– Не может быть! – услышала она слова Дженни. – Неужели Мэтью тебя бросил?

– Может быть, он нашел кого-нибудь еще помоложе, – встряла Энни, и обе едва не лопнули от смеха.

Оказавшись в туалете, Хелен заперлась в кабинке, села на унитаз и расплакалась. Точнее, разрыдалась – безудержно, безутешно. Хелен плакала редко и почти всегда от огорчения, а не от серьезного горя. Теперь она не могла остановиться.

Она услышала, как входная дверь со скрипом отворилась, и сдержала дыхание, чтобы не шуметь. Не хватает только, чтобы ее утешали. К тому же единственный человек, который способен ее утешать, – Хелен из бухгалтерии. И точно, другая Хелен позвала ее по имени. Как унизительно – они поменялись ролями. Она совершенно затихла. Хелен из бухгалтерии старалась вовсю: «Я не уйду, пока ты не выйдешь» – карта, которую разыгрывала она сама. Изо всех сил, стараясь не шуметь, она подтянула ноги к животу и обхватила колени руками. Она сидела совершенно тихо, пока ее спина не начала болеть. Когда она решила, что больше не выдержит, дверь тихо открылась и закрылась. Бедная Хелен из бухгалтерии – но она хотя бы попыталась ей помочь. Пока Хелен старалась от нее скрыться, она перестала плакать.

Она посидела еще минуту или две, пока не убедилась в том, что больше не будет плакать, а затем осторожно открыла дверь и выглянула, чтобы убедиться, что она одна. Умываясь холодной водой, она пыталась решить, что ей делать. Можно убежать домой, сказавшись больной, но все это было только способом оттянуть неизбежное. Она решила сыграть на чуткости Лоры – она объяснит, что ей неловко обращаться к Лео, поскольку она спит с его отцом. Она с радостью будет печатать его бумаги, и принимать участие в собраниях по обмену идеями, но она не хочет встречаться с ним лично или присутствовать там, где он, скорее всего, будет.

– Но тебе придется когда-нибудь встретиться с ним, – сказала Лора, когда Хелен изложила ей свои соображения – предварительно поправив макияж и пройдя через общий зал с высоко поднятой головой.

Она сделала вид, что не замечает ни приподнятых бровей Дженни, ни злорадной улыбки Энни.

– Может быть, Мэтью специально взялся вести его дела – чтобы вы с его сыном познакомились?

– Больше похоже на то, что он просто не подумал, – нервно сказала Хелен. Сейчас бы ей самое время разразиться слезами, но она чувствовала, что уже выплакалась, и в любом случае Лора больше будет ее уважать, если она будет держать себя в руках. – Дело в том, Лора, – сказала она, – что Мэтью слишком торопит события, а я хочу, чтобы все было достойно, чтобы его родственники познакомились со мной только тогда, когда сочтут нужным. Спешка, по-моему, неуместна…

– Ну, хорошо, хорошо, – неожиданно сказала Лора. – Ты подготовь документ, а звонит пускай Дженни.

– Спасибо, спасибо, спасибо. – Хелен хотелось обнять ее. – Я так вам благодарна!

– И все-таки тебе стоит поделиться с Мэтью своими соображениями. Тем самым ты предотвратишь возможные ссоры в будущем.

– Да, наверное, я так и поступлю. И спасибо еще раз. И простите, что доставляю вам столько хлопот.

– Нам нужно поговорить, – сказала Хелен Мэтью, когда они в тот вечер оба возились на кухне.

Они почти не разговаривали. «Передай, пожалуйста, сковородку»; «У тебя хлебный нож?» – вот и все слова, какими они обменялись, после того как вернулись домой. Хелен целый вечер готовилась к решительному штурму.

– Мэтью, – начала она.

Мэтью, все еще дуясь, сделал вид, будто не слышит, и продолжал чистить овощи. Хелен положила тряпку, которую держала в руках.

– Ничего у нас не выйдет.

Он не оглянулся, но она видела, что он застыл с ножом в руках и стал ждать, что будет дальше. Она набрала в грудь побольше воздуху. Ну, вперед!

– Нам надо расстаться. Он по-прежнему ничего не отвечал – просто стоял на одном месте, как приклеенный.

– Ты слышал, что я сказала? Я хочу, чтобы мы с тобой расстались. Мне плохо, тебе плохо, твоим детям плохо. Мне жаль, что все так вышло, но…

Он медленно-медленно повернулся к ней. Вид у него был измученный.

– Что? Из-за одной небольшой ссоры ты хочешь взять и все разорвать?!

– Та ссора ни при чем, – сказала она. – Я просто больше не выдерживаю всеобщего осуждения. У меня чувство, что я разрушила чужой дом.

– Ну ладно, извини, что я попросил тебя уйти в воскресенье, когда приедут девочки. Я вовсе не хочу тебя выгонять, я просто тревожился за Сюзанну…

– Я уже сказала, та ссора ни при чем. Дело не только в наших разногласиях. Все вышло совсем не так, как я себе представляла. Мне плохо.

– Нам обоим приходится идти на жертвы, мы это всегда знали. Ведь не думала же ты, что у нас все сразу будет идеально. Мы оба должны приспособиться.

Хелен так и подмывало возразить: «Но я не хочу приспосабливаться, я просто хочу, чтобы ты взял и исчез из моей жизни». Вместо этого она сказала:

– Я хочу вернуть свою прежнюю жизнь.

– Какую жизнь? – сказал Мэтью, не агрессивно, но с глубоким любопытством. – Мы были вместе больше четырех лет, я – твоя жизнь.

– Ну, хорошо, тогда я хочу новой жизни. Ту, в которой не участвуют бывшие жены, дети, сослуживцы, которые отпускают шуточки за моей спиной…

– А, так вот где собака зарыта, – протянул он, совершенно не понимая, в чем дело на самом деле. – Ты стыдишься меня, потому что я намного старше тебя, и тебе кажется, будто люди насмехаются над этим…

– Не в том дело, но, раз уж ты сам заговорил… да, именно так и происходит… – Увидев, как изменилось выражение его лица, Хелен поспешно сказала: – Прости. Прости. Забудь! Как я уже говорила, проблема вовсе не в этом.

– Тогда в чем проблема? Тебе не нравится тот факт, что у меня есть бывшая жена – которая, должен заметить, держится исключительно достойно и мужественно и с которой тебе нет абсолютно никакой необходимости иметь дело – или дети, которых ты видишь раз в неделю по три часа и которых, как я уже сказал вчера вечером, ты не обязана видеть, если не хочешь. Во всяком случае, какое-то время.

– Мэтью, нет смысла ссориться заново. Между нами все кончено. Конец истории.

– Ты меня не любишь?

– Да, наверное… Не люблю. Мне очень жаль.

– Но ты говорила, что любишь. Сколько раз ты умоляла меня бросить Софи и переехать к тебе! Неужели ты действительно думаешь, что я бы сделал это, не будь абсолютно уверен, что так хочешь ты?

– Знаю. Мне жаль.

Мэтью все больше и больше заводился.

– Господи Иисусе, Хелен, я бросил своих детей, можно сказать, лишил их детства ради того, чтобы быть с тобой, – я думал, что это и твое желание!

– Так и было. Когда-то. А сейчас – уже нет.

– Нельзя же просто так взять и разлюбить! Мы не дети, а жизнь – не игра. Мы сломали жизнь другим людям. Ты не можешь просто сказать: «Я ошиблась».

– Мне очень жаль, но я действительно ошиблась.

– Нет, Хелен, не надо. Прошу тебя, не бросай меня! Пожалуйста.

Она знала, конечно же, что он так себя и поведет, что он развалится на части – то ли потому, что по-настоящему любит ее, то ли потому, что не в силах перенести унижения оттого, что его самого бросили. Хелен велела себе быть твердой и не поддаваться на уговоры. Но вид у Мэтью был такой жалкий – он даже плакал, – что она растерялась.

– Пожалуйста, не бросай меня. Пожалуйста, – сказал он, схватив ее за руку. – Я слишком стар, чтобы начинать сначала. Я не выдержу… Говорю тебе, я сделаю какую-нибудь глупость.

Неужели перед ней тот властный, разумный мужчина, который всегда руководил их отношениями? Он превратился в жалкую рыдающую развалину. «О господи, – думала она, – он стал таким из-за меня!» Она старалась стоять прямо и не двигаться, а он все умолял ее, все на что-то надеялся, не понимая, что это безнадежно. Черт побери – у нее нет сил устоять перед ним. Она погладила его по голове, и он, поняв, что все изменилось, крепко обхватил ее руками.

Она понимала, что должна попросить его собрать вещи и убираться прочь, но не могла.