— Точно такой же.

— Угу.

У нашего столика материализовалась официантка — миниатюрная брюнетка с очаровательной улыбкой и такими глубокими ямочками на щеках, каких я в жизни не видела. Быстро смекнув, что на иврите с нами далеко не уедешь, она тут же поинтересовалась, чего мы желаем, на почти идеальном английском. Я заказала фалафель для Руби и тарелку с восточными салатами для себя.

— Простите, мисс, — начала я, как только официантка записала заказ, — я ищу парня по имени Йося. Темные волосы, на вид двадцать — двадцать два. Не знаете?

Она с любопытством посмотрела на меня.

— А зачем он вам?

— Вообще-то я ищу его девушку, хасидку по имени Фрэйдл. Она работала у меня.

Официантка помолчала, как будто размышляя, стоит ли рассказывать, и наконец произнесла:

— Здесь редко бывают хасиды. «У Номи» — кошерный ресторан, но не настолько кошерный, если вы понимаете, о чем я.

Я не поняла, но, решив, что это не так уж и важно, спросила:

— У вас сегодня играет живая музыка?

— Да. У нас она всегда по понедельникам и средам. Поищите своего друга сегодня. Послушать музыку приходит много молодежи.

Я поблагодарила и стала рассматривать посетителей. В зале оказалось много молодых людей с такой же стрижкой, как у Йоси. Некоторые даже носили такие же коричневые кожаные куртки. Тем не менее знакомым не показался ни один.

По правде говоря, я сильно сомневалась, что мне удастся узнать израильтянина Фрэйдл, даже если он сюда и придет. Всем известно, что зрительная память вообще штука ненадежная. Когда я работала федеральным защитником, мне приходилось выступать адвокатом на процессах, где свидетели давали подробное описание преступника — причем каждый свое. Один мог утверждать, что банк ограбил двухметровый блондин, другой — что преступление совершил карлик-филиппинец. Несколько свидетелей всегда означало, что у моего клиента есть шанс выкрутиться. Проблемы начинались, когда свидетель имелся всего один. Практически невозможно уговорить судью выслушать эксперта по проблемам визуального опознания в качестве свидетеля защиты. Даже если судья и позволял вызвать нескольких специалистов, более сильное впечатление на присяжных все равно производил банковский служащий, который, тыча трясущимся пальцем в моего клиента, шептал: «Это лицо навсегда врезалось в мою память».

Я на личном опыте знала, как часто подводит зрительная память. Как-то раз в юридическом колледже наша преподавательница по опознанию о чем-то перешептывалась в начале занятий с незнакомым мужчиной, который потом вышел из класса. Час спустя она остановила лекцию и попросила дать описание внешности этого мужчины. Я была абсолютно уверена, что это молодой латиноамериканец лет двадцати, под два метра ростом, в синей ветровке и брюках цвета хаки. Я подняла руку и без колебаний выдала это описание. Большая часть аудитории со мной согласилась. Тогда наша профессор подошла к двери и открыла ее. В класс зашел тот самый мужчина. Мулат лет тридцати, ростом намного ниже, чем два метра (он просто казался выше рядом с нашей миниатюрной учительницей), в джинсовой куртке и вареных джинсах. Мое описание оказалось абсолютно неверным. И, что хуже, моя уверенность в своей правоте повлияла на мнение других очевидцев.

Так что нельзя исключить, что Йося окажется совсем не тем молодым темноволосым израильтянином среднего роста, которого помнила я, а, например, восьмидесятилетним эскимосом в инвалидном кресле.

Пока я размышляла об этой и других проблемах дедукции, Руби надоело рисовать, а Исааку — сидеть на стуле. Так что следующие несколько минут мне пришлось баюкать сына и рассказывать сказку дочери. Наконец принесли еду. Руби с увлечением принялась уплетать свой фалафель, а я, сунув Исааку грудь и прикрыв ее салфеткой, уставилась на огромное блюдо с разноцветными салатами, которое водрузила передо мной официантка. Этой еды хватило бы на трех голодных мужчин. Или на одну кормящую женщину. Я почти стонала от наслаждения, загребая теплой питой пюре из нута с чесноком.

Я так старалась запихнуть в рот как можно больше еды до того, как Исаак закончит сосать молоко, что чуть не забыла о цели своего прихода. К счастью, я как раз решила передохнуть, когда в ресторан вошла группа молодых людей. И тут же с другой стороны зала раздалось:

— Шалом, Йося, Ифтах! Ма ha-inyanim? Как дела?

Нужным мне Йосей мог оказаться любой из этих пяти ребят. Все они — среднего роста с коротко стриженными темными волосами. И двое — в летных куртках.

— Йося! — громко позвала я.

Один из парней обернулся и посмотрел на меня. Он указал на себя пальцем и вопросительно поднял брови — вы меня?

Именно в этом ресторане восточной кухни, именно в этой стране и в этом городе.

— Йося? — переспросила я.

Он подошел.

— Я вас знаю? — У него оказался мягкий, приятный голос с легким, почти незаметным акцентом.

— Кажется, вы знаете одну мою знакомую — Фрэйдл Финкельштейн.

Он на секунду замер, потом посмотрел на меня внимательнее.

— Мы знакомы? — переспросил он.

— Меня зовут Джулиет Эпплбаум. Фрэйдл вчера сидела с моим ребенком. На Оранж-драйв.

— Мы с вами не встречались?

— Нет, нет. Не встречались. Но Фрэйдл мне про вас все рассказала.

В его взгляде мелькнуло сомнение.

— Ну, может, и не совсем все. Она сказала, что вы друзья.

Он грустно улыбнулся.

— Друзья. Да, наверное, друзья.

— Йося, вы не присядете на минутку, поговорить?

— Простите. Ничем не могу помочь. Я ее плохо знаю. Мы просто живем по соседству.

Он развернулся и пошел в другую сторону зала.

— Йося! — крикнула я вслед.

Он обернулся.

— Простите. Не понимаю, что вам от меня надо. Я ее почти не знаю. Мы всего пару раз говорили. Я ничего плохого не сделал.

Я удивленно посмотрела на него. С чего он взял, что я собираюсь его в чем-то обвинять?

— Вы знаете, где сейчас Фрэйдл?

— То есть как — где? Там же, где и всегда. У своего отца. Раввина, — бросил он с нескрываемым презрением.

— Как раз там-то ее и нет. Вчера она не вернулась домой.

Тут я подумала, что последний раз говорила с семьей Фрэйдл утром. Кто знает, может, девушка уже дома, живая и здоровая.

— По крайней мере, с утра не было, — уточнила я.

Либо Йося настолько хороший актер, либо его действительно удивили мои слова. Он взял стул от соседнего столика и уселся между мной и Руби.

— Эй! — возмутилась моя дочь. — Это наш стол!

— Руби, это Йося. Маме нужно с ним поговорить. Ешь фалафель.

Руби послушалась и снова принялась за еду. В этот момент Исаак рыгнул и оторвался от соска. Я переложила его на другую сторону. Йося старательно избегал смотреть на мою голую грудь.

— Вы говорите, Фрэйдл нет дома? — переспросил он.

Я рассказала ему, что она не появилась с утра на работе, и о моем последующем опыте общения с ее отцом.

— Не скажешь, что у него легкий характер, — прокомментировала я.

— Я с ним не встречался. Вас зовут Джулиет?

— Да.

— Джулиет, дело плохо. Вот так вот уйти… На Фрэйдл это не похоже. Она не настолько… Как вы здесь говорите, не настолько задвинутая?

— Продвинутая.

— Да, продвинутая. Нет. Она за всю жизнь ни разу не ночевала вне дома. Она бы так просто не ушла.

— И вы не знаете, где она?

Я не могла избавиться от подозрений в отношении этого парня. Ведь первое, что он сделал, это заявил о своей невиновности. Причем еще до того, как я сказала нечто, что можно принять за упрек.

— Я? Вы думаете, она у меня? Это бред. Мы с этой девушкой едва знакомы.

— Это вы так говорите. Тем не менее вы знаете ее достаточно, чтобы утверждать, что на нее похоже, а что — нет.

Он не отвечал.

— Йося, Фрэйдл — ваша девушка?

— Нет! Нет! Ничего подобного. Мы просто живем рядом и немного знакомы. Я же уже говорил! — он сердито замотал головой. — Да это и неважно. Важно другоe: где она сейчас. Да, вы сказали, что вечером вы с ними — с ее семьей — не разговаривали?