», вырезанные из журналов. Она зажгла ароматические свечи и спрятала в шкаф игрушечного кролика, с которым спала. В четыре часа она начала одеваться; сменила пять вариантов костюма и, наконец, остановилась на истертых джинсах, на которых были вышиты цветы, свитерке с вырезом «лодочкой» и голубых сабо на танкетке. Она надела серьги из бисера и бисерные же браслеты в тон. К шести она была полностью одета и сидела в своей комнате, поставив проигрыватель на полную мощность. В семь он не пришел. В пять минут восьмого мама, войдя к ней, закатила глаза и сказала: «Сколько можно?» В одиннадцать минут восьмого зазвонил звонок, и ее сердце упало. Она спустилась вниз и увидела, что Марк сидит на кухне и общается с ее родителями, а мама и папа всячески старались разбить жизнь своей единственной дочери, ведя с ним светскую беседу. Увидев ее, он просиял.
– Привет, – застенчиво сказала она.
– Не хочешь ли чашку чая, Марк? – спросила мама, и Софи захотелось ее ударить. Марк по вечерам пил пиво в «Красном льве». На кой черт, ему чай?
– Да я только за пластинкой, – улыбнулся он. – Кен и Джулиан ждут меня в машине.
Софи показалось, что она сейчас упадет в обморок.
– Пластинку?
– «Лошади», – сказал он. – Ты обещала дать мне ее послушать.
Она чувствовала на себе родительский взгляд, но она не могла заставить себя поднять глаза и посмотреть на них. Ее лицо пылало; глаза наполнились слезами.
– Разве? – слабо проговорила она. Она не помнила, обещала ему пластинку или нет.
– Я за ней и пришел. Ведь говорил же, что зайду за пластинкой…
Когда она бежала наверх, то услышала с улицы автомобильный гудок. Видимо, Кену и Джулиану не терпелось выпить. Она сняла пластинку с иглы и сунула в конверт, не обращая внимания на то, что оставляет повсюду отпечатки пальцев. Она просто хотела, чтобы он убрался как можно быстрее.
– Вот. – Она попыталась улыбнуться.
– Отлично, спасибо. Я перепишу ее и сразу верну. – Он уже двигался к парадной двери.
Софи даже не стала ждать, когда захлопнется входная дверь. Пылающая и униженная, она побежала по лестнице прямо в свою комнату.
– Софи… – услышала она голос своей матери.
– Не надо! – закричала Софи, с шумом захлопывая дверь. Она переоделась, смыла косметику и улеглась в кровать.
Конечно, пластинку Марк так и не вернул; более того, больше он с ней ни разу не заговорил.
После того случая она относилась к любой инициативе со стороны мальчиков крайне подозрительно. Если ее спрашивали, нельзя ли увидеться с ней в выходные, она спрашивала: «Зачем?» или «Чего ты хочешь?». Если она умудрялась выяснить, что мальчика интересует она сама, а не какая-то ее вещь, она нарочно приходила на свидание в самых старых джинсах и футболке, не накрашенная. Она боялась, что ее кавалер решит: она решила приукрасить себя ради него. Тот случай с Марком, однако, имел и положительные последствия: родители больше не делали попыток пообщаться с мальчиками, которые время от времени отваживались к ней прийти, несмотря на недостаток поощрения с ее стороны. Более того, Софи поняла, что, если бы она захотела – если бы она была такого сорта девушкой, – она могла бы запереться со своим воздыхателем на весь вечер в своей комнате и заниматься бог знает чем, не страшась, что мама постучит в дверь с чашкой чаю. Но запираться с кавалерами в комнате ей вовсе не хоте– лось. Она стала подозрительной, ей не хотелось больше выглядеть на все готовой, так что она стала по-настоящему неприступной и гордилась тем, что ни один мальчишка не смутил ее сердце. Именно поэтому ей удалось сохранить девственность до поступления в университет, несмотря на то, что все ее подруги уступили годами раньше.
Ко времени знакомства с Мэтью она отдыхала от вторых серьезных взаимоотношений в своей взрослой жизни. Она наслаждалась одиночеством – как сказала бы мама, ощущала необходимость «немного отдышаться». Софи понимала, что когда-нибудь ей захочется детей, она всегда это знала, и она знала, что больше всего на свете она жаждет равенства – таких отношений, когда она сможет расслабиться и не быть постоянно озабоченной тем, как она выглядит и не слишком ли она откровенна. Но ей бы не приснилось и в страшном сне, что ей захочется связать свою жизнь с женатым мужчиной, у которого есть взрослый сын.
Теперь, сидя за кухонным столом, который раньше принадлежал им с Мэтью, она понимала, что снова перестаралась. Она хотела, чтобы он думал, что она себя контролирует; до какой-то степени ей это удалось, но сейчас у него, видимо, создалось впечатление, будто она пытается его вернуть. Благодарение богу, Мэтью увел девочек в гостиную, поиграть в игровую приставку. Теперь Софи могла сесть и постараться скрыть слезы унижения, подступавшие к глазам. Она взяла радиотелефон и, несмотря на дождь, вышла в садик.
Когда зазвонил мобильный, Хелен лежала на кушетке в гостиной и читала книгу.
– Привет, Софи, что случилось?
Она догадывалась, что звонок подруги каким-то образом связан с Мэтью, который, как она надеялась, в тот самый момент осознавал, что никогда больше не захочет покидать свой прекрасный дом и семью.
