— В шоколад. По крайней мере для начала, — ответила Сьюзен.

— У меня есть время принять душ, пока вы не переоделись? — спросил Дэвид.

— Господи, это же ваш дом. Решайте сами. Если только осталась горячая вода — кажется, я использовала все до капли. Простите.

Дэвид поставил молоко на слабый огонь и отправился в ванную. Вернувшись, он оделся. Американка уже сидела в комнате, забравшись с ногами на его диван.

— Белые кальсоны — просто класс, — сказала она.

Дэвид смутился.

— Я просто не знал, нужно ли вам… Носите ли вы…

— Не волнуйтесь. Простите, что все время вас дразню, — это глупо. Вообще-то, я часто надевала такие штуки, когда училась в средней школе. Это было что-то вроде «бельевой революции».

Дэвид покачал головой:

— Не говорите мне, что вы носили под школьной формой. Я не хочу это знать! Мне и так уже кажется, что я совершил что-то противозаконное.

— С каких пор вас стали беспокоить проблемы с законом? — усмехнулась Сьюзен. Она кивнула на молоко. — Лучше будьте хорошим мальчиком и найдите мне ликер. — Она добавила хрипловатым голосом, подражая южному акценту: — Принеси мамочке лекарство.

Дэвид рассмеялся.

— Уже бегу, — заверил он и направился в кухню, которая являлась продолжением гостиной.

Дэвид порылся в шкафчиках и полках.

— Вы уверены, что вам можно пить? — спросил он. — Не помню, чтобы доктор об этом говорил.

— Гони бутылку, — сказала Сьюзен. — Или я за себя не ручаюсь.

Дэвид усмехнулся:

— Ладно. — Он достал из глубины шкафа пыльный графин. — Вот она. Наверно, Банджо ее не заметил.

Браун сделал две чашки шоколада и добавил в одну ликера. Себе он плеснул ирландского виски и поморщился, пригубив получившуюся смесь. Потом отнес напитки к дивану. Сьюзен взяла свою чашку и подвинулась, чтобы дать ему место. Вздохнув, она откинулась назад и оперлась головой на спинку.

— Мне нужен отпуск, — пробормотала она.

— Куда поедете? — поинтересовался Дэвид, прихлебывая из чашки.

— На какой-нибудь остров, — мечтательно ответила американка. — Скажем, на греческий. Чтобы был один отель, ресторан, бар, почта — и больше ничего. Ну, еще маленький барашек.

— Звучит неплохо. И чем будете заниматься? — продолжал Дэвид, понизив голос.

Сьюзен засыпала на ходу.

— Сидеть под деревом со своими книгами. Смотреть на оливы. Беседовать с барашком.

Чашка в ее руке начала клониться вниз, и Дэвид поддержал ее, обхватив ладони Сьюзен. Американка открыла глаза и удивленно подняла голову. Она инстинктивно выпрямилась и на мгновение оказалась совсем близко. Их пальцы переплелись, и он не сразу освободил руку.

— Вы держите? — спросил Дэвид.

— Держу.

Наконец ему удалось заставить себя отстраниться. На минуту воцарилась тишина.

Сьюзен вдруг заметила, что они смотрят друг на друга, и отвела глаза.

— Пожалуй, мне пора спать, — сказала она. — Какие у вас планы на утро?

— Доктор просил за вами присматривать. Знаю, вам это не понравится, но я буду проверять вас каждые два часа.

Американка состроила гримасу, но не стала спорить.

— Конечно, это ведь доктор так сказал, верно?

— Я просто постучу в дверь и спрошу что-нибудь, чтобы убедиться, что с вами все в порядке. Часов в шесть я сделаю последнюю проверку, потом встану, и мы решим, что делать дальше.

Сьюзен сделала еще несколько глотков и отставила полупустую чашку.

— Можно одолжить зубную щетку? — Она поднялась с места и зашаркала к ванной в болтавшихся на ней мешковатых спортивных брюках.

— Я уже положил там запасную, — отозвался Браун.

Когда Сьюзен заперлась в ванной, Дэвид прошел в ее комнату и разобрал испачканную одежду. Джинсы и белье он засунул в стиральную машину, а футболку с пятнами крови замочил в тазу. Потом из туалета послышался шум спускаемой воды, и по полу снова прошелестели ее шаги.

— Спокойной ночи, — пробормотала Сьюзен и закрыла дверь.

В час ночи он постучался к ней в первый раз.

— Сколько пальцев я сейчас показываю?

— Кажется, больше, чем один, — пробурчал сонный голос.

В три часа он спросил:

— Как зовут президента?

— Эл Гор, — ответила американка.

Перед тем как лечь спать, он положил ее одежду в сушилку и поставил будильник на шесть утра.

В тот же вечер

Четверг, 17 апреля

В салоне находились три человека: два полицейских и арестованный.

— Имя? — повторил один из полицейских, перегнувшись через спинку кресла и повысив голос.

Задержанный сидел сзади, свесив голову и тяжело дыша, — его шумное дыхание было слышно даже в быстро мчавшемся автомобиле. Хрип и свист, доносившиеся из груди преступника, и заметный на его теле синяк от ботинка Дэвида свидетельствовали о том, что здоровье его не в порядке. Рана на голове арестованного уже не кровоточила, но в целом он выглядел так, словно его везли не в патрульной машине, а в «скорой помощи».

Руки взломщика, скованные наручниками, лежали на коленях. Вместо того чтобы соединить запястья друг с другом, полицейские сцепили их браслетами крест-накрест, так что ладонь одной руки касалась локтя другой.

Преступник опустил голову и всю дорогу смотрел в одну точку. Его плечи были сгорблены, взгляд обращен словно внутрь себя. Казалось, он не замечает окружающих и не слышит задаваемых ему вопросов.

Ничего не добившись от задержанного, сидевший впереди полицейский отвернулся.

Через секунду арестант пробормотал:

— Джан.

— Джан или Чан? — переспросил констебль, но ответа не последовало.

Вскоре Джана охватил приступ кашля, и он прижал руки к груди, словно стараясь придержать ходившие ходуном ребра. На его лице появилась мучительная гримаса.

Потом припадок закончился, и арестант снова замер. Он почти лег на заднее сиденье и закрыл глаза.

Полицейский обратился к водителю:

— Когда приедем, сразу вызовем дежурного врача. И сфотографируем все повреждения. А то еще кто-нибудь решит, что его избили в камере.

Шофер быстро оглянулся через плечо и взглянул на неподвижную фигуру.

— Вид у него неважный, — заметил он спокойно. — Может, его разбудить?

— Нет, пусть лежит, — возразил первый полицейский. — Жаль, что не все они такие тихие.

Пока оба констебля смотрели на дорогу, арестант начал потихоньку шевелиться. Он вцепился зубами в правый рукав своего одеяния и постепенно подтягивал его кверху. Темная одежда приподнялась и обнажила широкий позолоченный браслет. Такой же браслет был и на левой руке.

— Как мы его оформим? — спросил водитель.

— Суини об этом позаботится. Надо посадить кого-нибудь за бумажную работу, прежде чем закончим смену, — ответил его сосед.

На браслетах виднелись желобки со вставленными в них металлическими шариками. Арестант попытался подцепить один из них зубами и вытащить из глубокой выемки. Когда ему это удалось, оказалось, что внутри браслета имеется смотанный в несколько слоев шнур, к концам которого приделаны эти шарики. Джан стал вытягивать блестящий шнур. Он медленно освобождал золотую нить и одновременно прятал ее в сжатом кулаке. Потом, не обращая внимания на сильно мешавшие наручники, он стал обматывать длинный шнур — в развернутом виде в нем было не меньше метра — вокруг своей побитой головы, морщась каждый раз, когда металл задевал рану. Он старался делать все бесшумно.

Напоследок он затянул концы нити и завязал их узлом на лбу. Потом так же методично взялся за другой браслет, повторяя всю процедуру от начала до конца.

— Пожалуй, лучше сразу предупредить врача, — заметил констебль и взял рацию.

Шофер был полностью поглощен дорогой, ловко лавируя среди многочисленных машин, скопившихся на вечерних улицах Лондона.

Джан потратил еще минуту, чтобы размотать второй шнур и обвязать и его тоже вокруг головы. Запястья с наручниками он теперь держал у самого лица.