– Я искал сигарету, – сказал он.

Я достала пачку с книжной полки.

– И спички.

Я нашла коробок на приемнике. Он закурил сигарету, сделал две глубокие затяжки и посмотрел вокруг себя.

– Надеюсь, ты не собираешься сказать, что я попала не в ту квартиру? – спросила я.

– Ты не Билл, – произнес он.

– Нет, – подтвердила я. – Он заключил субподряд на работу.

Я взглянула на часы.

– Разбудила тебя? Не знала, что ты здесь.

Он выглядел озадаченно. Казалось, он вообще не осознает, что также находится здесь.

– Поздно лег спать, – сказал он. – Мне нужно быть на работе в двенадцать.

Я снова посмотрела на часы.

– Надеюсь, она поблизости, – заметила я. – У тебя осталось тридцать пять минут.

– Она совсем рядом.

– Все же ты можешь опоздать.

– Я не имею права, – вздохнул он. – Меня ждут там люди. Я должен поговорить с ними.

– Ты читаешь лекцию?

Он затянулся сигаретой, сморщился и кивнул в знак согласия.

– Интересная книга? – спросил он.

– Просто я вытирала пыль…

Я опустила глаза на книгу и поставила ее на место на полку.

– Кофе? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Я хотел сказать: не можешь ли ты приготовить мне кофе? Пока я буду одеваться?

Меня так и подмывало съязвить, что я не прислуга, но было понятно, что это особый случай.

Выпив глоток кофе, он поморщился.

– Осталось двадцать пять минут, – напомнила я.

– Это прямо через площадь.

Сейчас уже у него широко открылись глаза.

– Ты сделала хорошую работу, – похвалил он, глядя на доски. – Не то чтобы я понимал разницу между хорошей работой и плохой работой.

– Сделала это машина, – сказала я. – Прости, что я смотрела книги.

– Именно для этого они там и стоят.

– Ты врач?

– В определенном смысле.

– Интересно, – пробормотала я.

Я подумала о Брендане, как он запихивал собачье дерьмо в окно машины. Затем о сне, фрагменты которого всплывали у меня в голове, как рты крошечных рыбок, клюющие на поверхности воды.

– Меня зовут Дон.

– Знаю. Меня – Миранда.

Я отпила кофе. У него был привкус шоколада.

– Ты занимаешься психическими заболеваниями?

– Именно так.

– Понимаю, что тебя, наверное, одолевают люди, задавая глупые вопросы, но можно мне тоже задать глупый вопрос?

– Что?

– О том, про кого мне просто рассказывали. О друге друга. – Я положила в рот песочное печенье. – Друга, – невнятно добавила я.

– Ясно, – кивнул он, чуть улыбаясь.

– Мне о нем известно очень немногое, в сущности.

В определенном смысле это было именно так.

Я стала рассказывать Дону о Брендане. Начала с собачьего дерьма, затем продолжила, а потом дошла до рассказа о переполняющейся ванне.

– А когда она вернулась домой и обнаружила переполняющуюся ванну, хотя твердо помнила, что не…

Дон поднял руку.

– Подожди, – сказал он и закурил сигарету.

– Что?

– Это ты, да? – спросил он. – Женщина?

– Ну да, конечно.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Меня беспокоило, что ты могла оказаться той особой, которая положила собачье дерьмо в машину.

– То был мужчина.

– Ты могла специально изменить пол. С целью сокрытия.

– Это интригует, согласна, – произнесла я.

– Продолжай.

И я продолжила. Хотя времени до начала лекции оставалось все меньше и меньше, сообщила ему все. Даже возвращалась к началу и рассказала, как Брендан шептал мне о том, как он хочет войти в мой рот. И потом, уже в конце – о Трое и Лауре, но очень быстро, чтобы снова не разрыдаться. Когда закончила, взяла кружку и выпила последний глоток уже ледяного кофе.

– Итак, что ты думаешь? – спросила я.

По неизвестной причине сердце у меня колотилось.

– Черт знает что, – сказал он.

– Это твой взвешенный вердикт?

– Хорошо, что ты избавилась от него.

Я фыркнула:

– Это и я могу сказать! Но мне хотелось бы узнать, не психопат ли он. Может ли он быть убийцей?

Дон поднял руки, протестуя.

– Сейчас слишком раннее утро, – ответил он.

– Вообще-то уже позднее утро.

– Не хочу быть слишком самонадеянным и заявить, что мне нужно провести собственное расследование до того, как прокомментировать это. Не буду разбрасываться техническими и клиническими терминами. Дело в том, что, честно говоря, нельзя еще сделать заключение. Не могу сказать, что такая схема поведения означает, что он убийца…

– Может быть убийцей, – прервала я.

– Чтобы быть точно уверенным в этом, человека нужно застать с поличным во время совершения определенных видов актов насилия. Но при таких обстоятельствах я бы нисколько не удивился, если бы обнаружил тот тип поведения, который ты описала.

– Итак, вот до чего мы договорились, – сказала я.

– Нет, совсем нет, – ответил он. – Большинство убийц проявляют ранние признаки дисфункционального поведения. Однако очень многие люди отличаются дисфункциональным поведением, но большинство из них не пересекают черту.

– Но если он пересек черту, а именно так я думаю, даже если со мной никто не захочет согласиться, тогда что? Он иссяк? Или все еще опасен?

Дон сосредоточенно пил кофе.

– Ты нагромождаешь одно предположение на другое, – сказал он.

– Я не в суде, – парировала я. – Могу нагромождать все, что захочу, на что захочу. Мне нужно знать, выполнил ли он до конца все задуманное.

Услышала, как в голосе появилась дрожь, закашлялась, чтобы скрыть ее.

Дон отрицательно покачал головой.

– Прости, – сказал он. – Все это недоказуемо. Когда люди что-то уже сделали, когда они совершили преступление, их поймали и заключили в тюрьму, тогда на сцене появляются психологи и психиатры, проводят свои тесты и выносят авторитетное заключение. Тогда можно найти экспертов, чтобы привести доводы за или против любого пункта их заключения, если захочется.

– Спасибо, – тупо поблагодарила я.

Повернулась, чтобы взглянуть на него. Обратила внимание на то, что у него худое лицо, рыжеватые волосы и он доброжелательно смотрит на меня.

– Держись от него подальше, – сказал он.

– Да.

– С тобой все в порядке?

– Не знаю.

Я резко закрыла окно, и в комнате стало тише. Посмотрела на часы.

– У тебя четыре минуты.

– Лучше мне поторопиться. У тебя далеко не счастливый вид.

– Даже если это был бы незнакомый человек, все равно ведь небезразлично, да? – Я начала собирать полотнища. – Нельзя просто сидеть на берегу и смотреть, как тонут люди.

У Дона был такой вид, словно он собирался что-то добавить, но передумал.

– О чем ты будешь рассказывать?

На мгновение он нахмурился.

– Очень редкий психологический синдром. Очень и очень редкий. За все время наблюдений он выявлен всего только у четырех человек.

– Но зачем же тогда читать лекцию на эту тему?

Он помолчал.

– Если я буду задавать себе подобные вопросы, – сказал он, – то где же я тогда буду?

Я пошла на прием к психотерапевту Катрине Даулинг еще раз. Долго сидела молча, стараясь принять решение. Чем же я собиралась заняться – всем миром или своей собственной головой? Посмотрела на часы. Прошло более десяти минут. Я рассказала ей свой сон.

– Что он означает для тебя?

– Мне хочется продолжать наши сеансы, – сказала я, – но только через несколько недель. А может быть, и месяцев.

– Почему?

– Мне нужно разобраться во многом.

– Я полагала, что именно для этого ты и приходила сюда.

– Мне не разобраться в этом здесь.

Через полчаса ушла. Хотя и почувствовала, что на меня возложена ответственность в полном объеме.

Ты не покончил с собой, да? Конечно, нет. Никогда я не позволяла себе даже усомниться в этом, ни на единое мгновение. Ты не покончил с собой, и Лаура не ударилась головой и не утонула. Я всегда знала это. Вопрос заключается лишь в том, что мне нужно сейчас сделать, Трой. Я просто не могу ничего не сделать, да?