За информацию о хасидских общинах хочу поблагодарить Карен Зиван, Алекса Новака и несравненную Эстер Штраус. Все ошибки в тексте — целиком на моей совести. За консультации по медицинским вопросам выражаю благодарность доктору Дину Шиллингеру. Также особую признательность хочу выразить Мэри Иванс и моему мужу Майклу Чабону, без которых эта книга вряд ли была бы написана.

Возможно, я не первая в мире женщина, которая в одном лифчике открыла почтальону дверь. Скорее всего, я даже не первая в мире женщина, открывшая дверь в лифчике кормящей матери. Но могу поспорить — нашему розовощекому почтальону ни разу не открывала дверь женщина в расстегнутом лифчике кормящей матери и с голой грудью. Это стало ясно по его лицу.

Это, конечно, неприлично, но раз уж я так устала, что даже не оделась, то какой теперь смысл стесняться?

— Нужно подсушивать соски на воздухе, чтобы не потрескались, — объяснила я.

— Наверное, это больно, — заметил почтальон.

Я расписалась в получении посылки, в которой оказалась всего лишь очередная серебряная погремушка от Тиффани (уже седьмая), закрыла дверь и проковыляла на второй этаж своего дома, где жила с мужем Питером, трехлетней дочерью Руби и вампиром-мутантом, которого родила на свет четыре месяца назад.

— Да, да, конечно, знаю, — с фальшивой радостью пропела я, вытаскивая из кроватки свое орущее чадо. — Ты уже поспал целых шесть минут, да? Этого тебе хватит на целую неделю, правда?

Исаак посмотрел на мою приветливо торчащую грудь и завопил еще громче. Я сунула сосок в рот гадкого кричащего агрессора, оккупировавшего теперь почетное место в нашей гостиной, и прижала его к груди. Он начал сосать так, словно только что вернулся домой после двух недель в Биафре.[1] А ведь он ел всего лишь полчаса назад! Я откинулась на спинку стула, провела языком по нечищеным зубам и посмотрела на часы на каминной полке. Полдень. Я на ногах уже восемь часов. На самом деле сказать, что я проснулась в четыре утра, будет не совсем верно. Просто в это время мне наконец-то надоело притворяться, что ночью мы, как все нормальные люди, спим. Исаак Эпплбаум Уайет вообще не спал. Никогда. «Никогда» — в прямом смысле этого слова. Я пребывала в твердой уверенности, что за четыре месяца со дня своего появления на свет он ни разу не закрывал глаза больше чем на двадцать минут. Ладно, может, и не совсем так. Однажды он проспал целых три часа. Но так как в это время я находилась у врача, который осматривал мои «боевые шрамы» (от пулевого ранения и кесарева сечения, но это уже совсем другая история), о том, что это чудо действительно произошло, я могу судить только со слов его отца. Так что на этот счет у меня есть некоторые сомнения.

Сидя в гостиной и нянчась с ребенком, я развлекала себя мечтами о том, что могла бы делать, если бы оставалась федеральным защитником, а не располневшей матерью-домохозяйкой. Во-первых, к этому часу я бы уже успела выступить на нескольких слушаниях о выпуске моих клиентов под залог и ехала бы в городскую тюрьму предварительного заключения, надеясь, что мои клиенты-наркоманы окажутся достаточно вменяемыми, чтобы обсудить со мной все детали ответа защиты. Или я могла бы сейчас мерить широкими шагами зал суда и, наводя ужас на дрожащего агента ФБР, доказывать присяжным, насколько необоснованными являются все его ложные показания. Ладно, ладно. Может, и нет. Возможно, я стала бы свидетелем того, как мой клиент закапывает сам себя на суде, объясняя, что был весь в красной краске и с мешком денег из банка (в котором лежал взрывающийся баллончик с этой самой краской) потому, что его одежду и машину взял взаймы друг, который и совершил ограбление, а потом таинственным образом передал ему мешок. И, нет, он не помнит имени этого друга.

Но сейчас я больше не федеральный защитник. Даже не юрист. Я просто усталая полуголая женщина с ребенком. Я бросила горячо любимую работу, когда Руби была еще совсем маленькой. Мое решение потрясло до глубины души всех, кто меня знал. Конечно, подобный поворот событий не входил в мои планы, когда я шла к выходу из Гарвардского юридического колледжа с огромным дипломом, который гордо украшала надпись: «Джулиет Эпплбаум, доктор юридических наук». Я покинула город Кембридж, горя желанием претворить в жизнь свои амбициозные планы и выплатить образовательный заем, и начала карьеру с должности корпоративного юриста. Работа, которую я ненавидела всей душой, зато с высоким окладом, который был мне так нужен.

Затем, в один прекрасный день, в местном видеосалоне я затеяла спор с одним служащим, который изменил всю мою жизнь. Разве могла я представить, встречаясь с этим слегка шизанутым сероглазым лентяем, задавшим мне такого жару, когда я брала в прокат «Красотку»,[2] что он рассчитается с моими долгами за счет доходов от «Пожирателей плоти»[3] и увезет меня в Лос-Анджелес?

Благодаря успеху моего мужа Питера, я получила свободу и желанную возможность работать федеральным защитником по уголовным делам. Тем не менее вскоре наше решение обзавестись детьми полностью выбило меня из колеи. Я знаю много женщин, которые умудряются быть одновременно и полноценными матерями, и преуспевающей рабочей силой, но, к моему удивлению, я оказалась не из их числа. Все попытки совместить должностные и семейные обязанности приводили к провалам на работе и к скандалам в доме. И в какой-то момент я поняла, что для моей дочери будет лучше, если я буду сидеть с ней, пусть даже при этом и умирая дома со скуки.

Наверное, Исааку надоело слушать, как я зеваю, потому что он оторвался от моей груди, громко рыгнул и наградил меня широкой улыбкой. У него, как раньше и у его сестры, была почти лысая голова, не считая жиденьких волос, росших по краям бугристого черепа, маленький нос с горбинкой и обеспокоенное выражение лица, из-за которого он напоминал вечно недовольного еврея-юриста. За это отец дал сыну прозвище «адвокат Клайнфельд».[4]

Я пару раз чмокнула Исаака чуть ниже подбородочков и заставила себя подняться со стула.

— Пора навстречу новому дню, — сказала я то ли четырехмесячному сыну, то ли самой себе.

Только мать знает, как можно успеть принять душ, помыть голову и побрить ноги за один куплет песенки «У старика МакДональда была ферма». Вся хитрость в том, чтобы петь «И-ай-и-ай-оу» в припеве уже с зубной щеткой во рту.

Устроив Исаака на бедре, я придирчиво осмотрела свое отражение. Вымытые и уложенные, короткие рыжие волосы смотрелись не так уж и плохо, если не особо приглядываться к отросшим корням. С лица уже начала сходить одутловатость, появившаяся во время беременности, хотя порою мне все еще казалось, что мы с Исааком соревнуемся в количестве подбородков. Ярко-зеленые глаза сияли все так же, и я, решив подчеркнуть эту единственную часть тела, не испорченную набранными килограммами, слегка подвела тушью ресницы. Что ж, теперь, если соблюдать осторожность и не смотреть ниже подбородка, я очень даже ничего.

— Твоя мамочка просто великолепна, правда? — спросила я у малыша. В ответ он лишь презрительно фыркнул.

Я стерла помаду с зубов.

— А теперь — одеваться.

Каких-то полчаса спустя (новый рекорд недавно пополнившейся семьи Уайет-Эпплбаумов) мы с Исааком уже ехали в машине в детский сад за Руби. Исаак, как обычно, вопил, а я, как обычно, истерично пела под кассету Раффи,[5] безостановочно игравшую в салоне моего микроавтобуса «вольво».