Я наклонилась поцеловать ее в щеку, но Либби отпихнула меня. Пожала плечами и возвела очи горе.
— Джулиет Эпплбаум, ты ни капли не изменилась.
Я кивнула и посмотрела на часы. Уже за полдень.
Если я хочу проскочить пробку на мосту и попасть домой, нужно ехать.
— Мне пора, — я взяла на руки Исаака и поднялась с дивана.
Либби проводила меня до дверей. Мы обнялись. Несколько секунд я стояла, прижимая ее к себе и пытаясь понять, почему мне так грустно. И тут до меня дошло, что грустно не из-за Либби — она как раз счастлива, — а из-за себя. Ведь у нее в жизни есть то, что делает ее счастливой, а у меня этого нет.
— Знаешь, Либби, — сказала я. — Я тебе завидую. Ты нашла свое место в жизни. Я не встречала таких счастливых людей.
— Я знаю, мне очень повезло, Джулиет. Я на самом деле счастлива. Очень счастлива. У меня любящий муж, очаровательные дети и заботливая община. Я нашла свое место. Хотя, честно признаться, довольно странное для официального члена ассоциации «Дочерей Американской революции»!
Я рассмеялась и сказала:
— До завтра.
— Только веди себя прилично, Джулиет.
— Хорошо. Обещаю.
Она снова закатила глаза и закрыла за мной дверь.
Глава пятнадцатая
На следующее утро за завтраком я размышляла о событиях предыдущего дня и заплетала Руби косички. Либби права. Эсфирь Хирш не похожа на человека, который стал бы участвовать в каком-нибудь грязном деле. Но внешность бывает обманчива. Оставалась возможность, что Ари Хирш все-таки причастен к исчезновению Фрэйдл.
— Сиди тихо! — прикрикнула я на дочь, борясь с искушением отдергать ее за косы. — Я не могу заплетать тебе волосы, когда ты все время вертишься!
— У меня нога чешется! — возмутилась Руби.
Мать сняла непоседу с моих колен и протянула руку за расческой и резинками.
Я с облегчением их отдала. Парикмахер из меня всегда был никудышный. Мать села рядом с Руби, которая вдруг решила претендовать на звание самого послушного ребенка.
Я поднялась налить себе очередную чашку кофе.
— Каждая капля выпитого тобою кофеина попадает в грудное молоко, — заявила мать.
— Спасибо, мадам Ля Леш,[41] но сегодня утром кофе мне просто необходим. Я выжата как лимон. Твой внук орал всю ночь, если ты не заметила.
— Конечно, он всю ночь орал. А с чего ему спать? В твоем молоке сплошной кофеин!
— Мама, я не хочу с тобой сегодня ругаться. Где Исаак?
— Дедушка пошел с ним погулять. Так, Руби, иди, посмотри на себя в зеркало. Настоящая принцесса.
Мама заплела Руби по две косы с каждой стороны. Итого четыре. Моя дочь стала похожа на ненормальную.
— И правда, принцесса, — солгала я, откинулась на спинку стула и положила ноги на стол. — Слушай, мама. Я сегодня вечером опять иду к Либби на ужин. Ты не против, если я снова оставлю тебе Руби?
— Конечно, нет. Может, Исаака тоже?
— Не могу. Я не нацедила ему грудного молока, а смесью его кормить не стоит.
— Так нацеди. Ты же привезла с собой этот ужасный аппарат. Вот и займись этим.
Почему бы и нет? Я дошла до горы чемоданов и выкопала молокоотсос. Сняла лифчик, поставила аппарат на кухонный стол и закрепила шланги и бутылку. Первый раз, когда я решила воспользоваться молокоотсосом, я включила его на полную мощность, а потом добрую минуту пыталась вытащить сосок из шланга. Минуту боли и страха — а вдруг сосок растянется сантиметров до пятнадцати в длину? Я осторожно поставила давление на «среднее» и села ждать. Данная процедура никогда не давалась легко. Я могла сидеть часами, ощущая себя настоящей коровой, и в результате получить каких-нибудь жалких пятьдесят миллилитров молока, плескавшегося на дне бутылки.
Сегодня все шло ненамного лучше. Я закрыла глаза и вместо булькающего и шипящего аппарата попыталась представить моего дорогого малыша. Я представила, сосредоточилась и… Полчаса спустя передо мной стояло полстакана молока.
— Этого хватит? — с сомнением спросила мать.
— Надеюсь. Это все, что есть.
— Ладно. Давай, я поставлю его в холодильник, — вздохнула мама и потянулась за бутылкой.
Я отмахнулась.
— Не беспокойся. Я сама поставлю.
— Нет уж, давай я. Ты еще не отстегнула аппарат.
Мы начали выдирать друг у друга бутылку, и, конечно же, она упала между нами на пол.
— Ой, — выдохнула мама, глядя, как молоко растекается маленькой лужицей.
— Кажется, сегодня я беру его с собой.
— Кажется, да.
— Скажите, — обратилась я к другу Джоша, — если Ари Хирш скрывает, что он гей, что случится, если это выплывет наружу?
Мы сидели за столом на кухне Либби. Ее дети уже спали, и Либби, опершись на разделочный столик, держала на руках дремлющего Исаака. На ужин она приготовила жареного цыпленка с брюссельской капустой. Мы поели, напряженно ожидая этого разговора. Сэм Крамер, друг Джоша, согласился прийти на ужин с явной неохотой. Могу поклясться, он подозревал, что я буду расспрашивать его об Ари Хирше. Джош тоже не особо радовался моему приходу.
После небольшой паузы Сэм ответил:
— Даже не знаю. Семья могла бы от него отказаться. А может, об этом просто молчали бы, надеясь, что все уляжется само собой.
Я удивленно подняла бровь.
— Мистер Крамер, расскажите об отношении хасидов к гомосексуалистам. Среди хасидов есть геи? Или гомосексуализм и иудаизм — вещи взаимоисключающие?
Сэм аккуратно убрал крошку штруделя с уголка полных губ, откинулся на спинку стула и сцепил руки на своем круглом брюшке.
— Как это видится мне, для правоверного гея-иудея существует три пути, — произнес он. — Во-первых, он может жениться и, подавив свои сексуальные желания, притворяться гетеросексуальным мужчиной.
— И вы думаете, такое возможно? — возразила я.
— Откуда мне знать? Наверное, возможно. Если мужчина будет больше думать о праведной жизни, а не о собственных желаниях, он справится.
Это похоже на то, что мне описывала Либби.
— Вы таких знаете? — спросила я.
— Не уверен, ведь неизбежным следствием такого решения станет необходимость держать свою ориентацию в тайне, верно? Хотя однажды я встречал раввина, возглавляющего городской анонимный центр для евреев-гомосексуалистов. Они организуют встречи, проводят семинары. Он сказал, что у них даже есть группа геев — студентов иешивы, которые устраивают регулярные собрания.
— Правда? — изумленно прошептала я.
— Да.
Я задумалась.
— Похоже, родители Ари надеются, что он поступит так, как вы говорите. Женится и будет делать вид, что все в порядке, надеясь, что это пройдет. Если слухи верны, то это так.
— Если он — гей, то они, наверное, хотят именно этого. Но ведь мы не уверены, что он — гей. К тому же, в любом случае, он может стать замечательным любящим и заботливым отцом и отличным мужем.
Сэм слегка икнул.
— Возможно, — с сомнением сказала я. — Вы сказали, существует три пути. Один вы описали. А какие два других?
— Мужчина может вообще порвать с хасидской общиной. В Верхнем Вест-Сайде есть Современные Ортодоксальные синагоги. Там его, скорее всего, примут. Так примерно и поступил тот раввин, которого я упоминал. Сам он из очень строгой правоверной семьи. Он вышел из чулана, еще когда учился в школе раввинов. Представляете, как к этому отнеслась его семья? Само собой разумеется, он больше не хасид.
— А последний вариант?
— Он может остаться в общине, но при этом жить сам по себе. Он никогда не женится. Будет жить один, может быть, даже с мужчиной, если это, конечно, останется в тайне. Разумеется, он не будет общаться с другими геями, зато останется хасидом.
Все это очень интересно, но пока никак не связано с Фрэйдл.
— Ари согласился жениться. Значит, он явно выбрал первый вариант. Но что, если бы слухи дошли до семьи Фрэйдл?