Мне нужен был совет, и я знала, кто его может дать. Я схватила телефон и, продолжая покачивать Исаака, набрала номер моего старого приюта и оплота — офиса федеральной общественной защиты. Секретарша следственного отдела сказала «Минуточку», — и мне пришлось ждать, пока Эл Хоки поднимет свою задницу и подойдет к телефону. Эл работал следователем на федеральную общественную защиту с тех пор, как, в двадцать пять лет получив пулю в живот, ушел из полицейского департамента Лос-Анджелеса. Со своим уходом он, правда, так до конца и не смирился, и все время любил повторять, что вытаскивать людей из-за решетки почти то же самое, что туда их сажать. Разве что немного сложнее. Пока я работала юристом в защите, мы с ним были непобедимой командой. Каждым своим вердиктом «Не виновен» я была обязана кропотливой работе Эла. Эл обладал чудесным умением создавать свидетелей алиби моих подзащитных просто из воздуха.

— Неужели это мой обожаемый частный детектив?! Джулиет Эпплбаум, как твои боевые раны?

— Отлично, Эл. А твои?

— Тоже хорошо. И на какие же сомнительные противозаконные действия ты хочешь подбить меня на этот раз?

— Противозаконные? Я возмущена. Возмущена до глубины души. Когда это я тебя просила сделать что-то незаконное? Неэтичное, может быть. Но незаконное — никогда!

— Весьма условное различие. И чем ты занимаешься на этот раз? — поинтересовался он.

— Пропал человек.

И я рассказала ему историю об исчезновении Фрэйдл.

— Джулиет, похоже, она ударилась в бега.

— Да, я тоже так думаю, но всегда есть шанс, пусть даже небольшой, что дело намного серьезнее. К тому же я переживаю, что полиция все еще ничего об этом не знает.

— Ты можешь позвонить им в любое время.

— Да, знаю, но меня беспокоит нежелание ее родителей обращаться в полицию. Слушай, а можно ли проверить через какие-нибудь неофициальные источники, не появлялись ли где похожие девочки?

— «Где» — это в морге?

Эти слова выбили меня из колеи. Наверное, что-то подобное я и имела в виду, но ни за что не стала бы формулировать так жестко.

— Ну да. В морге, в больнице или где-нибудь еще. Конечно, можно обзвонить все городские морги и госпитали, но я подумала, вдруг ты знаешь способ попроще.

Он на секунду задумался.

— Я могу попросить приятеля из полицейского департамента Лос-Анджелеса проверить по базе, не поступало ли куда никаких неопознанных девушек.

— Было бы здорово. Что тебе нужно знать?

— Внешность, возраст, место проживания и все такое.

Я дала Элу всю необходимую информацию и взяла с него обещание позвонить завтра, даже если ничего интересного и не найдет. Ладно, сегодня я сделала все, что могла. Да и кассета почти закончилась.

Когда Питер вернулся домой, я была еще совершенно не готова куда-то ехать. Мы с Руби вывозились с головы до ног в муке, и даже Исаак в своем прыгунке напоминал маленького снежного человека. Мы решили испечь печенье, но дальше стадии приготовления теста так и не ушли. В самый разгар нашей деятельности позвонила мама, и пришлось целых пятнадцать минут объяснять, почему мы с Питером не можем отложить его проект, взять детей и примчаться в Нью-Джерси на неделю. Или на две. Или на шесть.

— Всем привет, — сказал Питер, заходя на кухню.

— Привет, папа, — в один голос ответили мы с Руби.

— Ну как, я выгляжу достаточно классно? — спросила я у Питера, демонстрируя свой запачканный свитер.

Он улыбнулся.

— Нет, но это мы сейчас исправим.

Он в два прыжка преодолел кухню, повалил меня на пол и принялся сдирать с меня свитер. Руби, не желающая пропускать такую потасовку, прыгнула на нас сверху.

Мы катались по полу минуты две-три, смеясь и крича. Внезапно я услышала, что Исаак пронзительно вопит.

— Паникер, — вздохнула я, поднимаясь на ноги, и взяла его на руки. — Мы же дурачимся, малыш.

— Ладно, давай его сюда, — сказал Питер, вставая с пола и стряхивая с брюк муку. — Иди ко мне, дружок. Скажи «привет» папе.

Но тут Руби заметила, что ее любимый папа переключил внимание на маленького узурпатора, и принялась изображать апоплексический удар.

— Тише, вы, все! — гаркнула я. — Значит так. Ты, — я ткнула пальцем в Питера, — убираешь кухню. Ты, — я посмотрела на Руби, — помогаешь маме одеваться на вечеринку.

— Я не хочу тебе помогать. Я хочу с папой, — заныла она.

— Отлично, как хочешь, детка Электра.[24] Помогай папе убираться. А я пойду приму горячую ванну.

Выйдя из ванны, я извлекла новый наряд из специального саквояжа, предусмотрительно выданного мне в универмаге «Мэйси». Никаких тебе жалких бумажных пакетов, когда ты покупаешь «от кутюр». Прохладная ткань брюк приятно скользила по коже, а блузка выглядела на мне даже лучше, чем в примерочной. Впервые за долгие месяцы я почувствовала себя привлекательной. Я аккуратно накрасилась и надела свои самые дорогие сережки — бриллиантовые гвоздики, которые мне подарил Питер к рождению Руби. Я как раз любовалась своим отражением в зеркале, когда Питер и дети зашли в спальню.

— Ух ты, — выдохнул Питер.

— Ты же просил что-нибудь классное.

— Классно — не то слово. Выглядишь великолепно.

— Спасибо, дорогой, — я чмокнула его в щеку и забрала ребенка. Питер снял рубашку и надел другую, свежую, почистил брюки цвета хаки и вытащил из гардероба пиджак. Я вздохнула. Насколько же проще быть мужчиной.

Анжелика, наша новая няня, приехала с пакетом, полным цветной бумаги, детских ножниц, клея, маркеров и блесток.

— Я подумала, что мы могли бы поделать поздравительные открытки, — объяснила она. Руби засияла так, будто уже очутилась на Небе.

Когда мы с Питером уезжали из дома, Руби и Анжелика уже с головой ушли в изготовление открыток, а Исаак радостно раскачивался в своем прыгунке.

— Так что это будет за вечеринка? — поинтересовалась я у Питера, когда мы заворачивали с Беверли на Бенедикт-Каньон к дому нашей Мистической Минди.

— То есть как, что за вечеринка? — не понял Питер.

— Ну, это будет нормальная вечеринка, соус со сметаной и луком и куча друзей, или голливудская вечеринка с ресторанным обслуживанием и парковкой со швейцаром?

— Не знаю. Это ужин. Вечеринка с ужином.

— Тогда так. Вечеринка с ужином в стиле «Заходите и угощайтесь. Вот большая тарелка с чили и маисовые хлебцы, которые испекла моя бабушка» или «Сюзетта подает первую перемену блюд — мэрилендских крабов в мягком шафрановом соусе ремулад»?

— Слушай, Джулиет, — Питер развернулся. — Минди — мой друг и коллега. И для меня очень важны наши с ней отношения. Так что прошу тебя, смени тон.

— Профессиональные или личные?

— Что?

— Для тебя важны ваши профессиональные отношения или ваши личные отношения?

Целую минуту Питер смотрел на меня, потом перевел взгляд на дорогу. Некоторое время мы молчали. Первой заговорила я.

— Извини.

— Все нормально. Ты тоже меня извини.

Тем не менее все было не совсем нормально. Да и Питер явно не понимал, за что именно просил прощения. Честно говоря, я тоже.

Мы въехали на подъездную дорожку, ведущую к особняку годов сороковых, которому, судя по всему, последние несколько лет делали крупный косметический ремонт. У дверей выстроился наизготовку длинный ряд девушек в черных жилетах с эмблемой «Девушки-швейцары». Питер отдал одной из них ключи от машины. Девушка тут же села за руль и отъехала от подъезда. Теперь ясно, что это за вечеринка.

Дом изнутри оказался намного больше, чем снаружи, а его внутреннее убранство выглядело достоянием целой эпохи. Мебель выдержана в стиле эклектики, с несколькими великолепными старинными шкафчиками и комодами. Вполне вероятно, что где-нибудь под ящичком или на задней стенке стояло клеймо самого Густава Стикли.[25] Каждая яркая вязаная подушечка или изящная безделушка лежала на своем, строго определенном месте. На стенах в красивых деревянных рамах висело несколько больших черно-белых фотографий. Одна из них, на которой две прелестных девочки купаются в океане, принадлежала, на мой неискушенный взгляд, чуть ли не самой Салли Манн.[26]