Когда Кэрри было девятнадцать, она была хорошенькая, но не осознавала этого, потому, конечно, люди редко обращали на нее внимание. По крайней мере мальчики. Майкл был ее первый бойфренд, но он же был первый, в кого она позволила себе по-настоящему влюбиться, возможно, он был также первый, с кем у нее был секс. Она ничего не рассказывала, а я ни о чем не спрашивала, потому что сначала выжидала подходящего интимного момента, однако подходящий момент так и не наступил. Это происходило в летние каникулы, как раз перед ее поступлением в университет, а пока она работала в местном кафе, мыла посуду и подавала посетителям шоколадные пирожные с орехами и мягкой молочной начинкой и кокосовые лепешки. Он был приблизительно на три года старше ее, изучал гражданское строительство в Гулле, а тогда был дома на каникулах. Он видел ее несколько раз, но однажды перегнулся через прилавок и, заказав чашку чая, пригласил ее пойти с ним куда-нибудь и выпить чего-нибудь.

Потому ли, что он ничего не знал о ней, не имел ни малейшего представления о мире, в котором она всегда оставалась на обочине, или просто потому, что она была готова к такому приключению, в любом случае она была очень увлечена им. Казалось, она гордилась собой еще и потому, что он был старше. Нельзя сказать, что он был красив, но он был открытый и довольно обаятельный человек. Встречаясь с ним, она стала более жизнерадостной и привлекательной, чем раньше. Она явно расцвела, прогуливаясь с ним по узким дорожкам с наступлением темноты, почти так же, как она расцветала с Бренданом, я думаю.

А затем… Прошло столько лет, в течение которых я старалась не думать об этом, и мне пришлось все перевернуть и мыслях, чтобы пристально рассмотреть запретное воспоминание. Между Кэрри и Майклом все происходило довольно быстро, и уже через несколько дней казалось очевидным, что она влюблена более страстно, чем он. Или это просто я так говорила тогда или позднее. Сначала он не замечал меня. Я была на пять или шесть лет моложе. На мне висело домашнее задание на лето, и мне мало что разрешалось. Я была девственница. Не помню точно, флиртовала ли я с ним, но помню взгляд, который он однажды бросил на меня – неожиданный оценивающий взгляд, прямо над головой Кэрри. И даже сейчас я помню, как меня переполнили одновременно восторг триумфа и ненависть к себе. Я не могла не думать о нем, просто потому, что он так посмотрел на меня, с таким личным интересом и при столь интригующих обстоятельствах. Я сияла от тайного постыдного удовольствия.

Он поцеловал меня, только что выйдя из спальни Кэрри, очень быстро, а я позволила и говорила себе, что это не имеет значения, не считается, я ничего не сделала плохого. У нас был секс однажды днем, после школы, в моей постели, пока Кэрри уходила покупать для него сигареты. Я не могла сказать себе, что это не считается. Потребовались всего две ужасные болезненные минуты, но еще даже до того, как мы приступили к этому, я совершенно ясно понимала, что делаю самую большую ошибку в жизни. С тех пор я не могла выносить даже вида его пошлого, самодовольного лица. После этого я старалась держаться подальше и никогда больше не встречалась и не разговаривала с ним. Если он появлялся, я уходила. Если звонил по телефону, никогда не отвечала. Ждала, чтобы улеглись стыд и позор, терзавшие меня. Они с Кэрри продолжали быть вместе еще в течение какого-то времени, но постепенно он перестал ей звонить, а потом и перезванивать в ответ на ее звонки. Приблизительно через неделю он вернулся в Гулль, Кэрри приступила к занятиям в университете. Но меня не покидало предчувствие, что в любом случае он бросит ее; я пыталась найти возможность оправдать свои поступки, чтобы они не казались такими ужасными, но мне это так и не удалось. Я не знала, да и не хотела знать, насколько это волнует Кэрри. Не могла поверить в то, что произошло. Иногда до сих пор так и не могу поверить в это. И никогда никому не рассказывала об этом. За исключением своего дневника. И записала-то, пожалуй, для того, чтобы освободиться от всего, что мучило меня, превратив это в предмет, который можно выбросить или спрятать. Потому что выбросить дневник я бы никогда не смогла. Все равно что выбросить частичку самое себя.

А сейчас мне хотелось понять вот что: сделала ли я все это потому, что он встречался с моей старшей сестрой? Я подошла к ступенькам для перехода через ограждение и села на них, ощутив влажность дерева через брюки, сырость земли через тонкую обувь. Подняла руки к голове и два больших пальца прижала к ушам, чтобы погрузиться в свой внутренний мир. Потому что если я все-таки сделала это, то чем это обернулось в дальнейшем и что произошло сейчас? Не странно ли, что безобразная реплика на то давнее событие прозвучала только сейчас и уже в полном объеме, когда все стали свидетелями? В моей голове звучали шипящие команды матери, нытье Троя. Я снова увидела, как они все смотрели на меня. Побелевшее лицо Кэрри. Я видела улыбку Брендана.

И, возвращаясь к делам насущным, спросила себя, что же я собираюсь сделать сейчас. Я открыла глаза и встала. Луны не было, тьма кромешная. И здесь была я, на какой-то далекой узкой дорожке среди полей и лесов, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше. Какая-то часть меня хотела просто убежать подальше, чтобы вообще не иметь никакого отношения ко всему происходящему. Но убежать можно лишь в какое-то определенное место, можно принять решение поехать на машине по этой дороге в тот город, где ешь ту самую пищу, спишь в той постели и встаешь по утрам…

В заключение я вернулась к машине и села в нее, включила зажигание и поехала обратно по той же дороге. Я так замерзла, что даже когда включила неэффективную печку на полную мощность, никак не могла отогреться. Купила молоко, какао в порошке и бисквиты, способствующие пищеварению, в угловом магазине в нескольких минутах ходьбы от квартиры Лауры. Открыла дверь, вошла в квартиру и услышала, что в ванной открыты краны и льется вода, поэтому я приготовила себе большую кружку горячего шоколада с огромным количеством сахара, села на диван, подобрав под себя ноги, и стала очень медленно пить приготовленный шоколад, стараясь растянуть это удовольствие.

Я набралась храбрости и позвонила в собственную квартиру. Ответил Брендан. У меня упало сердце. Меня так и подмывало просто пол ожить трубку, но Брендан мог определить, кто звонил, и тогда перезвонил бы или подумал о чем-то еще, и все стало бы только хуже. Поэтому я сказала:

– Алло…

– С тобой все в порядке, Миранда? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе, наверное, было все это очень неприятно.

– А кто виноват? – спросила я и сразу стала ругать себя. Я была похожа на боксера, который сознательно ослабил бдительность. Удар в лицо не заставил себя долго ждать.

– Миранда, Миранда, Миранда, – сказал он ужасающе проникновенным тоном. – Я не единственный, кто предал Кэрри.

– Ты узнал об этом, читая мой дневник, – возмутилась я. – Потом ты солгал, будто я рассказала тебе об этом.

– В сущности, имеет ли значение, как я узнал об этом? Но возможно, все к лучшему, Миранда. Тайны совсем не годятся для семей. Раскрытие тайн оказывает очищающее воздействие.

В какое-то мгновение я спрашивала себя, не сошла ли я с ума. У меня вызывали тошноту даже не слова Брендана. Его голос физически заражал чем-то меня даже по телефону, словно что-то живое и скользкое медленно вползало в мои уши.

– Я звоню, чтобы сообщить, что заеду завтра за кое-какими вещами. – Я выдержала паузу. – Все в порядке?

– Приблизительно в какое время?

Я собиралась спросить, почему это важно, но просто боялась дольше не выдержать. Следовало ответить что-нибудь и выйти из этого неприятного разговора.

– Зайду на обратном пути с работы.

– И когда это будет? – спросил он.

– Думаю, приблизительно в шесть тридцать, – ответила я. – А вообще-то имеет ли это значение?